Чтение 19–й страницы книги ~Эвакуатор~

- А куда он на Земле девается? Туда же, в химические элементы. Только у вас элементов меньше. У нас знаешь какая периодическая таблица? Три разворота в энциклопедии. Даже мать не все помнит, а она у меня химию преподает.

- Подожди. Что, умираешь - и тебя нет?

- Ну да, это везде так. На всех планетах. Просто у вас ошибка эволюции - процесс очень замедляется. Пока всякие там процессы... негигиеничные... лет восемь, а то и десять. А у нас сразу. Как улетел.

Это ты хорошо придумал.

Я не придумал, это так и есть.

Но в сортир ты ходишь, я знаю, знаю, знаю!

Ну, милая моя, до такого совершенства, чтобы в сортир не ходить, эволюция никогда не доскачет.

Тогда подожди, я сейчас.

Давай, ведро на террасе.

Ну вот. Брр... холодно... Двинься! Продолжаем разговор.

- Ну вот. У нас это свойство всей живой материи. И зверей, и птиц. Именно поэтому у нас нет охоты. Она совершенно бессмысленна. Ты убиваешь животное, а оно исчезло. Бессмысленная жестокость никому не приносит радости. Никаких варварских развлечений. Представляешь, как разумно все устроено?

- И что... вокруг нас... все эти невидимые люди?

- Ну и на Земле так же. Тех, кто давно умер, все равно ведь не видно.

- Значит, вокруг школы тоже... и вокруг домов...

- Конечно.

- А бессмертие души у вас есть?

- Откуда я знаю. У нас, скажем так, об этом спорят. Согласно религиозной концепции, все делятся потом на три категории. Люди действия попадают в распоряжение Кракатука, люди милосердия - к Аделаиде, а неразвитые и несформировавшиеся - к Тылынгуну.

- А злодеи?

- Злодеев давно нет, они все на Земле. Откуда взяться злодеям? Ну, если родится случайно - тоже к вам поедет.

- Игорь... А почему вы выбрали именно Землю? Ну, для злодеев? Ты же сам говорил, кругом полно обитаемых планет?

- Не знаю, - сказал он хмуро. - Может, не только Землю. Может, есть хуже. Согласись, к вам все-таки отправляли не самых безнадежных. Иначе вы вообще вымерли бы на фиг. Друг друга бы поубивали, или мало ли... Наверняка есть такие планеты, куда лучше просто не соваться. Тоже, наверное, все наши позаселяли.

- И в какой, интересно, момент у вас отбраковывают этих несчастных?

- Да в детском саду еще. Все же понятно. У нас один был, очень любил кошек мучить. И девчонок. Неделю к нам походил, и больше его никто не видел.

- Жестокий механизм.

- Почему жестокий? Что, лучше было бы, если б он всю группу перезаразил?

- Нет, - сказала Катька. - Не лучше.

Он снова прижался к ней.

- Другое дело - мы не учли, что у вас там будут такие Катьки. У нас здесь таких не было.

- А ты точно не был здесь женат?

- Не помню, - сказал Игорь. - Был, не был, какая разница?

- Большая.

- У вас, землян, вообще много лишнего в памяти. Историю вашу невозможно учить. От нее так же много лишнего остается, как от вашего человека, когда он умер. Ничего не надо хранить. И хоронить не надо. Это же одно слово, а вы сделали два. У нас в языке и одного-то нет на такие глупости.

- Ты и меня забудешь?

- Посмотрим.

Он, кажется, разозлился.

- Слушай... но если у вас все так отлично - почему ты все-таки рос без отца?

Игорь засмеялся.

- Ну когда ты перевоспитаешься? Это что, обязательно - с отцом? Дед, мамин отец, тоже ничего не желал понимать. Ты не думай, у нас случались и конфликты, и все... Мать даже говорила - удивительно, тебе я могу объяснить, а ему нет. Может, придумать ему, как ребенку, что твой отец - военный летчик? Но военные летчики бывают только на земле... Потрясающая глупость. Каждому ребенку ведь понятно. Жить вместе, когда кончилась любовь, - вот как ты жила с мужем, - у нас совершенно не обязательно.

- У нас ничего с мужем не кончалось. У нас и не было ничего. Как только ты меня эвакуировал, я сразу с тобой улетела. Тут мир и рухнул.

