поведать ей свои чувства. Окруженная своей свитой, она украдкой бросает на
меня взгляд -- взгляд, ниспровергающий все эти условности, взгляд, говорящий
о том, что ради меня она готова пожертвовать и светом и людьми! Разумеется,
я столько раз сам смеялся над своим пристрастием к блондам, бархату, тонкому
батисту, к фокусам парикмахера, к свечам, карете, титулу, геральдическим
коронам на хрустале, на золотых и серебряных вещах -- словом, над
пристрастием ко всему деланному и наименее женственному в женщине; я
глумился над собой, разубеждая себя, -- все было напрасно! Меня пленяет
женщина-аристократка, ее тонкая улыбка, изысканные манеры и чувство
собственного достоинства; воздвигая преграду между собою и людьми, она
пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь. Становясь
предметом всеобщей зависти, мое блаженство приобретает для меня особую
сладость. Если моя любовница в своем быту отличается от других женщин, если
она не ходит пешком, если живет она иначе, чем они, если на ней манто,
какого у них быть не может, если от нее исходит благоухание, свойственное ей
одной, -- она мне нравится гораздо больше; и чем дальше она от земли даже в
том, что есть в любви земного, тем прекраснее становится она в моих глазах.
На мое счастье, во Франции уже двадцать лет нет королевы, иначе я влюбился
бы в королеву! А чтобы иметь замашки принцессы, женщине нужно быть богатой.
При таких романтических фантазиях чем могла быть для меня Полина? Могла ли
она подарить мне ночи, которые стоят целой жизни, любовь, которая убивает и
ставит на карту все человеческие способности? Ради бедных девушек,
отдающихся нам, мы не умираем. Такие чувства, такие поэтические мечтания я
не могу в себе уничтожить. Я был рожден для несбыточной любви, а случаю
угодно было услужить мне тем, чего я вовсе не желал. Как часто я обувал в
атлас крохотные ножки Полины, облекал ее стройную, как молодой тополь,
фигуру в газовое платье, набрасывал ей на плечи легкий шарф, провожал ее,
ступая по коврам ее особняка, и подсаживал в элегантный экипаж! Будь она
такой, я бы ее обожал. Я наделял ее гордостью, которой у нее не было,
отнимал у нее все ее достоинства, наивную прелесть, врожденное обаяние,
простодушную улыбку, чтобы погрузить ее в Стикс наших пороков и наделить ее
неуязвимым сердцем, чтобы приукрасить ее нашими преступлениями и сделать из
нее взбалмошную салонную куклу, хрупкое создание, которое ложится спать
утром и оживает вечером, когда загорается искусственный свет свечей. Полина
была воплощенное чувство, воплощенная свежесть, а я хотел, чтобы она была
суха и холодна. В последние дни моего безумия память воскресила мне образ
Полины, как она рисует нам сцены нашего детства. Не раз я был растроган,
вспоминая очаровательные минуты: то я снова видел, как эта девушка сидит у
моего стола за шитьем, кроткая, молчаливая, сосредоточенная, а на ее
прекрасные черные волосы ложится легким серебристым узором слабый дневной
свет, проникающий в мое чердачное окно; то я слышал юный ее смех, слышал,
как своим звонким голосом она распевает милые песенки, которые ей ничего не
стоило придумать самой. Часто моя Полина воодушевлялась за музыкой, и тогда
она была поразительно похожа на ту благородную головку, в которой Карло
Дольчи хотел олицетворить Италию. Жестокая память вызывала чистый образ
Полины среди безрассудств моего существования как некий укор, как образ
добродетели! Но предоставим бедную девочку собственной ее участи! Как бы она
потом ни была несчастлива, я по крайней мере спас ее от страшной бури -- я
не увлек ее в мой ад.
о которой я попытался тебе дать. В первых числах декабря тысяча восемьсот
двадцать девятого года я встретил Растиньяка, и, несмотря на жалкое
состояние моего костюма, он взял меня под руку и осведомился о моем
положении с участием поистине братским. Тронутый этим, я рассказал ему
вкратце о своей жизни, о своих надеждах; он расхохотался и сказал, что я и
гений и дурак; его гасконская веселость, знание света, богатство, которым он
был обязан своей опытности, -- все это произвело на меня впечатление
неотразимое. Растиньяк утверждал, что я умру в больнице непризнанным
простофилей, он уже провожал мой гроб и хоронил меня в могиле для нищих. Он
заговорил о шарлатанстве. С присущим ему остроумием, которое придает ему
такое обаяние, он доказывал, что все гениальные люди -- шарлатаны. Он
объявил, что я могу ослепнуть или оглохнуть, а то и умереть, если
по-прежнему буду жить в одиночестве на улице Кордье. Он полагал, что мне
надобно бывать в свете, приучать людей произносить мое имя, избавиться от
той унизительной скромности, которая великому человеку отнюдь не подобает.
-- моралисты осуждают его и называют рассеянным образом жизни. Не слушая
людей, спросим самих себя, каковы результаты. Ты трудишься? Ну, так ты
никогда ничего не добьешься. Я мастер на все руки, но ни на что не годен,
лентяй из лентяев, а все-таки добьюсь всего! Я пролезаю, толкаюсь -- мне
уступают дорогу; я хвастаю -- мне верят; я делаю долги -- их платят!
