Чтение 19–й страницы книги ~Слепой Орфей~

Не поможет. Ищи, Бурый, ищи...

Ведун накрыл чашку и задумался.

Глеб Стежень

Я читал Кировы сказки, пока не стемнело. Никто меня не беспокоил. Но вытащить зерно истины из всех этих "бабок-дедок, волков серых боков и сивок-бурок" мне не удалось. Хотя зерно определенно имелось. Так ничего и не надумав, я спустился вниз. Остается надеяться, что хоть в подсознании что-то осело. В гостиной сидел Кирилл и листал привезенные с собой журналы. Увидев меня, сразу встал:

- Ну как?

Я пожал плечами:

- Может, растолкуешь мне, тугодумному?

Кир покачал головой:

- Не могу. Самому никак не ухватить. Но это пока можно отложить. У тебя есть деньги?

- Сколько надо?

- Пять тысяч долларов.

- Легко. Пошли вниз.

Деньги я хранил вместе со всей своей токсичной химией. Гадость к гадости. "Прах к праху", как говаривал Сермаль. Открыл сейф, вынул упаковку баксов, отсчитал половину. Кирилл свернул их и сунул в карман брюк.

- Могу я узнать, за что плачу? - поинтересовался я.

Сумма не такая уж большая для меня и совершенно ничтожная для господина Игоева, но любопытно.

- За нее. - Кир похлопал по морозилке, в которую мы уложили тело жены Шведова.

Что он умеет, так это заинтриговать.

- Не забыл, что я тебе говорил? - спросил Кир.

- Ты об оживлении? - За всеми охранными хлопотами идея реанимации покойников как-то отодвинулась на второй план. - Что, пришло время поиграть в зомби? Ну, брат, пять штук за душу - совсем дешево!

- Не остри! - строго сказал Кирилл. - Пять тысяч - цена того, что ты сейчас увидишь. - В руках у него оказалась видеокассета. Я даже не заметил, откуда он ее извлек. - Деньги - твой первый вклад, - продолжал он. - Мелочь, но ты должен был их отдать. А теперь пошли наверх.

Видик в гостиной значительно приличней, чем в моей спальне, но Кир заявил, что хватит и маленькой "двойки". Я хотел сразу же воткнуть кассету, но Кирилл не позволил. Порылся в моих дисках, нашел старину Байрона, "Июльское утро", выключил свет...

Мое любопытство достигло максимума, но я молчал. Если Кир что-то делает, значит, так надо. Просто только лебеда растет.

На экране появился лес. Качество изображения отличное, хотя по счетчику сбоку видно - съемка любительская. Камера неторопливо описывала круг. Секунд через десять я понял: лес не наш, а европейский. Где-нибудь в Австрии или Германии. И точно, сбоку, над деревьями, появился замок. Нечто готическое с пестрыми флажками на крыше. Но камера продолжала двигаться, и замок исчез. Зато появилась мощеная дорожка и лестница. По лестнице поднималась девушка в легком коротком платье. Стройная, загорелые, слегка полноватые, на мой вкус, ноги, но походка замечательная. Солнце светило ей в спину, и светлые распущенные волосы блестели и переливались, как на рекламе шампуня. Оператор плавно "наехал" камерой, так, что в тот момент, когда она поднялась на площадку в конце лестницы, то заполнила весь кадр. Вот девушка повернулась, улыбнулась - половину лица закрывали темные очки, но что-то смутно знакомое... Взмах головой - она засмеялась, сняла очки и показала оператору язык... И тут я ее узнал.

Фильм длился почти два часа и состоял из множества самых разных фрагментов. Немножко России, немножко Европы. Турция. Египет. Питер. И все время - соло. Если в кадр попадали люди, то лишь случайные. Исключение было сделано для собаки. Той самой кавказской овчарки, чей труп мы с Киром нашли в лесу. Здоровенный страхолюдный зверь, но хозяйку любил.

Признаюсь, героиня фильма произвела на меня впечатление. Была в ней изюминка. Нет, побольше, чем изюминка.

- О'кей, - сказал я, когда пленка кончилась и Кир зажег свет. - Теперь я примерно знаю, какой она была. Ты ведь это имел в виду?

- Почти.

- Почти так почти. Готов выслушать твои инструкции и приступить к делу.

Кирилл помолчал немного, поглядел на меня эдак задумчиво и наконец произнес:

- Инструкций не будет, Глеб.

