Чтение 19–й страницы книги ~Боги слепнут~

Бенит похлопал Криспину по щеке, как породистую кобылку.

- Умница, детка. Так, да не так. Детей не могла иметь Марция. Но кто будет разбираться в подобных тонкостях, а?

- Так моя маленькая Руфина будет Августой? Да? Будет? - оживилась Криспина.

- Не так быстро, детка. Не так быстро. Посмотрим.

- Ты можешь на ней потом жениться, - щедро предложила Криспина.

- Да, я женюсь на ней, и ты оплодотворишь ее спермой Викторина.

Криспина не уловила издевки в его словах, приняла их за чистую монету.

- Именно. Это замечательный план, ты не находишь, дорогой?

- Называй меня "сиятельный", - потребовал Бенит. - Все должны называть меня "сиятельный". Или ты забыла?

- А может, тебе развестись с Сервилией и жениться пока на мне?

- Милочка, Сервилия беременна, вот-вот родит. Дядюшку императора. Ха-ха, забавно? Криспина надула губы.

- Тебе что, не нравится мой план? "Если адвокат Летиции подаст на Криспину в суд за оскорбление чести и достоинства, то при известной ловкости эту дуру оберут до нитки. Но я-то здесь буду ни при чем", - отметил про себя Бенит.

- План хорош, но нам надо держать его в строгой тайне, - сказал он вслух.

Глава 20

Апрельские игры 1976 года (продолжение)

"Исчезновение сенатора Помпония Секунда вселяет в сердца римлян тревогу".

"Рост цивилизации связан с уменьшением свободы, - заявил Бенит вчера в своем интервью. - Кто думает иначе, тот обманывает себя и других".

"Сенатор Луций Галл опроверг опубликованное в "Либеральном вестнике" сообщение о том, что банк Пизона предоставил ему беспроцентный кредит в два миллиона сестерциев".

"В Готию для переговоров направлена делегация во главе с Августой".

"Акта диурна", 8-й день до Календ мая <24 апреля.>.

Летиция проплакала всю ночь в своей каюте.

Затянутые пурпуром стены. Круг иллюминатора разрезан пополам. По верху бледно-голубое, по низу - ярко-синее. Море! Кровать широченная. Но Летиция не могла спать. Впервые она рассталась с Постумом. Любая другая женщина могла бы взять своего малыша с собой. А она - нет. Танаис - не Империя. Император не может просто так отправиться в столицу Готии, тем более когда Готии угрожают войска варваров. Дурацкий протокол. Дурацкие правила. Императорский совет был против поездки самой Летиции. Но Макций Проб, знавший тайную цель поездки, умудрился настоять на том, что визит Августы просто необходим. Она продемонстрирует всему миру уверенность Рима в своих силах. Известно, что у монголов нет флота. А уж крейсер "Божественный Юлий Цезарь", которому надлежало доставить Августу и ее посольство в Танаис, вряд ли окажется им по зубам. Макций Проб погиб, но поездку Августы не отменили. Однако все же умудрились задержать на двадцать дней. Двадцать дней! А вдруг Элий уже в Танаисе. И ждет, ждет.

Постум остался в Риме. Почему Летиция плачет? Через несколько дней она вернется. Увидится с Элием и вернется. Они вместе вернутся.

Но слезы почему-то сами текли из глаз. Будто не на встречу с Элием она спешила. Будто не радость ждала ее впереди, а беда.

Курций обошел тело сенатора. Тот лежал в яме лицом вниз. Руки раскинуты. Тело наполовину высунулось из воды. Дождь бил по земле, по воде, по столпившимся людям непрерывно. Плащи блестели от воды. Блестела листва придорожных кустов. Блестела дорога, залитая сплошным потоком воды. Блестела река, выступившая из берегов. Свинцовое небо, готовое обрушиться на землю, повисло над головами. Все вокруг шуршало и шелестело от бегущей воды. Вигил держал над префектом зонт. Напрасно - туника Курция давным-давно промокла насквозь. Капли стекали по лицу торопливо. Казалось, что Курций, глядя на мертвое тело, плачет.

Но он не плакал.

Тело Помпония Секунда в этой яме нашел Гепом, гений помойки, он и вызвал вигилов. Курций приехал лично. Ясно, что тело выбросили из машины. Выбросили и умчались. Никаких следов. Все смыл проклятый дождь.