- Правильно, - сказал Игорь. - Опять я виноват.

- Дурак. Ты солнце моей жизни.

- А между прочим, ваши искренне считают, что я и есть крайний. Сорвал с места, увез куда-то... На земле бы еще, может, обошлось, а здесь, куда я вас привез, - уже точно не обошлось.

- Да никто тебя не винит, успокойся, пожалуйста.

- Винят, я знаю. Мне вполне хватает того, как эта Сергеевна на меня смотрит.

- Успокойся, она на всех так смотрит, кроме полковника.

- Нет, это вообще интересно! - Он начал заводиться, и Катька была рада, что он хоть отвлекся от воспоминаний. Они шли по узкой улице, перешагивая через поваленные деревья; наверное, когда-то здесь было очень зелено - рябая тень, тополиный запах... - Ты сама говорила, что она тебя терпеть не может, что не одобряла этого брака, ты не достойна ее сокровища... чинила хренов... так? Он, наверное, и дома все чинил, все хранил, ничего не выбрасывал. Такой был ужасно домовитый. Коврики из проволочки, полочки из дерьма...

- Он по дому никогда ничего не делал. Только здесь начал. На Земле это вообще развито, если ты заметил, - тараторила Катька, стараясь отвлечь его от мрачных мыслей и переключить на злопыхательство; она давно знала, что для мужской злости это самый безобидный выход. - Даже анекдот есть - мужик на бабу лезет и не может. Тогда он лупит себя по члену полотенцем и приговаривает: "Чужая, чужая!". Мы, наверное, чувствовали, что эту планету нам навязали, и ничего не хотели на ней делать. А на вашей сразу все стали.

- Кроме тебя.

- Почему? Я делаю. Или ты думаешь, что я была рождена рисовать паршивые картинки в "Офисе"? Я как раз делом занята, я люблю тебя.

- А я что делаю?

- А ты эвакуатор, ты нас разместишь, починишь лейку и улетишь за новой порцией. Я тебя буду безутешно ждать, стану целый день молиться, по ночам гадать... Это, кстати, очень точно: русский человек днем молится, а ночью гадает, что совершенно несовместимо с молитвой. Более того, это богопротивно. Но знаешь, ночью... особенно холодной... такие мысли лезут! Ужасная уязвимость. В таком разобранном состоянии нельзя молиться, стыдно. Только гадать. А может, ночью кажется, что Бог никогда не поможет, даже не услышит, а гадание хоть правду скажет...

- Никуда я от тебя не улечу, - сказал он.

- Ну хочешь, вместе полетели?

- Не-а, - Игорь остановился и взял ее за плечи. - Знаешь, почему?

- Почему?

- Не догадываешься?

- Потому что влюбленных эвакуаторов не бывает?

- Нет, это бы полбеды. Потому, что эвакуировать больше некуда.

Катька покраснела.

- Игорь! Ну что ты, действительно... Ты в самом деле думаешь, что ничего нельзя восстановить?

- Восстановить можно. Но это будет уже не наша планета.

- Господи, да какая разница! Ты же забираешь только оттуда, где жить нельзя.

- Здесь тоже скоро станет нельзя.

- Да? Из-за двадцати землян?

- Это сейчас двадцати. У вас это быстро.

- Да что они такого сделают? - Катька обиделась и даже топнула ногой, и тут же из трещины в асфальте хлестанула длинная нежно-зеленая плеть. - Тьфу, черт... как растет, да?

- Вот и у вас так же. Вы очень быстро распространяете себя на всем пространстве. Когда тут была нормальная среда, и люди делались нормальные. А сами по себе они тут такого наземлят... с полочками из дерьма...

- Слушай, в конце концов! Я обижусь! Мы - ваши ссыльные, у нас там черт-те какие условия... мы создали грандиозную культуру... у вас близко не было ничего подобного!

- У нас отношения были человеческие, это да. А Шыкспира не было, конечно.

- Ничего, будет! Игорь, нечего, серьезно. Хватит. Я сама землянка, между прочим.

- Это тебе не поможет, - сказал он.

- В каком смысле?

- Да в том самом. Выживут они нас с тобой отсюда очень скоро, сама увидишь. Меня - за то, что я их увез, а тебя - за то, что ты все это устроила. Сергеевна, между прочим, убеждена, что и Москва из-за нас взорвалась. Ей небось кажется, что это я все устроил, чтобы вас сюда эвакуировать, как бесплатную рабсилу.

