Райли, его мстительности и прочем? Извини меня, но ты мне порядком надоела
с этим дерьмом.
Он обнял ее. - Свидание в полночь остается в силе?
Сначала злишь меня, а потом отказываешься продолжать разговор и как ни в
чем не бывало вспоминаешь про любовь и постель. Это - нечестно, потому
что, как только я перестаю говорить, что люблю тебя, ты строишь из себя
обиженного. Ты поступаешь гадко и делаешь так каждый раз.
любовь?". У музыкантов что-то не ладилось с темпом, и Джулиан с его
превосходным слухом сразу же это уловил.
отвратительный оркестр. Ну что, обиделась?
самое важное - это музыка, правда?
битами или в теннис долларовыми ракетками. Все дешевое никуда не годится,
например, дешевая еда. - Он отстранился, чтобы насладиться впечатлением,
которое произвели на нее его слова. - Или возьмем, к примеру,
"кадиллак"...
меня не пить, я не пью. Ты...
говорила, что пить вообще-то можно. Давай выйдем из зала. Я хочу с тобой
кое-что обсудить.
отменяется?
террасы неизвестно кому принадлежащему автомобилю. Влезли в него, она
села, плотно обхватив себя руками. Он зажег для нее сигарету.
ничего такого не натворил, на что ты могла бы рассердиться.
дерьмом. Я же сказал, что ты мне порядком надоела с этим дерьмом, что
вовсе не одно и то же.
уклоняемся от главного.
Объясни, пожалуйста. Скажи, что произошло. Накричи на меня, сделай
что-нибудь, но не сиди с видом великомученицы. Как святой Стефан.
вопрос только. Что я сделал? На что ты разозлилась?
кем-нибудь, пока ты тайком пил в раздевалке? Нет. Мое отношение, как ты
выражаешься, - вещь гораздо более сложная, Джулиан, но об этом мы сейчас
говорить не будем.
Не делай этого.
груди, но как только он положил руку ей на грудь, сказала:
скажешь, что с тобой?
когда на улице ниже нуля?
руки, донести до террасы, но она очутилась на ступеньках, словно не поняв
его намерения. Она вошла в дом и тотчас поднялась наверх в дамскую
комнату. Он знал, что может не ждать ее, она на это и не рассчитывает, а
потому пошел в зал и присоединился к другим кавалерам. Он заметил Милл
Эммерман и принялся дожидаться, когда можно будет пригласить ее или когда
она очутится достаточно близко, чтобы перехватить ее у ее партнера, как
вдруг с ним случилось что-то похожее на внезапный приступ мигрени: он
перестал видеть людей и вещи, и тем не менее свет и все в зале жгли ему
глаза. А причина этому заключалась в том, что в одно и то же мгновенье он
вспомнил, что так и не добился у Кэролайн ответа по поводу свидания, и
понял, что добиваться его незачем.
помогло ему добраться до раздевалки, где кому угодно на свете хватило бы
спиртного, чтобы упиться.
5
надоел. Случилось это летом 1926 года, года одного из самых незначительных
в истории Соединенных Штатов Америки, в течение которого Кэролайн Уокер
убедилась, что жизнь ее достигла предела бессмысленности. Прошло уже
четыре года, как она окончила колледж, ей исполнилось двадцать семь лет,
что считалось - ею, по крайней мере, - уже далеко не первой молодостью.
Она заметила, что все больше и больше и в то же время все меньше и меньше
думает о мужчинах. Такова была ее собственная оценка, как она знала,
абсолютно верная и справедливая по существу. (Она не заботилась о том,
чтобы выразить ее яснее.) "Я думаю о них чаще и думаю о них менее часто".
Она прошла через различные стадии любви, взаимной и безответной, причем
второй реже, чем первой. Мужчины, и притом интересные мужчины, постоянно
влюблялись в нее, что не могло не доставлять ей удовольствия, и у нее
хватало с этим всякого рода забот, чтобы не считать себя, положа руку на
сердце, непривлекательной. Она жалела, что некрасива, но лишь до той поры,
пока один милый пожилой филадельфиец, который писал портреты дам из
общества, не сказал ей, что ему никогда не доводилось видеть красивой
женщины.
после окончания колледжа. Она жила как одноклеточное существо, но вовсе не
как амеба. Дни были похожи один на другой и все вместе составляли жизнь. И
еще она думала об этих четырех годах как о листочках из календаря с
праздниками на Новый год, День независимости, пасху, 31 октября, День
труда. Взятые вместе, они насчитывали четыре года, то есть столько же,
сколько она провела в Брин-Море, и, как и годы в колледже, они
одновременно и тянулись и бежали, но тем не менее вовсе не были похожи на
годы в колледже, потому что, как она чувствовала, колледж ей кое-что дал.
Последние же четыре года казались пустыми и потраченными зря.