Чтение 19–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

У Александра подгибались ноги.

- Отец, я не могу... - Он попытался соскользнуть с трибуны.

- Дурак! Тебя прикроют! Стой! - Он ухватил Александра за броненагрудник и не дал ему упасть - потому как ноги у нового префекта подгибались.

Бенит так и Рим удержит - железной рукой!

Когда легионеры разошлись по своим палаткам, Бенит встряхнул Александра, чтобы привести в чувство.

- Ты справишься, парень. Я дам тебе отличного помощника.

- Я не могу... - Александр весь трясся.

- Ты слышал о Гнее Рутилии? Независимый дерзкий мерзавец. Но талантлив, говорят. Вот он-то и будет за тебя воевать.

Но Александр не слушал, он мотал головой и повторял:

- Я не могу, не могу... не могу...

Ночью Александр выбрался из своей палатки. Огляделся. Лагерь спал. Часовой у входа в палатку Бенита заметил Александра, но не стал останавливать. Все-таки первый префект претория!

Отойдя от своей палатки шагов на двадцать, Александр кинулся бежать. Он знал, что ему нужно, - склад. Он приметил его еще днем. Легионер беспрепятственно пропустил его, хотя Александр забыл пароль.

Внутри горела лишь одна лампа. В полумраке он разглядел плотно скатанные спальники (верно, еще с зимы затерялись на каком-то складе, а теперь наконец попали на склад легиона), коробки с личными аптечками, пакеты с сухим пайком. Центурион, ответственный за склад, забрался в спальник и громко храпел. В палатке царил полумрак и пахло приятно - чуть-чуть лекарствами, чуть-чуть вином. И еще - шоколадом.

Александр посмотрел на складной стол. На нем валялось несколько оберток от шоколада и стояла фляга. Александр на цыпочках подошел к столу. Взял флягу, понюхал. Пахло дешевым вином. Юноша приложил флягу к губам. Но лишь одна-единственная капля скатилась на его губы - центурион все вылакал сам.

Александр тихонько поставил флягу на место и оглянулся. Аптечки! Он взял ближайшую и стал сдирать обертку. Бумага предательски громко шуршала. Александр втянул голову в плечи и оглянулся. Центурион продолжал храпеть. Александр хихикнул. И уже не таясь вскрыл коробку. Внутри лежала плитка шоколада, завернутый в целлофан стерильный пакет с марлей и бинтами, металлическая коробка с ампулами йода - каждая ампула как крошечная бутылочка в нитяной оплетке, залита стеарином да еще обернута плотным картонным кольцом. Флакон с таблетками для обеззараживания воды. И две коричневые продолговатые маленькие коробочки с надписями красными буквами.

"Морфин... 1/2 грана. Передозировка может быть опасна. Возможно привыкание. Произведено фирмой "Макрин и сын" для нужд римской армии. Собственность римского государства. Инструкция по употреблению... "

Дрожащими руками, не веря в свою удачу, Александр открыл коробочку и вытряхнул на ладонь шприц-тюбик. Сорвал прозрачный колпачок с иглы и тут же всадил себе иголку под кожу. Потом бросился к другой аптечке. Еще коробочка и еще... сколько же их... счастье! Надо же! Возможно привыкание. Он потрошил аптечку за аптечкой, уже не скрываясь. Колол себе один шприц за другим и не вытаскивал иглы. Боли не чувствовал. Какая боль? Боль - это путь к счастью. А краснорожий центурион все храпит в своем спальнике. И так прохрапит до зимы. Александр подскочил к спящему и пнул пониже спины. Центурион лишь рыкнул угрожающе, перевернулся на другой бок, зачмокал сладко и принялся досматривать свои армейские сны.

- Вставай! - Александр вновь ударил, но не зло, а ради забавы.

Все его сейчас веселило. Весело будет, если центурион встанет. И центурион встал - вылез из мешка красный, весь облепленный пухом: ткань спальника была дешевая, и пух сквозь нее так и лез. Однако спальник был жаркий. Зачем центурион забрался в спальник в этот летний день, было совершенно непонятно. При виде облепленного пухом центуриона Александр стал хохотать. Так хохотал он, помнится, когда с друзьями - им было по четырнадцать - пили вино во время пикника на берегу Тибра в Мартовские Иды. Сколько чаш в тот день выпьешь, столько лет и проживешь. На дне одной из бутылок мальчишки нашли дохлого мышонка и стали блевать - один за другим. При воспоминаниях об этих фонтанах, бьющих наперебой изо ртов, Александр хохотал все безудержней.