- Слушай, что ты обращаешь внимание на Сергеевну? Она больная на всю голову!

- А полковник, между прочим, все сделает для своей кисы. Киса скажет - давай выгоним Игоря! - полковник не посмотрит, что мы с одной планеты. Он на Земле знаешь сколько торчал? Заземлился по самое не могу. У нас и термин был такой, заземление, - эвакуатора старались пораньше отзывать, чтобы не очень проникся вашими гадостями. Но этот во вкус вошел, ни в какую. Не могу, говорит, покинуть горячую точку! Двадцать с лишним лет землился, два раза только в отпуск слетал. Вообще ракету водить разучился, копулятор сломал при посадке, чуть не угробил всех...

Катька молчала. В том, что он говорил, был резон. Ей совершенно не хотелось видеть остальных, и даже америкосы Пол и Стефани были невыносимы со своими ежевечерними проповедями, чтением вслух и какой-то особенной, почти вызывающей некрасотой: непонятно было, что делают вместе такие некрасивые люди. Они словно предъявляли друг друга Господу - видишь, Господи, с кем приходится иметь дело во имя совместной работы во имя твое! И отношения у них были демонстративные - подчеркнутая взаимная внимательность: идеал семьи, живой пример, каков и должен быть истинный евангелист - чтобы случайные свидетели позавидовали и обратились! Дети у них были милые, но пустые, в глубине души ничуть не привязанные к родителям (сама-то ты хороша, одернула себя Катька). С Тылыком они ладили, а Игоря почему-то недолюбливали: вероятно, уже знали историю разрушения семьи.

Что касается Любови Сергеевны, то она уже никого не стеснялась и за общими трапезами кидала на Катьку такие взгляды, что девушка с менее крепкими нервами давно обратилась бы в горстку праха. В этой антипатии теперь уже не было никакой логики - нашему сыну предпочли другого человека, обидно, но мы ведь с самого начала не желали, чтобы наш сын связывал судьбу с пробивной провинциалкой; все, провинциалка избавила вашего сына от своего общества... но зато втравила его в сомнительное предприятие! Любовь Сергеевна совершенно не брала в расчет того печального факта, что без Игоря наш муж вообще бы скорее всего погиб; ее не останавливало и то, что сама она влюбилась в эвакуатора! Нам можно, а вы не смейте; нормальный дворовый закон. И что самое удивительное - точно так же посматривали на Игоря и чеченка, и ветеринар, и дантист: было в нем что-то слишком инопланетное. Ни Тылык, ни Велехов не вызывали у землян таких чувств. Видимо, это были заземленные эвакуаторы первого типа. А этот был второго, эвакуатор из любви к Родине, - здесь, на руинах Родины, ему именно этого и не прощали.

Все закончилось неожиданно и гораздо быстрей, чем сама Катька могла предположить. Прошла неделя, полная безотчетной и необъяснимо копившейся ненависти к ним, - после чего плотину внезапно прорвало. Это случилось на дне рождения Стефани, праздновавшемся семнадцатого ноября - даром что на Альфе весна была в разгаре, все жили по земному календарю.