Вообще-то такие дела в Риме обычно вел Марк Проб. Но молодой вигил до сих пор не оправился от нападения гения-мутанта. И Курцию пришлось лично заняться убийством сенатора. Гений помойки стоял в стороне и в нерешительности переводил взгляд с одного вигила на другого. Дело в том, что он так и не исполнил просьбу или, вернее, приказ Гимпа. Не отдал вигилам найденную тогу. Может, сейчас?..

- Несколько дней подряд я видела черную машину у ворот,- рассказывала служанка, спешно доставленная к месту гибели Помпония для опознания. - Но я не придала значения...

На убитого служанка старалась не смотреть, лишь отирала раз за разом стекающие по лицу капли дождя.

- Ты не запомнила номер? - спросил Курций.

- Первая цифра "С", потом "L" и потом, кажется "XII". Машина черного цвета.

Курций не подал виду, что сведения, сообщенные женщиной, имеют какую-то цену.

- Погляди-ка, что у него в руке, - приказал Курций медику.

Тот наклонился, руками в каучуковых перчатках аккуратно разжал пальцы мертвеца.

- Кусок ткани. Возможно, от туники.

- Какого цвета?

- Черного. И вышит номер. - Медик отдал клочок Курцию.

Ничего более не говоря, префект направился к своей машине.

- К казармам исполнителей, - приказал он.

- Погоди, доминус,- остановил его бывший гений. - Я нашел это в 74-м, осенью на помойке. - И он отдал коробку Курцию.

Тот сунул коробку в машину.

- Обязательно посмотри,- настаивал Гепом.

- Посмотрю, - буркнул Курций. - Потом.

Курцию сначала не хотели открывать. Потом тяжелые стальные ворота распахнулись перед префектом римских вигилов. Одетые в черное здоровяки расхаживали по просторному, окруженному колоннадой внутреннему двору с таким видом, будто дождя не было вовсе. Курция звали в таблин, но он не сразу пошел, остановился во дворе, разглядывая подручных предполагаемого диктатора. У императора есть преторианская гвардия, у Бенита - исполнители. Прежде чем назвать имя убийцы и потребовать его выдачи, Курцию хотелось взглянуть на эту сомнительную центурию. Напротив Курция остановился один из парней. Высокий, на полголовы выше префекта, в черной тунике, черных брюках, черных калигах. Мокрое лицо блестело в свете желтого фонаря. Загорелая кожа, правильные черты лица. Но, о боги! - почему он так безобразен? Курций вдруг вспомнил других ребят - тех, с кем судьба его свела в далекой юности. Бессмертная "Нереида". Как они были прекрасны. Или ему только казалось тогда?

Курцию почудился странный вздох - и черный лоскуток мостовой вдруг приподнялся неопрятным ковриком и торопливо заскользил под арку. Капли дождя пробивали эту черную тряпку насквозь. Или это не тряпка, а тень, клочок тени, оторвавшийся от одной большой?

Бред. Кто-то бросил тунику, а Курцию почудилось, что живая тварь бегает по двору.

- Проводи меня к твоему префекту, - приказал Курций.

Исполнитель повел Курция в дом. Все внутренние помещения были схожи:

выкрашенные черной краской стены, на окнах и дверях стальные решетки. Пахло по-военному - кожей, металлом, ружейной смазкой. Несколько искусственный, преувеличенный запах. Ведь это не лагерь преторианцев и даже не казармы вигилов. Это всего лишь здание общественной организации с сомнительным уставом.

За столом в таблине сидел низкорослый человечек с огромной гладко выбритой головой. Он даже не потрудился подняться навстречу префекту. Лицо его было знакомо. Слишком знакомо. Неужели?.. Курций едва не задохнулся. Макрин? Сочинитель-преступник, которого до сих пор разыскивают все вигилы Империи, сидит в самом центре Рима.

- Привет, совершенный муж! - сказал Макрин, по-прежнему не поднимая головы от бумаг, и помахал ладошкой.

- Я буду вынужден арестовать тебя, - заявил Курций после краткой паузы, пораженный подобной наглостью.

- А вот и нет. Два дня назад мое дело прекращено за отсутствием состава преступления. Или ты об этом еще не знаешь?! О, что за несовершенная система правопорядка у такого совершенного мужа, как ты. Пора ее подправить. Я этим займусь. На днях. Пока недосуг. Так зачем ты явился, совершенный муж? Если хотел поболтать со мной, то мне некогда. А если арестовать - то, к несчастью для тебя и к счастью для меня, ты опоздал.

- Я пришел,- Курций пытался подавить клокотавшую в груди ярость, но это плохо удавалось, - арестовать одного из твоих исполнителей.