- Не понял?

- Инструкций не будет.

Я с полминуты пытался переварить этот коан6... Не сумел.

- Хорошо. Что же я, по-твоему, должен делать?

- Ты должен ее полюбить...

Часть третья

СЛЕПОЙ ОРФЕЙ

Слепой Орфей идет через пустырь.

Под сапогом похрустывают травы.

Не спотыкаясь. Купчино - направо.

Налево - ход из Преисподней. Дым

Горчит во рту. Рука сжимает трость.

Едва заметно вздрагивают ноздри,

Он видит свет: колодезные звезды.

Он знает будущее: "Дай, чтоб не сбылось!"

Он помнит прошлое: изрубленный остов

Кифары. Визг. И хохот василиска:

- Ты мертв, Орфей!

Коричневые брызги

Пятнают полы черного пальто

И небо цвета взмученной воды.

Приблудный пес трусит неподалеку.

Пустой мешок оттягивает локоть.

Слепой Орфей идет через пустырь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ведун сидел на лавке, прикрыв очи. Но все одно видел и стол, и чашку с зельем, и свою беспалую руку на черной столешнице. А кабы и не видел - все одно. Черные стены, черные руки, черное зелье... Все черное.

Всегда черное. Черная изба, где жил мальчонкой. Черные растрескавшиеся бревна, черный клочьями мох. Вспомнил, как продали Дедке...

Батька вывел его со двора на улицу. Тогда Малец не знал почему. А батька знал: кто колдуна на подворье пустит - беду накличет.

Знал не знал, а, как углядел Малец Дедку, сердечко в пятки ушло. До того перепугался, что ручонку из батькиной ладони выдернул и дал бы деру, да пойман был за вихры. Пойман и вытолкнут наперед.

Ох и страшный был Дедко. Сутулый, ручищи мало не по земле метут, космы - шерсть медвежья, рожа что блин. Ясно, чужак! А уж глазищи! Чисто прижмурившийся филин. У людей таких не бывает...

- Энтот? - Батя отвесил Мальцу подзатыльник.

- Угу, - не сказал, филином ухнул чужак.

В заскорузлой, как сухая земля, ладони блеснуло серебро.

Батька принял монету, оглядел подозрительно: вроде настоящая.

- А то, может, еще кого возьмешь? - спросил. - Шестой он у меня, да не последний. Может, еще девку? До пары?

- Нет, человече, мне этот нужон... - И, помедлив, спросил: - Не жаль сынка-то?

- А чё жалеть? - Батька нахмурился. - Все одно за зиму один умрет. Может, он как раз... Бери, слышь! - Он толкнул Мальца вперед, и тут же клешнястая, без двух пальцев лапа замкнула тощую ручонку.

- Да ты, это, хоть не убьешь его? - вдруг обеспокоился батька. И сам тут же смутился. Уже ведь продал...

- Не убью, - обещал Дедко. - Коли сам не помрет.

И пошел. Малец упирался, босые ноги елозили по мокрой траве, а колдун словно и не замечал. Шел себе и шел.

- Ну тады ладно! - крикнул вслед батька и воротился во двор.

Малец перестал сопротивляться, смирился и полушагом-полубегом потрусил рядом. Только раз, перед поворотом, оглянулся...

Шли долго. Весь оставшийся день и еще полночи. Малец совсем уморился. Но понял: идти по чащобе с колдуном - хорошо. Не страшно. И кормил его Дедко тоже хорошо. Лепехами, настоящим копченым мясом, даже бражки глотнуть дал.

До избенки добрались за полночь. До этой самой, где и поныне жил Бурый. А косая она была уже тогда. А внутри и тогда было пусто, черно и страшно. Страшней, чем в лесу.

Колдун толкнул его на лавку, затворил дверь.

- Знаешь, кто я?

- Ведьмак, - пробормотал Малец. Дедко хохотнул:

- Почем знаешь?

- А глаза, чай, есть! - От его смеха мальчик слегка приободрился.

- Вижу, что есть... Покудова.

Малец набычась поглядел на него. Не испугался. Кто ж купленного раба портить станет.

- Так-так-так, - бормотал Дедко, высекая огонь.

Ишь ты, сам творит, не боится богов! Дома-то у Мальца огонь - летошний. Настоящий. А угаснет по нерасторопности - у своих возьмут. Такой же.

- Запалим печурку, - ворчал-напевал колдун. - Запалим печурку, спроворим зельицо...