Предыдущую неделю Игорь, по обыкновению, работал с утра до вечера - то есть путался под ногами у остальных и навязывал им свою помощь. Он всем брался рассказывать про планету, про то, что тут было раньше и как надо устроить теперь, - но никто этих советов не слушал, потому что альфовские технологии были исключительно сложны и прихотливы, а земные способы оказывались проще и надежней. Вместо того, чтобы соединять две новонайденные детали изощренным и почти ритуальным способом - долго нагревать, потом проглаживать специальным утюжком, потом охлаждать, сгибать и полчаса держать в воде, отчего образовывался тончайший, еле различимый волосяной шов, - наш муж грубо сколачивал их гвоздем, причем по одной детали от гвоздя немедленно начинала змеиться молниевидная трещина, точь-в-точь плеть плюща. Игорь вообще умел договариваться с альфовскими вещами - почти как бабушка со своим домом и огородом, где ей довольно было пошептать - и картошка с редиской урожались лучше, чем у Катьки после всех ее усилий. Игорь подбирал две, казалось бы, непреодолимо разных штуки - зеленый переливающийся кристалл с обломанным краем и гнутое, витое застывшее волокно, похожее на деревянное лекало, что-то долго над ними колдовал, приговаривал, нежил и разогревал их пальцами, прибавлял вдруг красноватую острую железку - и из трех разнородных предметов образовывалась пленительно изящная конструкция, которая - сразу ясно - могла быть только такой, никакой иной, но она в свою очередь была деталью системы куда более сложной, которая не существовала больше, а потому полчаса с ней мучаться было совершенно бессмысленно. Наш муж взял бы два деревянных лекала, вогнал их длинными концами в стену, высверлив предварительно дырки, сверху положил бы длинную сухую ветку, и получился бы типа карниз для штор. Игорь порывался объяснить, что вот это была машина для показа оптических иллюзий, в десятки раз отчетливей и наглядней голографических, - но дядя Боря дунул, плюнул, что-то подвернул, и получилась удобная тележка для перевозки тяжестей, которую с прежней установкой объединял только дистанционный способ управления: нажал кнопку - пошла, нажал другую - встала. Единственное, она медленно ехала, но по крайней мере был толк.

Дядя Боря вообще вел себя, как аэлитский Гусев на Марсе, - с той разницей, что Гусева инопланетные сложности умиляли и развлекали, а дядю Борю скоро стали раздражать, да вдобавок его всерьез мучила ностальгия. Шестым чувством - начисто отсутствовавшим, скажем, у Пола и Стефани, - он понимал, что здесь все-таки совершенно другой мир, даром что приемлемый воздух и неотличимо земные пейзажи; вероятно, он хоть сколько-то понимал язык техники, а техника эта своим языком говорила ему, что нечего сюда соваться со своим земным рылом. Пейзажи об этом умалчивали, а потому америкосы с приемным выводком прогуливались по окрестностям и неутомимо ботанизировали, - в то время как дядя Боря все более угрюмо преобразовывал хитрые и явно злокозненные альфовские предметы в земные: распрямлял согнутое, заколачивал неподатливое, соединял несоединимое. Игорю было больно на это смотреть. В отличие от других, дядя Боря к концу второй недели совершенно отчетливо понимал, что его заманили в принципиально иную вселенную, нарочно устроенную так, чтобы именно русскому человеку довелось острее всего ощутить в ней свою неполноценность. Собственно, и на Земле все складывалось так, что русский человек был самый бедный, но чтобы этот закон действовал и на Альфе! - здесь было уже свинство поистине космического масштаба. Поделиться этой тоской можно было только с Сереженькой, которого тоже обули мерзкие иноплеменники. Странным образом тоска от столкновения с чужим выражалась у дяди Бори в ненависти к своему - в точности как ужас от взрывов превращался у московской власти в страстное преследование подвернувшихся россиян, - и дядя Боря все чаще покрикивал на окружающих, а метаморфов пинать побаивался. Да и что толку было пинать метаморфов? Они были как кисель и ничего не чувствовали.

Иногда, впрочем, на дядю Борю нападал оптимизм. Обычно это случалось, когда какая-нибудь особенно упрямая вещь начинала-таки служить его целям, то есть обнаруживала чисто земное предназначение. Например, Стефани он подарил вполне приличное ружье, хотя и бьющее на малые расстояния. Оно годилось пугать метаморфов, если обнаглеют и полезут ласкаться, или сшибать с веток вкусные лиловые плоды, похожие на наши яблоки, но со вкусом клубники. Игорь шутки ради сказал, что от них можно забеременеть. Правда, сбивать их было бессмысленно - если пулька попадала в них, они разлетались, а когда падали на землю, расшлепывались в кляксы. Фрукт был нежный. Подуша для эксперимента накормила им зверьков, но никто из них не забеременел. Тогда она сама съела фрукт и полюбила его на всю жизнь. Если его как следует попросить, он падал сам - прямо в руки, не разбиваясь; этому Подушу научил Тылынгун, но по-земному он так и не заговорил. Она его понимала без слов, а дядя Боря не понимал и поэтому придумал свой прибор. Впрочем, прибор годился на многое, и если его усовершенствовать - в перспективе могло получиться вполне приличное оружие. Обороняться, мало ли.