- И за что же?

- По подозрению в убийстве сенатора Помпония Секунда.

- Да, бедный сенатор. Надо будет послать венок на его похороны с надписью "от исполнителей". Признайся, Курций, ты бы хотел стать исполнителем. Рядом с моими ребятами прежние гладиаторы кажутся жалкими ублюдками.

- Мне нужен номер семьдесят пять.

- Совершенный муж, спешу тебя разочаровать. Таких у нас нет. У нас пока что всего семьдесят человек. Разумеется, потом их будет больше. Но это потом. И желаний больше. Вот увидишь.

Курций стиснул зубы.

- Покажи список.

- Уже приготовил.

Макрин протянул префекту два помятых листка. Макрин не врал: в списке было лишь семьдесят имен. Правда, он мог представить какой-то фальшивый список. Однако бумага была изрядно затерта, похоже, списком пользовались, и не раз. Не подделка. Курций всегда за милю чуял подделку. Подлинный список. Но почему их только семьдесят? Курций хотел уже было вернуть листки, когда взгляд его упал на имя под номером XXV. Ликий. А если "L" поставить в начале? Тогда получится семьдесят пять.

- Позови Ликия, номер двадцать пять.

- Это еще зачем? - прошипел Макрин. Лицо его мгновенно переменилось: улыбка растаяла, губы гримасничали, будто пытались кого-то укусить. Курций понял, что угадал верно.

- Позови, - повторил Курций. - Если не желаешь, чтобы сюда ворвались вигилы и вывели подозреваемого насильно.

Макрин закусил губу, несколько секунд исподлобья смотрел на Курция, потом буркнул стоящему рядом исполнителю: "Приведи". Ликий явился. Парень так обнаглел, что даже не сменил тунику: на плече так и остался оторванным клок. Курций посмотрел на руки исполнителя с плоскими, будто раздавленными суставами.

Этими руками Ликий задушил сенатора.

- Арестовать его, - приказал Курций двум сопровождавшим его вигилам.

- Идиот, - прошипел Макрин. - Тебе все равно не удастся засадить Ликия в карцер. Подумай лучше о себе. И о своих близких.

- Все честные римляне мне одинаково близки.- Префект вышел вслед за арестованным, положив ладонь на кобуру. Он не исключал, что эти ребята могут попытаться отбить товарища. Курций чувствовал мрачные взгляды, сверлящие спину. Но никто не сделал попытки напасть. Вигилы без помех вывели Ликия во двор и усадили в авто с надписью "НЕСПЯЩИЕ".

Весь вечер Бенит носился по таблину и грозил кулаками неведомому противнику. Вероятно, Курцию. Крул, наблюдавший за поведением внука, дивился. Он думал, что его смелый львенок тут же разорвет Курция на части. Но Бенит не кинулся в атаку. Он лишь проклинал. Потом спешно сел к столу и принялся что-то писать.

- Заявлю, что Ликий прикончил сенатора по собственной инициативе, - сказал Бенит. - Парень влип по-крупному, им придется пожертвовать.

- Ты отдашь им Ликия?

- А кто такой Ликий, позволь узнать? Всего лишь гений. Коли гений, то должен быть ловок и умен. А если глуп и не смог вывернуться, значит, нечего о нем и жалеть. Пусть Курций делает с ним, что хочет.

- Гении откажутся от тебя,- осуждающе покачал головой Крул.

- Не откажутся, дедуля. Им некуда больше податься. Так что они будут мне служить до конца дней. А как ты знаешь, гении бессмертны. Значит, они будут служить мне вечно.

- И все же я бы осадил этого Курция, он лезет не в свое дело, - пробурчал старик.

- Не сейчас. Отдадим им Ликия, и дело с концом. Гениев повсюду как грязи.

Для меня главное - получить титул диктатора. Курций получит Ликия и успокоится.

А я буду искать компромат на сенаторов. Главное - обработать сенат.

Крул взял красное стило и вычеркнул несколько слов из бумаги Бенита.

- Что ты делаешь? - возмутился кандидат в диктаторы.

- Исправляю твое заявление. Чтобы не выглядело слишком большой уступкой сенату.

- А статьи в "Первооткрывателе" ты тоже правишь?

- Конечно. Тебе порой изменяет вкус.

- Не смей впредь этого делать! Ни одного слова! Ни одной запятой! - Бенит побагровел. - Запомни, Крул! - Впервые за долгие-долгие годы он назвал старика по имени, а не ласково - дедуля. - Дотронешься еще раз до моей статьи или письма - я тебя задушу!