Центурион не понял его смеха. Мрачно глянул на возмутителя и приложил Александру кулаком по скуле. Не узнал нового префекта претория начальник склада.

Их встреча могла показаться случайностью. Но можно сказать точно, один из них к этой встрече стремился. Может быть даже, что стремились двое. Но гении ни за что не раскроют своих замыслов людям. И друг другу тоже. Так что каждый изобразил, что не ожидал этой встречи на улице возле фонтана с бронзовыми дельфинами.

Гюн сильно изменился с того дня, как гении перестали быть наперсниками богов. Гэл же, напротив, остался все тем же - красивым, дерзким, насмешливым, и теперь больше походил на Постума, нежели на Элия, Но все же сходства с Элием не утратил, что было довольно-таки странно, учитывая нынешний образ жизни Гэла.

Но никто из них не сделался богом, как мечталось.

- Давно не виделись, - Гэл положил руку Гюну на плечо.

- Давно. - Гюн оглядел собрата с улыбкой. - Понял, что дело твое никчемное, и пришел.

- Ну, вроде того. Император уехал и меня бросил.

- Вспомнил про своих?

- Я всегда помнил. Но пришел не просто так, - Гэл по-заговорщицки подмигнул собрату. - Пришел с известием. Очень важным.

- Каким же? - Гюн говорил снисходительно. Когда-то он был гением бога, а Гэл - всего лишь гением человека, пусть и одного из Дециев. Но с тех пор как они уравнялись в правах, Гюн вообразил себя богом. Ну а кем вообразил себя Гэл - неведомо.

Бывший гений Элия сделал вид, что не заметил пренебрежительного тона.

- Через три дня преторианская гвардия покинет Рим.

- Ты уверен?

- Это точно.

За это известие Гэл мог поручиться: он сам доставил послание императора второму префекту претория. Постум требовал, чтобы его гвардейцы прибыли для охраны императора в Виндобону. Второй префект не мог не подчиниться.

- Значит, в Риме останутся только вигилы, - прошептал Гюн. - И исполнители. Но Макрина в Городе нет. И Бенита нет...

Гении смотрели друг на друга и ухмылялись, все понимая без слов.

- Что ты хочешь взамен? - спросил Гюн, продолжая морщить свои безобразные губы, что означало улыбку.

- Как что? Как всегда - власти.

- Значит, мы вновь союзники?

Гюн пожал плечами:

- Вроде того.

- На многое не рассчитывай, - предупредил Гюн.

- Я всегда был на вторых ролях, - с притворной покорностью отвечал Гэл.

VII

Исполнитель накануне напился по-гречески - то есть вусмерть. Утром в принципарий он брел на ощупь. Никого из исполнителей он не встретил, если не считать постовых у ворот. Во всем лагере - никого. И куда они все подевались? С вечера подались в Субуру и к утру наверняка не вернулись. В принципарий тоже никого. Исполнитель уселся за стол. Нудно гудела муха, мечась от одной стены к другой. Голова тоже гудела так, будто муха металась внутри. Исполнитель швырнул в нее нож. Не попал. Муха продолжала кружить по комнате. Исполнитель стал искать нож на полу. Ножа почему-то не нашел. Отыскал скомканный лист бумаги. Расправил, достал графитовое стило. Принялся чирикать. Выходило что-то мерзкое, черное, паукообразное.

- Орк, - пробормотал охранник и принялся тыкать стилом, изничтожая на бумаге врага.

- Орк совсем не таков.