Этого Игорь и не стерпел. Когда дядя Боря, выпив правильно заброженного и чуть хмельного барласкуна, достал подарок и торжественно вручил его Стефани, - Игорь вскочил, чуть не опрокинув импровизированный длинный стол (сколоченный дядей Борей и Сереженькой из остатков фотонного мелиоратора), и потребовал отдать ружье ему.

- Ты чего, Игорек? - невинно удивился дядя Боря.

- Отдайте, пожалуйста, - повторил Игорь.

- То ж подарок! - воскликнул дядя Боря. - Подарков не передаривают, Игорь!

- Не волнуйтесь, - вступила Любовь Сергеевна. - Это же совершенно безопасно!

- Дело не в том, опасно или безопасно. Дело в принципе. На этой планете оружие запрещено.

Тылык переводил Полу и Стефани, они сдержанно кивали.

- Но позвольте, - сказал Пол, дослушав перевод. - У нас, например, разрешение на оружие вполне можно было получить, при условии психической адекватности... Мне кажется, что вы сейчас пытаетесь ограничить права Стефани. Ведь она не предполагает наносить вред живым существам... В конце концов, это podarok! Не исключено, кроме того, нападение агрессора, и мы должны встретить его во всеоружии.

- Нам все равно придется думать об армии, капитан, - веско заметил Велехов. - Я давно об этом говорил, писал докладные... Никто не хотел слушать, вы же помните. В результате мы оказались совершенно беззащитны перед нападением. Бежали, как зайцы, неизвестно куда. Я предпринимаю усилия, чтобы запеленговать наше новое местожительство, но пока тщетно. Они прячутся даже от своих. Есть шанс, что мы никогда больше их не увидим.

Игорь сел, потом встал снова. Катька еще никогда не видела его в таком смятении - даже в первые минуты на Альфе.

- Я хочу только сказать, что мы не имеем права... нарушать закон планеты, на которой живем.

- Да чего не имеем-то! - воскликнула тетка портниха Колпашева, которая в силу особенностей русской жизни начала XXI века одинаково уместно выглядела бы и на великосветском рауте, и в торговом ряду. - Чего не имеем, когда ничего уже не имеем! Нас тут ждали, можно подумать! Нас, можно подумать, прилично приняли! Сами позвали на свою планету и сами ничего не обеспечили, вообще! И будут еще учить!

- А ты помалкивай, - строго сказала ей бабушка. - Наела мясов и трясешь.

- Что я наела, то никого не касается, - ответила портниха. - Вы мне рот не можете затыкать. Вам надо о душе думать, а вы рот затыкаете еще.

Катька сжала кулаки.

- Мы, к сожалению, действительно не сумели обеспечить вам встречу, - медленно сказал Игорь. - Но обеспечить соблюдение законов мы пока еще можем. Я очень прошу вас... нас всех... не портить друг другу наш первый праздник.

Тылык переводил, Стефани кивала.

- Да чего праздник! - воскликнула портниха. - Какой праздник, когда тут все привести в порядок - надо лет десять впахивать, как после войны! Я все понимаю, конечно, на Земле, может, мы вообще бы уже не были живы, но вы просто не надо устанавливать свои законы! Не мочь быть так! - От волнения она заговорила по-инопланетному.

- Игорь, - мягко сказал ветеринар. - Я хорошо понимаю ваши чувства. Мне кажется, вы просто должны осознать, что это уже не ваша планета.

- Я догадался, - сказал Игорь.

- Догадаться мало, - мягко сказал ветеринар. - Надо осознать.

- Вы напрасно тратите слова, - вступила Любовь Сергеевна. - Есть люди, для которых понятие о совести - вообще пустой звук, абсолютно! Вы тоже, Андрей Петрович, давно уже могли бы понять, что эти колонизаторы ворвались к нам, сами все устроили, а потом отправили нас сюда как бесплатную рабсилу! Это воюющая цивилизация, они постоянно воюют, и теперь нас прислали сюда разгребать, а сами улетели домой! Совершенно же понятно, что их настоящая планета там, а здесь они что-то захватили и нашими руками таскают каштаны из огня! Причем обратите внимание, что они лишают нас возможности защищаться. Мы порабощены полностью!

Любовь Сергеевна обладала фантастической способностью выстраивать и убедительно обосновывать худшую версию чужого поведения.