Он выхватил из рук старика вечное стило и сломал.

Глава 21

Июньские игры 1976 года

"Разгром русских добровольцев на реке Колке в последний день мая отрядом Субудая - серьезный успех монголов. Теперь весь вопрос в том, куда будет направлен новый удар - на царство Готское или на Киевское и Московское княжества. Кто должен опасаться больше: Танаис, Киев или Москва? Ясно одно - Ктесифон и Антиохия могут вздохнуть свободно".

"Сегодня исполнился год со дня взятия Нисибиса. Хотя точно известно, что Элий Цезарь погиб раньше, днем его смерти считается 3-й день до Ид июня".

"Визит Августы не может быть отменен. Нельзя виду подать, что Рим опасается варваров. На борту "Божественного Юлия Цезаря" Августе ничто не угрожает".

"В нашем обществе жестокость необходима. Римляне примут насилие, когда оно станет свершившимся фактом", - заявил сенатор Бенит".

"Вчера в семье сиятельного мужа Гая Бенита Пизона произошло радостное событие. Его супруга Сервилия разрешилась от бремени сыном".

"Акта диурна", 3-й день до Ид июня <11 июня.>

Нелепо надеяться, что новый день может стать днем Высокого Возрождения.

Для этого должны быть хоть какие-то основания.

Напрасно Логос Вер перебирал в памяти откровения Великих прошлого. И не находил ничего. Вместо мудрых высказываний приходили на память отрывки реклам, что звучали на радио, плоские шутки современных мимов. Сором они носились в закоулках памяти, не давая чему-то важному вылупиться на свет.

Логосу казалось, что живое по всем законам должно двигаться, действовать и идти вперед. Но мир подчинялся иным законам. Мир предпочитал угасать.

Логос пытался рассчитать вероятность метаморфозы. Ничего не выходило. Получалось, что доза Z-лучей, необходимая для полной метаморфозы, уничтожит мир. То есть мир должен умереть, потом переродиться. Но мертвое не перерождается, мертвое разлагается. Миры гибнут в огне и рождаются вновь.

Математика не давала ответа.

Вечерами Вер выходил пройтись. Он как будто испытывал тьму. Ему казалось, что он вновь слепнет. Но то была нестрашная слепота. Ведь утром всегда восходит солнце. Иногда он закрывал глаза и двигался на ощупь. Какое-то смутное ощущение, что во тьме проще отыскать ответ, его не покидало. "Если боги слепнут, то зачем? - задавал он себе вновь и вновь вопрос. - Что такое слепота бога? Что такое тьма? Что такое прозрение? И что есть свет?"

Крик Логос услышал за два квартала. То есть это был не крик в прямом смысле слова, а всплеск боли. Благодаря своей удивительной эмпатии Логос услышал его и бросился на помощь.

Трое в черном пинали лежащее возле стены тело. Свет фонаря, такой мирный и мягкий, обводил фигуры золотистым контуром. Будто пытался представить происходящее как нечто обыденное и совсем нестрашное. Но не получалось. Вер налетел сзади. Ударил в спину одного из исполнителей. Развернулся и тут же сбил с ног второго. Третий выдернул из ножен меч. Свет фонаря и сталь позолотил умело. Исполнитель привык к блеску стали. И Вер привык. А Логос ужаснулся. Но Вер мгновенно подавил эту вспышку ужаса. Меч в деснице бывшего гладиатора был все так же проворен. Клинок отражал сыплющиеся удары, ни разу не позволив острию противника коснуться тела. Второй исполнитель попытался подняться. Вер, отбив очередной удар, острием прочертил на бритой голове кровавую полосу. Исполнитель вновь упал.

"...Эх, исполнители, как можно так исполнять желания? Убивать. Избивать. Втроем на одного безоружного. Разве это желания? Разве это исполнение? Что вы клеймите? Для кого? Поучитесь у меня. Вот так вы умеете? А вот так? А так?"

Клинок Вера вспорол плечо противника до кости. Исполнитель зарычал, завизжал. И бросился наутек. Теперь он сам клейменый. Полей своей кровью арену, исполнитель, и попробуй, каково на вкус - исполнять желания. Чужие. На камнях мостовой остались красные пятна с платиновым ореолом. Гений? Изгой, сам превратившийся в гонителя?