Неведомо откуда явилась нелепая голова, венчающая мощное тело: рыжие волосы кустиками, глаза серые в оранжевые крапины. На щеках лиловые и розовые пятна. Руки длинные, с пальцами, на которых фаланг не счесть. Не пальцы - черви. Человек - если его, конечно, можно было назвать человеком - одет в линялые разноцветные тряпки. Туника длинная, брюки едва до колен. Ногти на ногах такие, что продрали матерчатые сандалии. Не ногти, а когти. Наверняка бывший гений. Исполнитель и сам был гением. Но внешне абсолютно как человек. И всегда старался таковым казаться. Даже пил для того, чтобы больше походить на человека. А вино он переносил плохо.

- Орк не таков, - повторил незнакомец. - Он - премилое существо. Как и ты. Только у него все время насморк. Непрерывно сморкается. А все потому, что в Аиде сквозняк. И холодно. - Гость поежился. - Я тоже терпеть не могу холода.

Охранник невольно шмыгнул носом.

- А у тебя, гляжу, тоже проблемы со здоровьем. - Неожиданно рыжий ухватил двумя пальцами нос "исполнителя" и вывернул так, будто закручивал кран с горячей водой. От болевого шока исполнитель грохнулся головой о стол и обмяк. А гость ухватил голову за уши и грохнул пару раз лицом по столешнице.

- Орк не такой. И Дит не такой. Все не такие. Одни личины. Смерть - она другая. Люди не могут ее видеть. Чтобы видеть смерть, надо видеть мрак. Но созерцать мрак могут только слепые боги. А нельзя, друг мой, нельзя, нельзя, чтобы боги слепли.

Гость болтал непрерывно: и пока снимал ключи с пояса потерявшего сознание исполнителя, и пока отворял дверь.

- Эй, "Нереида", "Нереида", мои бессмертные дружки, я пришел за вами. Заждались небось. Вы меня не узнаете. И я вас не узнаю. Ну ничего, как-нибудь. Зато теперь мы будем вместе. Вместе хорошо.

Гость спустился в подвал. Здесь было сыро и темно. Гость поежился и включил фонарик. Он боялся темноты. Да, с некоторых пор он боялся темноты, хотя не должен был бояться ничего на свете. И этих черных лоскутьев, что копошились, как живые, у его ног - тоже не надо опасаться. Гость распахнул зев огромной сумищи, что принес с собой. Черные тряпки подползли ближе. Вскоре вокруг гостя образовалась огромная черная лужа. Она непрерывно шевелилась и росла. То там, то здесь мелькало что-то похожее на лицо или рот.

- Привет, ребята, - сказал тихо гость. - Вы меня заждались. Но я пришел. Здорово!

Черное полотнище в ответ всколыхнулось. Гость присел на корточки и погладил волнующуюся поверхность.

- Не двигаться! - раздался голос исполнителя за спиной, и ствол "парабеллума" уперся в затылок.

Рыжий замер. Черная поверхность вокруг его ног всколыхнулась и тоже замерла.

- А теперь очень медленно вставай. Вот так...

И тут черная тряпка отделилась от общей массы и прыгнула в лицо исполнителю, залепляя глаза и рот. Тот выстрелил, но пуля угодила во второй черный лоскут, мгновенно облепивший ствол пистолета. Пуля выдрала из тряпки лоскут и впечатала в стену. Логос взлетел. Нога его распрямилась уже в воздухе и угодила исполнителю в голову. Тот растянулся на полу. Мгновение - и черная волнующаяся поверхность поглотила упавшее тело. Логос отскочил к стене, тяжело дыша. Черное покрывало над телом морщилось, неожиданно вверх ударила струйка крови. Потом еще одна. Мощная волна, похожая на судорогу, прокатилась по черному покрову.

- Ребята, не надо! Ребята, что ж вы делаете? Не надо. Не смейте! Вы же не такие...

Черное полотнище неожиданно лопнуло. В образовавшуюся дыру выперли наружу белые отполированные кости человеческого скелета.

- Ребята, вы же людоеды, - простонал Логос.

Черная масса молчала. Уже даже не колебалась. Просто смотрела. Смотрела складками своих лоскутьев. Ожидающе, мертво, покорно.

- В сумку! Живо! - заорал Логос. - Все в сумку, сами! Мерзавцы! Убийцы! - Он кричал, но кричал незло, будто не их упрекал в совершенном только что акте людоедства, а кого-то другого. Того, кто превратил их в чудовищ.