- Простите меня, - тихо сказал Игорь. - Мне не следовало эвакуировать вас. Правда, я вас и не эвакуировал...

- Кис, это ты хватила, - неуверенно сказал полковник. - Мы все-таки...

- Я не о тебе говорю, Володя, ты пешка! Прости, но ты пешка! Я давно поняла, кто тут главный. Кто тут ходит и пытается устанавливать свои законы. И кто пособник, я тоже давно поняла. Не думайте, пожалуйста, что если вы спелись, то мы в свое время не будем вас судить за предательство. Будет время, и вы ответите за свое предательство. Вы по земным законам ответите и по небесным.

Она смотрела на Катьку в упор. Глаза ее метали молнии.

- А вот мы сейчас спросим, - сказал дядя Боря и встал со своего места. - Мы молчали, но мы спросим. Мы спросим сейчас, как оно все было и как сговорились.

Он решительно направился к Игорю, но замер на месте, как вкопанный.

- Система дубль пятнадцать, - одними губами сказал Игорь. - Не бойся, Катя, это я умею.

- А я не понимаю, Сережа, почему ты молчишь! - воскликнула Любовь Сергеевна. - Я понимаю, что, может быть, твое мужское самолюбие...

- Да что мужское самолюбие, - тихо сказал наш Сереженька, как он это умел. Таким образом он обычно разгонялся перед тем, как заорать. - Что же, я давно понимаю. Я простой человек, а она художник. Мне каждый день давалось это понять. Что вот у нас творческие запросы, а ты давай как знаешь. Нам не привыкать, мы свое место понимаем. Нам надо плевать на свои, может быть, творческие запросы, которые мы тоже умеем, и обеспечивать творческий труд высшего существа. - Голос его уже набухал слезами, и Катька предчувствовала следующую стадию - в пьяном виде обычно следовал рассказ про любимого друга Петьку, трагически погибшего в горах при неописуемых обстоятельствах, а в трезвом начиналось самоуничижение; с барласкуна, конечно, было как следует не запьянеть. - Да, я понимаю, ты выше меня... ты лучше меня... но зачем было все пять лет самоутверждаться на мне?! Ты думаешь, я не видел... не понимаю ничего?! Ты знаешь, сколько у меня было всего за эти пять лет?! Я мог, я должен был... она была чистая, удивительная... я должен был уйти! Но как же я мог! Художница, высшее существо... дочь... семья... И вот теперь я здесь, и на моих глазах!

- А вот мы сейчас спросим кое с кого, - грозно повторил дядя Боря. Повисла гнетущая пауза. Дядя Боря мучительно боролся с системой дубль пятнадцать. Неожиданно раздался резкий, отрывистый смех Майнат.

- Русские свиньи! - закричала она. - И здесь передрались! Сейчас совсем друг друга поубивают! Давайте, давайте! Русские свиньи!

- Хенде хох! - неожиданно вскрикнула Стефани на чистейшем немецком, подняла свое ружье и стала переводить его с Игоря на Майнат и обратно. - Вы все тут быть заговор, но мы сейчас будем выводить чистая вода! Мы будем сейчас здесь тут шнель шнель стройть айне кляйне арбайтен новый мировой порядок!

- Мы будем сейчас немножко спрашивать, - повторял дядя Боря.

Так осуществилась наконец антитеррористическая коалиция, для успешного функционирования которой оказалось достаточно всего лишь перелететь на Альфу Козерога. Следует, однако, отметить, что и на Альфе Козерога усилия коалиции обратились прежде всего не на то, чтобы нейтрализовать чеченку Майнат, а на то, чтобы подвергнуть остракизму одну малозначительную художницу и одного ощипанного ангела.

Браво!

И тогда Катька вскочила, сжала кулаки, затрясла головой и завела свою любовную песнь, которую мы тут воспроизводим практически без купюр.

ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ КАТЬКИ

- Игорь, заводи лейку! Заводи лейку!

Игорь, солнце мое, возлюбленный мой, душа души моей, полетели отсюда!

Игорь, нам больше нечего тут делать!

Это больше не наша планета.

Мы не спасемся ни на одной из ее сторон,

Ни на северной, ни на западной, ни на южной, ни на восточной,

Ни на одной из тех десяти, которые не входят в земную розу ветров!

Ведь она была такая многогранная, такая многоугольная,

И всякой твари находилось на ней место,