Вер склонился над спасенным, приподнял неподвижное тело. Голова запрокинулось. Кажется, это женщина. Под кровоподтеками не разобрать. Кажется, не молода. Зачем она понадобилась исполнителям? Вер взвалил грузное тело на плечо и понес. Таксомоторы не попадались. Где вы, счастливые случайности, я же ваш повелитель!

Вер шагал и шагал. Машины проносились мимо. Но ни одна не пожелала остановиться. Прежде такого не бывало. Прежде кто-нибудь непременно затормозил бы, приметив идущего с тяжкой ношей человека. Все-таки мир метаморфирует, пока боги бесцельно блуждают во тьме. Вер принес пострадавшую в приемный покой "Эсквилинки". Медик явился. Попытался нащупать пульс, но безуспешно.

- Она умерла. Твоя родственница?

- Нет.

Медик повернул левую руку. На пальце сверкнуло золотое кольцо.

Стола была белой с пурпурной полосой, если не считать следов грязи и крови, почти сплошь испятнавших ткань. А сандалии украшали полумесяцы.

Медик кинулся к телефону.

- Префектура вигилов? Срочно! Ко мне доставили сенатора Веронию Нонниан.

Нет, помочь ей уже нельзя. Она мертва.

Летиция уже несколько дней в Танаисе, а от Элия не было вестей. Где он? Почему не появляется? Разве не здесь была назначена встреча? Разве не сюда звал ее Квинт? Зачем сидит она в этом городишке на берегу странного светлосерого Меозийского моря <Меозииское море (озеро) - Азовское море.>?

***

Прежний город, полуварварский, полугреческий, с узенькими улочками шириной в четыре-пять футов, со сложенными из неотесанного камня домами и крошечными, мощенными камнем двориками был уничтожен очередной волной варваров много лет назад, и, отстраиваясь, в древний квадрат стены втиснули обычный город с форумом, храмами, базиликами, дворцами и музеями. Для садов места не хватило - сады росли за городской стеной. Танаис был в тревоге: утром с лотков мгновенно исчезали все утренние вестники. Столица Готии располагалась близко к границе, и сюда хлынули беженцы из Иберии. В рванине, грязные, многие ранены, они ночевали прямо на земле за городскими стенами, среди вилл и домиков попроще, отгоняя местное жалоносное комарье кострами из камыша. Подальше от стен для них был развернут целый палаточный городок. Но мест в палатках не хватало, и порой беженцы спали на земле, завернувшись в одеяла, выданные "Легионом спасения". Люди дежурили возле полевой кухни, ожидая раздачи пищи, и то криками радости, то проклятиями встречали когорты Двенадцатого легиона. Ползли слухи, что варвары изрядно потрепали римский легион, заманив тот в засаду. И хотя в Готию монголы не прорвались, но на борт крейсера под покровом темноты подняли несколько свинцовых сундуков с погребальными урнами и посмертными масками погибших.

Летиция жила в лучшей гостинице Танаиса. Вернее, не жила, а ждала. День за днем. Но Элий не появлялся. Вести из Рима приходили одна тревожней другой. Что, если в самом деле изберут диктатором Бенита? Не верилось, что римляне настолько глупы, и все же что делать Августе? Уехать? Еще нет. Еще не сегодня. Сегодня она подождет. Без Элия Летиция вернуться не могла. И она ждала. Ходила в порт. Все высматривала на набережной знакомую фигуру. Двое преторианцев стоптали ноги, таскаясь за ней. Однажды не выдержала и уже решила сообщить послу о своем решении уехать. Но передумала в последний момент. Где же Элий? Почему его нет? Вновь ждать? Нет больше сил, невозможно, немыслимо.

Летиция вернулась с утренней прогулки, стала просматривать вестники и отшвырнула. Она не находила себе места.

Вышла на галерею. Малиновые и розовые вьюнки сплели меж тонкими колоннами сплошную сеть. Пятна солнечного света, пробившись сквозь зелень, падали на стену и мозаичный пол. На заре цветки были свернуты плотной спиралью. Но поднялось солнце, и разноцветные граммофончики раскрылись, чтобы глянуть на мир, на суетливый город, на роскошные пурпурные розы по соседству на клумбе, на бассейн, в котором плескались загорелые малыши. Летиция сорвала цветок. Тончайшие лепестки так легко оборвать или смять. Но это мнимая победа. Белые мощные корни вьюна пронизывают землю на много футов в глубину. Выдирай их год из года, но останется в земле крошечный кусочек корня, и брызнет вверх зеленая струйка жизни, и расцветет, колеблясь на ветру, пурпурный или розовый граммофончик.