Полотнище распалось. Десятки лоскутов заспешили в открытый матерчатый зев. Сами запрыгнули внутрь. Медлительных подталкивали товарищи. Логос отковырял от стены лоскут, пришпиленный пулей, и швырнул в суму. Затянул застежку-молнию.

- А теперь марш на перевоспитание, - приказал гость.

И бегом помчался по лестнице наверх, из подвала. Однако доверху не добежал - затормозил. Где-то совсем рядом разговаривали двое. Эти хриплые голоса не спутаешь ни с какими другими - то были голоса гениев. Впрочем, многие исполнители - бывшие гении, это в Риме знали почти все.

- Ты уверен, что на всех исполнителей можешь положиться? - спросил один из гениев.

- Разумеется, не на всех. Но на многих. На большинство.

Сумка Логоса приоткрылась, из нее высунулся лоскут, хищно зашевелил бахромой лохмотьев.

- Назад, - прошипел Логос.

- Не бойся, Гюн, - отвечал гений там, наверху, отворяя дверь, - ее пронзительный скрип заставил притаившиеся в сумке лоскуты затрепетать. - В нужный день меня будут окружать самые преданные.

Они вошли в помещение наверху. Клацнула стальная дверь. И о чем они теперь говорили в таблице Макрина - не разобрать.

Логос выскользнул из подвала.

ГЛАВА XVII

Игры лемуров против Рима

"А вот новый подарок, дорогой читатель: "Истинный закон - это правильный разум, согласный с природой, обнимающий всю Вселенную, неизменный, вечный..."".

Цицерон, "О государстве"

"Книва капитулировал. Его дальнейшая судьба неизвестна".

"Сообщают подробности гибели юного Александра. Небольшой отряд, которым он командовал, столкнулся с отступавшими виками. Все римляне пали в неравном бою. На теле Александра обнаружили двенадцать ран, и все - в грудь и лицо, ни одной - в спину. Юному герою устроены пышные похороны за государственный счет. Горе диктатора Бенита безутешно".

"Акта диурна", 3-й день до Ид июня [11 июня.]

После известия о поражении в Готии и о нападении виков на Франкию Город сразу опустел. То ли люди боялись выходить из дома, то ли жара их мучила, то ли тревога. Даже исполнителей нельзя было заметить. Время от времени вигил появлялся, чтобы заглянуть в таверну и выпить воды со льдом. А выпив, тут же исчезал.

Береника, Серторий и Гюн сидели в пустом кафе. Единственные посетители. Хозяйка лениво по третьему разу протирала столы.

- Куда же все подевались? Неужели расхотелось есть? Жирненькие римляне, ау! - засмеялась Береника.

На ней была туника из тончайшего белого хлопка, такая тонкая, что без труда можно было разглядеть узенькую полоску кинктуса. Нагрудной повязки она не носила.

- Струсили, - ухмыльнулся Гюн. Он пил воду со льдом и демонстративно вздергивал верхнюю губу, скаля белоснежные зубы. Оттого его уродливое лицо становилось еще безобразнее, бугры мяса под кожей вспухали огромными болячками.

- Что ты думаешь об этой "героической" смерти Александра? - спросил Серторий.

Он был уверен, что "подвиг" Александра - бессовестное вранье. Но привык, что вместо очевидного ответа от людей можно услышать поразительные нелепости. Интересно, что ответит гений.

- Я бы на месте Бенита сообщил то же самое. И неважно, кто на самом деле пришил его сынишку. Гражданам Империи это знать ни к чему.

Серторий удовлетворенно кивнул: гений его не разочаровал. Между гениями и людьми гораздо больше сходства, чем кажется на первый взгляд.

- Эта смерть не может нам помешать? - Беренику всегда интересовала лишь практическая сторона дела.