Рассеянная жизнь, милый мой, -- это целая политическая система. Жизнь
человека, занятого тем, как бы прокутить свое состояние, становится часто
спекуляцией: он помещает свои капиталы в друзей, в наслаждения, в
покровителей, в знакомых. Допустим, негоциант рискует на миллион. Двадцать
лет он не спал, не пил, не знал развлечений; он высиживал свой миллион, он
пускал его в оборот по всей Европе; ему было скучно, он отдавался во власть
всех демонов, каких только выдумал человек; потом ликвидация, и он остается
-- я сам это не раз наблюдал -- без гроша, без имени, без друзей. Другое
дело -- расточитель: он живет в свое удовольствие, он видит наслаждение в
скачке с препятствиями. Если случится ему потерять свои капиталы, то
остается надежда на должность управляющего окладными сборами, на выгодную
партию, на местечко при министре или посланнике. У него остались друзья,
репутация, и он всегда при деньгах. Он знаток светских пружин и нажимает их,
как ему выгодно. Ну что, логична моя система, или я спятил? Разве не в этом
мораль комедии, которую свет играет день за днем?.. Ты кончил свое
сочинение, -- помолчав, продолжал он, -- у тебя огромный талант. Значит,
пора тебе начать с моей исходной точки. Тебе надобно самому обеспечить себе
успех, -- так вернее. Ты заключишь союз с разными кружками, завоюешь
пустословов. Так как мне хочется быть соучастником в твоей славе, то я
возьму на себя роль ювелира, который вставит алмазы в твою корону... Для
начала приходи сюда завтра вечером. Я введу тебя в дом, где бывает весь
Париж, наш Париж, Париж светских львов, Париж миллионеров, знаменитостей,
наконец, прославленных ораторов, сущих златоустов; если эти господа одобряют
какую-нибудь книгу, она становится модной; она -- может быть действительно
хороша, но они-то этого не знают, выдавая ей патент на гениальность. Если ты
не лишен ума, дитя мое, то фортуна твоей "Теории" в твоих руках, нужно
только хорошенько понять теорию фортуны. Завтра вечером ты увидишь
прекрасную графиню Феодору -- модную женщину.
Да на ней можно жениться, у нее около восьмидесяти тысяч ливров дохода, она
никого не любит, а может быть, ее никто не любит! Своего рода
женщина-загадка, полурусская парижанка, полупарижская россиянка! Женщина, у
которой выходят в свет все романтические произведения, не появляющиеся в
печати, самая красивая женщина в Париже, самая обольстительная! Нет, ты даже
не кафр, ты нечто среднее между кафром и животным... Прощай, до завтра!..
том, что человек разумный может не захотеть быть представленным Феодоре. Как
объяснить волшебную власть имени? Феодора преследовала меня, как преступная
мысль, с которой намереваешься заключить полюбовное соглашение. Какой-то
голос говорил мне: "Ты пойдешь к Феодоре". Я мог как угодно бороться с этим
голосом, кричать ему, что он лжет, -- он сокрушал все мои доказательства
одним этим именем -- Феодора.
желаний, целью моей жизни? От этого имени в моем воображении воскресла
искусственная поэтичность света, загорелись праздничные огни высшего
парижского общества, заблестела мишура суеты. Эта женщина предстала передо
мной со всеми проблемами страсти, на которых я был помешан. Нет, быть может,
не женщина, не имя, а все мои пороки поднялись в душе, чтобы вновь искушать
меня. Графиня Феодора, богатая, не имеющая любовника, не поддающаяся
парижским соблазнам, -- разве это не воплощение моих надежд, моих видений? Я
создал образ этой женщины, мысленно рисовал ее себе, грезил о ней. Ночью я
не спал, я стал ее возлюбленным, за несколько часов я пережил целую жизнь,
полную любви, снова и снова вкушал жгучие наслаждения. Наутро, не в силах
вынести пытку долгого ожидания вечера, я взял в библиотеке роман и весь день
читал его, чтобы отвлечься от своих мыслей, как-нибудь убить время. Имя
Феодоры звучало во мне, подобно далекому отголоску, который не тревожит вас,
но все же заставляет прислушиваться. К счастью, у меня сохранился вполне
приличный черный фрак и белый жилет; затем от всего моего состояния осталось
около тридцати франков, которые я рассовал по ящикам стола и в комоде среди
белья, для того чтобы воздвигнуть между моими фантазиями и монетой в сто су
колючую изгородь поисков, чтобы находить монету лишь случайно, во время
кругосветного путешествия по комнате. Одеваясь, я гонялся за моими
сокровищами по целому океану бумаг. Монеты попадались очень редко, и ты
можешь из этого заключить, как много похитили у меня перчатки и фиакр, --
они съели мой хлеб за целый месяц. Увы, на прихоти у нас всегда найдутся
деньги, мы скупимся только на затраты полезные и необходимые. Танцовщицам мы
бросаем золото без счета -- и торгуемся с рабочим, которого ждет голодная
семья. Сколько людей в стофранковых фраках, с алмазами на набалдашниках
трости обедает за двадцать пять су! Для утоления тщеславия нам, по-видимому,
ничего не жалко.
моим превращением; но дорогой он по своей доброте учил меня, как надобно
держать себя с графиней; по его словам, это была женщина скупая, тщеславная
и недоверчивая; скупая и вместе с тем не пренебрегающая пышностью,
тщеславная и не лишенная простосердечия, недоверчивая и не чуждая
добродушия.
много я потерял бы, если бы связал себя любовными узами с другой женщиной.
Березин Федор
Корнев Павел
Махров Алексей
Зыков Виталий
Каргалов Вадим
Посняков Андрей