Он сидел на корточках к Мальцу спиной, и тот, решившись, встал и потихоньку двинулся к двери. Уж в лесу он как-нибудь. Серый, чур его, не съест, а от нечисти у Мальца знак тайный есть. Братья старшие показывали...

- Сел назад! - хлестнул окрик. - Резов! Сел, сказано! Я тя и спиной вижу!

Малец вернулся на лавку.

- И запомни, - продолжал Дедко. - Вдругорядь говорить не стану: в рака обращу да в кипяток брошу. И съем.

- Ты ж батьке обещал не убивать... - напомнил Малец.

- А что мне твой батька? - усмехнулся колдун. - Я и батьку твоего могу - в рака. Сам же сказал: ведьмак! - И, вставши, снял со стены ремень.

- Драть будешь? - испуганно спросил мальчик.

- Драть? Хм-м... То батька с мамкой тебя драли. А я, ежели забалуешь, ножик возьму да таких вот ремешков со спины твоей нарежу. Токо ты не забалуешь. Без глаз-то...

- Чё? - скорее удивился, чем устрашился Малец.

И тут колдун ловко опрокинул его на лавку, придавил коленом и прикрутил ремнем. Да крепко, и не ворохнуться. Даже лоб перехватил.

Привязал, взял нож и сунул в огонь.

Скосив глаза. Малец видел, как постепенно наливается красным искривленное острие.

- Ты что ж, впрямь очи мне выткнешь? - в панике закричал он.

- Угу. - Колдун глядел на нож.

Решив, что накалилось достаточно, вынул лезвие из огня, подошел к мальчику.

- Ой, дедушка! Ой, не надо!!! - истошно завопил Малец.

- Не надо, баишь? - Раскаленный кончик ножа, источая жар, застыл у переносицы.

Мальчик перестал рваться, замер, глядя на красное жало скошенными глазами.

- Молодец! - неожиданно одобрил колдун. И отодвинул нож от лица. - Коли не заплачешь - резать не буду. А все ж очи твои надобно перетопить. Больно ярки, сини. Мне таки не надобны. - Помолчал. Затем продолжил: - Больно тебе будет. А ежели закричишь или заплачешь - быть тебе слепу. Разумеешь?

Мальчик не отвечал.

- Ну?

Малец моргнул, не в силах слова вымолвить. Белый стал, как снятое молоко.

Ведьмак бросил нож на стол и вышел. Вернулся с горшочком.

- Не кричать! - напомнил еще раз. - Не то - без очей!

И, зачерпнув вязкого грязно-красного месива, с размаху плюхнул на глаза Мальца.

Мальчик успел зажмуриться, но все равно жгучая боль достала. Содрогаясь, он вцепился в края лавки. Он помнил: кричать нельзя. А боль была такая, что никак не сдюжить. Заполнила всю голову. Показалось, глаза расплавились и вытекли на щеки. Что эта жижа и есть его глаза...

Но Малец не кричал. Прокусив губу, сжавшись, выдавливал из себя вопль, выпускал его чрез зубы, обращая в тихий жуткий вой...

Сколь длилось. Малец не помнил. Долго. Он то проваливался куда-то, то выныривал, приходил в себя. Иногда старик вливал немного воды в рот и напоминал: нельзя кричать. Да он бы уже и не закричал. Боль притупилась. Больше пугала мысль: глаза все-таки вытекли от жара и он ничего больше не увидит, кроме этой красноты.

Глаза не вытекли.

Колдун умыл его водой, что тоже было ужасно больно. Потом взял его руку, положил на лицо:

- Потрогай.

Малец потрогал и убедился с облегчением: глаза на месте. И веки на месте. Только трогать больно. И не видно ничего, только красное.

- Молодец! - одобрил ведьмак. - Не кричал. Вот и глаза сохранил.

- А видеть? - набравшись смелости, спросил Малец.

- То подождем, - раздался будто издаля голос колдуна. - Может - да, может - нет. От тебя зависит.

"Как же от меня?.." - хотел спросил Малец, но вдруг уснул.

Зрение вернулось. Только глаза уж не были прозрачно-синими. Потемнели.

Видение померкло. Ведун сидел потупясь. Теперь-то он знал, на что пытал его Дедко. Первое еще не самое тяжкое. Были и иные. Пострашней.