- Нет, смерть идиота нам лишь на пользу. От Макрина никаких известий. Скорее всего, погиб. Или обделался от страха и забился в нору. Что в принципе одно и то же. Теперь я командую исполнителями, - приосанился Гюн. - Преторианская гвардия покинула Город. Остались только ветераны - не больше одной когорты. Исполнители без труда заблокируют преторианцев в их же лагере. Связываться с ними не будем - это опасно. Но и наружу они не выйдут. Через пару месяцев, когда у них кончатся припасы, с этими ребятами можно будет договориться. Кто способен оказать сопротивление, так это вигилы. Они еще со времени ареста Курция точат на нас зубы. Но против толпы они не пойдут. Пугнем хорошенько, и "неспящие" разбегутся, как зайцы. Ты займешься лагерем беженцев, Серторий.

- Что ты предлагаешь? - спросил тот. Ему было жарко. В который раз он отер лоб пестрым платком. Он тоже пил воду со льдом. Как замечательно сидеть в уличной таверне и пить воду со льдом, когда где-то далеко идет война. Там - грязь, кровь, боль. А здесь - тишина. Сразу понимаешь, какой ты счастливец.

- У нас много пришлого люда - проходимцев и просто беженцев, которым некуда деваться, из Готии, из Хорезма, даже серы - и те есть. Все беженцы устремляются в столицу - надеются, что здесь им помогут. Но всем на них плевать. Это порох, и надо лишь щелкнуть зажигалкой. Вот! - Бывший гений швырнул на стол пачку рукописных страниц.

- "Критика Готской кампании", - прочла Береника заголовок.

- Я - бывший гений самого бога Логоса. То есть гений вдвойне, - самодовольно сообщил Гюн. - Человек мягок. Прометей вылепил его из глины и забыл обжечь. В одних условиях большинство превратится в преданных псов. В других - в милых безвольных хныкалок, которые не смогут раздавить и клопа. Но стадо можно превратить в убийц и зверей. И мы будем руководить этим стадом.

- "Несведущий должен следовать за руководством разумного и быть под его властью", - прочел Серторий первую фразу и почти без изумления обнаружил, что Гюн слово в слово повторяет мысль Платона. - Может быть прежде, Гюн, ты был гением самого Платона?

- Может быть, - Гюн вновь оскалил зубы.

- Монголы разбили наши легионы под командой Макрина, и от Готского царства ничего не осталось... - начал рассуждать Серторий.

- Тем лучше для нас, - перебил его гений. - В Италии практически нет боеспособных соединений. Вики очень удачно напали на Франкию. Если Бенит там увязнет, то Рим - наш. Монголы разгромят римлян, а мы свергнем Бенита.

- А что дальше? - осторожно спросил Серторий.

- Мы заключим мир с монголами. Им достанутся Дакия и все прочие страны Содружества на наших восточных и южных границах. Пусть делают все, что хотят. А нам оставят Италию, Галлию и Испанию. Для начала нам этого достаточно. Мы даже можем дать им пару легионов.

- У нас есть пара легионов? - подивился Серторий.

- У нас есть исполнители. Как только мы победим, у нас будет десять легионов. Десять легионов добровольцев. Со всего мира люди сбегутся к нам.

- Все это бред, - сказала Береника. - Но тем занятнее будет его осуществить.

- Как говаривал Платон, тиран - всегда "ставленник народа. Закон именно в том, чтобы повиноваться ноле одного" [Платон.], - заметил Серторий.

Луций Галл был встревожен. Во-первых, он подготовил, как того требовал Бенит, закон о продлении чрезвычайных полномочий диктатора в связи с военными действиями монголов и виков. Полномочия предлагалось продлить на год, несмотря на то что императору вот-вот должно было исполниться двадцать. Надо было предварительно договориться с сенаторами о том, кто будет выступать в прениях, кто скажет похвальное слово Бениту. Как всегда в таких случаях, Галл составил список самых надежных. Обзванивать начал лично - дело было очень уж деликатным. И... первый же телефон в этом списке ответил длинными гудками. А времени было около полуночи. Может, в лупанарий отправился наш сиятельный старичок? Галл рассмеялся язвительно - с годами смех его сделался неподражаем - и принялся набирать другой номер. В этот раз подошла секретарша и сообщила, что сенатора нет в Риме. Он отбыл утром. Куда?.. Девушка не знала.

Лишь третий в списке отозвался. И, как положено, согласился выступить.

- А кто же еще?! - тут же воскликнул он удивленно и вполне искренне. - Кто же еще, кроме Бенита, будет править Римом?