Стук в дверь она расслышала даже здесь, на галерее. Выронила цветок и рванулась в комнату. Охранник уже успел открыть. Принесли записку. Руки ее дрожали, пока она распечатывала плотную бумагу. "Буду через два часа. Элий". Ее стал разбирать смех. Идиотский смех. Наверняка он послал записку из какой-нибудь ближайшей таверны. Отдалил их встречу на два часа, лишь бы соблюсти приличия. Ей сделалось немыслимо жаль этих двух часов. Будто у нее украли не два часа, а полжизни. Ну что ж, будем соблюдать старинные ритуалы. Якобы эти два часа нужны для того, чтобы истопить баню. Летиция отправилась в ванную комнату. Несколько минут стояла перед зеркалом. Зеркало было от пола до потолка. Она стерла полотенцем налет пара. Глянула на себя. Элий может ее и не узнать. Она выросла, постарела. Так и подумала - постарела, а не повзрослела. Беззаботная веселость исчезла. Прежде Летиция была тоненькой и хрупкой, все рвалась куда-то, а теперь... Какая она теперь? Летиция всматривалась в отражение. Да уж, хрупкой ее фигуру теперь не назовешь. И волосы потемнели. Длинные, они стекали по плечам каштановой волной с золотым отливом. Она вроде бы и не располнела, но грудь, бедра - все формы округлились. От девочки не осталось ничего. Зрелая женщина смотрела из зеркала. Женщина, которой уже... Летиция сочла годы и к своему изумлению обнаружила, что ей только-только исполнилось семнадцать. Неужто?

Она сама приготовила ванную. Взбила мыльную пену. Сидела на скамье и смотрела на воду. Вдруг подумала: все обман, и Элий не придет. Никогда уже не придет. Она будет так сидеть и ждать, пока не умрет.

Прошло два часа, и за стеной раздались шаги. Летиция не торопясь вышла из ванной. Августе не подобает кидаться навстречу гостям сломя голову. Элий стоял посреди комнаты. Сначала она не поверила, что это он. Шея замотана платком. Одет в темную тунику, перепоясанную кожаным поясом. Сандалии из дешевой грубой кожи. Верно, он измучился в этой ужасной обуви. Он изменился, похудел, на загорелой коже белыми разрезами легли морщины. Скорбные глубокие складки вокруг рта, волосы коротко острижены и совсем седые. Глаза прежние. Нет, тоже не прежние. Что-то в них замерло, какая-то неподвижная точка. И губы сделались тоньше, и излом рта - жестче. Элий! Она протягивала к нему руки, и руки ее дрожали. Неужели это он! После стольких дней! Она все еще не верила до конца. Может, это всего лишь кто-то похожий? Сон, двойник, Гэл, вновь решившийся на обман. Но нет, он. Настоящий. И в глазах - удивление. Изумление.

Вчера, вчера они расстались. Только между вчера и сегодня пролегла долгая-долгая ночь без сна. Жизнь надо будет начать сначала. Потому что прошлая провалилась за горизонт, как тонет красное вечернее солнце в теплом море.

Позабыв о всякой степенности, Августа завизжала, кинулась к Элию, повисла на шее. Он ничего не сказал, прижал к себе и впился губами в губы. Жар рук был нестерпим, как и жар губ. Элий отстранил ее, глянул в глаза.

- Не узнал, наверное. - Она откинула волосы со лба. - Какая я нынче? - шепнула в ухо, уворачиваясь от очередного поцелуя.

- Красивая. Краше всех. Гениальная красота.

- Я приготовила ванну. Он ничего не ответил, вновь стал целовать, сминая волосы.

- Какая же ты стала!

- Идем, - она ухватила его за руку и повела в ванную. Он так обожает всякие ритуалы. Ждал два часа. Она сама принялась его раздевать, развязала платок. На шее безобразный перекрученный хирургический шов - красные бугорчатые наросты с перетяжками от ниток. Она ахнула и уронила платок.

- Ты знала, что так будет? - спросил он. Только теперь она заметила, что голос у него изменился и сделался похож на голос гения.

- Я видела это в тот день, когда ты посватался за меня.

- И не сказала.- Он не упрекал. Разве могло ее признание что-то изменить?

Однако она жила с этим знанием дни и дни, ожидая известия.

- Я просила тебя носить воротник из стали. Помнишь?

- Помню,- прошептал он едва слышно и коснулся губами ее губ.

В ванну они упали вместе. Попытались поцеловаться в воде, в избытке глотнули мыльной пены.