Глеб Стежень

За Шведовым пришла машина: отвезти в город. Ленка напросилась в попутчицы. Глядеть на эту парочку было забавно. Наш коммерсант буквально горло собственной песне оттоптал. И хочется, и колется...

Ладно, не мои проблемы.

Я спустился вниз. Охрана бдила. Вернее, бдил "коричневый свитер". "Иванова" не было, а третий, безымянный, дрых. В подвале вкусно пахло мясной едой.

Около топчана стояла корзинка.

- Здорово! - изрек "коричневый свитер".

Я видел: охраннику скучно, и он не прочь бы поболтать, но - служба. В динамиках шелестели листья.

Делать в подвале мне было совершенно нечего, и я через гараж поднялся во двор. С гаражом у меня знатно придумано. Рыли так, чтобы вровень с землей. Сверху - дерн. Полянка и полянка. Архитектор желал посреди вентиляционную трубу воткнуть - я не разрешил. Присоединили к общей системе. Но сделали хорошо. Ворота пригнаны идеально - никакой потоп не страшен. И гидроизоляция соответствующая. Могут, когда хотят. Вернее, когда живые деньги платят.

Подкатился скотчтерьер, обнюхал деловито, опознал и покатился дальше, вдоль забора. Этакий мохнатый чемоданчик на колесиках.

Я побродил по участку, раздумывая, куда себя приложить. Надумал, решил спилить березу. Давно собирался. За бензопилой, впрочем, не пошел. Дедов топор лежал в прихожей, трос с лебедкой - в гараже. Прикинул, куда валить. Места хватало. Трос - на всякий случай, больно ветер неудачный, а березища парусит будьте-нате. Поплевал на ладони, примерился и в минуту вырубил клин. Славный топорик. Хоть лес руби, хоть нечисть, а хоть... Ладно, замнем. Вырубил второй клин, поглубже и пониже, с противоположной стороны. Береза стояла - ветер подпирал. Я было взялся за рукоять лебедки, потом передумал. Эх ты, удаль русская! Ухватился, уперся, потянул... Береза с жалобным стоном пошла книзу. Быстрее... Отпрыгнул в самый последний момент - шутка такая. Дерево упало рядом, подпрыгнуло на ветвях и замерло. Верхушка хорошая, упругая, а сердцевина гнилая, как... Нет, Стежень, никаких аналогий да философий! Руками работай, руками! Я снова взялся за топор, в охотку за какой-то час осучковал ствол. Потом, правда, пришлось сходить за бензопилой. Дрова мне, впрочем, без надобности. Тем более - березовые. Ничего, подарю кому-нибудь. Пока топором махал, вспомнилось, как в студенческие годы подхалтуривал на мелиорации. Канавы от поросли чистил. Славное было время. Простое. Ни демократии, ни демонизма. Как же меня все-таки угораздило податься в колдуны?

* * *

С Сермалем Стежня познакомила подруга. Или, вернее, подруга подруги. Хотя какая разница? Женщины в доме Глеба в ту пору менялись, как узор в калейдоскопе. Причем сами. Стежень обитал тогда в огромной (четыре комнаты) квартире на улице Пржевальского. Сам купил. Покатавшись по Европе и в поте лица напризовав тридцатник. Нынче за такие деньги... Впрочем, и тогда это было очень дешево. Стежень купался в лучах славы. С одной стороны. А с другой - совершенно не представлял, как жить дальше. Еще точнее, Глеб Стежень искал мудрости. В разных книжках о великих бойцах было много писано о том, как мастера-основатели годами отшельничали в горах, неделями в стойках выстаивали, базальтовые глыбы запросто руками крошили. Стежень съездил в Среднюю Азию, побродил с рюкзаком по разным горным тропам, но своей так и не нашел и ловить голыми руками архаров тоже не научился. Научился отмахиваться ледорубом от пастушьих собак и объяснять жестами, что он - турист. Как в анекдоте. "Ты кто?" - спросил снежный человек прохожего. "Я... т-турист", - ответил притрухавший прохожий. "Нет, - подумав, возразил снежный человек. - Это я турист. А ты - завтрак туриста".

В горах Стежень снежного человека не встретил. Зато дома к нему привели Сермаля.

Они пришли втроем. Сермаль, Кир и самостоятельная девушка Марина.

Кир Стежню понравился. Сермаль впечатления не произвел. Поздоровался, сел в угол и как-то сразу потерялся, хотя дядька здоровенный.