Луций Галл усмехнулся, благо собеседник его не видел. Искренне верующих в гений Бенита он всегда презирал. Профессиональный политик должен продаваться, и чем дороже, тем выше его квалификация. Если ты что-то делаешь даром, значит, деньги получает другой. Галл всегда был этим "другим". Или не всегда? Неужели и он когда-то... Смешно подумать! Нет-нет, он всегда был практичным и умным. И способным предвидеть.

А говорят, в Новой Атлантиде изобрели видеофон. Вранье, конечно.

Четвертого сенатора в списке опять не удалось отыскать.

- Отбыл к войскам, - сообщил какой-то шепелявый старческий голос. Не секретарь, скорее, а привратник. - Вместе с супругой и детьми.

К войскам с детьми?

Пятый из списка был на месте. Шестой тоже. Но выступать почему-то отказался. И при этом бормотал что-то бессвязное. Несколько раз повторил: "Какой великий артист погибает" и, даже не попрощавшись, повесил трубку. Седьмой уехал из Рима вчера - один. Впрочем, его жена и дети отдыхали с начала лета на Лазурном берегу. А вот секретарша, она же любовница по совместительству, была в истерике: патрон оставил записку с приказом ей немедленно уезжать. Но не написал - куда.

После этого Луций Галл наконец понял, что дело принимает дурной оборот. То есть он понял это гораздо раньше. Сразу после второго звонка. Но почему-то не посмел поверить. Уже не из своего списка, а наугад - лишь для того, чтобы увериться окончательно, выбрал несколько имен и позвонил. Повторилось то же самое: половина сенаторов была в Риме, половина уехала. А между тем в связи с военными действиями монголов и виков сенат на летние каникулы не разъехался. Было ясно, что затевается что-то грандиозное. Несколько минут Луций Галл прикидывал, что лучше: остаться в Риме или бежать? Поскольку ни Бенита, ни Постума в Городе не было, то он понял, что бежать необходимо. Его молодая жена с детьми в Байях. Вещи он собрал сам, дабы не вызывать лишних слухов. Спать лег лишь на три часа. Утром, с рассветом, он покинет Рим. Но перед тем зайдет в банк и заберет все деньги со счета. Непременно не бумажками, а золотыми монетами. Вывезти их вряд ли удастся. Придется закопать в перистиле под статуей Аполлона.

III

Гэл с тремя исполнителями работал в типографии: печатал подпольный номер "Гениальной искры". На это место определил его собрат Гюн. Вестник расходился по рукам мгновенно.

Гюн взял номер, взглянул. Бумага дешевая, и печать так себе. Но это неважно. Главное: на первой странице - его статья. Приятно. И тут бывший гений Юния Вера заметил, что Гэл смотрит на него и улыбается. Прежде они были друзьями. Если, конечно, гении могут дружить. Сейчас улыбка Гэла необыкновенно походила на улыбку Элия. И лицо... Гюн отложил вестник, взял зеркало, долго разглядывал свое отражение, хмурясь.

- Послушай, приятель, а почему так вышло: у меня лицо как кусок дикого мяса, а ты красавчик по-прежнему, даже еще красивше стал? Внешне ты, пожалуй, похож на Постума.

- Ну и что?

- А то, что у гения внешность совпадает с внутренним миром. Гений - это дух, ставший плотью. Я - урод. А ты почти идеален.

- Я долго воспитывал нашего императора, вот и сделался на него похожим.

- Это он должен был стать на тебя похожим, а не ты.

Гюн замолчал. Если Гюн - образ Постума, то каков тогда император на самом деле? Прихвостень Бенита, его выкормыш, его копия? Если так, то почему тогда Гэл совершенно не похож на Бенита? Нет, он не Элий, конечно. Но и не Бенит. Обман! Гюн почувствовал его острый запах. Дух подлеца должен быть уродлив, а этот...

Гюн положил ладонь на рукоять кинжала. Потом передумал, ухмыльнулся, похлопал старого приятеля по плечу, давая понять, что он пошутил. Направился к выходу. Вновь обернулся. Профиль Гэла на фоне окна напоминал профиль Постума, отчеканенный на монетах.