Чтение 19–й страницы книги ~Мести не будет~

— Господи, спаси и сохрани... Не дай окончить дни во чреве зверином, аки тварь безгласная... — в голос молился пономарь, трясясь так, что зубы бились о зубы со звонким лязгом.

Сухо тренькнул арбалет пана Бутли.

— Получай!

В ответ взвыли волки.

Мерин Ендрека захрапел и прыгнул в сторону.

Медикус потерял стремя. Охнул. Упал животом на холку.

— Держись, студиозус, держись! — Как обычно, заикание бесследно оставляло пана Шпару, вытесняемое опасностью.

— Я держусь... — вяло ответил Ендрек.

Скорее всего, слова его никто не расслышал. Ну и ладно. Все равно не до того.

Позорно схватившись правой рукой за седло, студиозус пытался носком сапога нащупать стремя...

— Нате вам, сучьи дети! — Юржик повторно разрядил арбалет и, судя по всему, опять попал.

Стремя моталось из стороны в сторону в такт неистовым прыжкам коня — такой скач уже даже галопом назвать трудно — и не желало надеваться на ногу.

«Только бы не свалиться... Только бы удержаться... Только бы конь не споткнулся...» — ужас пульсировал под черепом, отдаваясь дрожью в руках и ледяным комом в желудке.

Краем глаза он различил вытянутые серые тени, обходящие их с двух сторон.

Волки бежали легко, словно стелились по земле. Куда там отягощенным седоками коням!

Пан Войцек вытянул саблю.

Юржик выстрелил.

Кувырком покатился ближний к буланому волчара.

— Господи! — завизжал Лодзейко. — Господи!!!

Крупный темный лохматый волк прыгнул сбоку на Лексу. Великан отмахнулся кулаком. Зверь перевернулся в воздухе, упал на снег.

Свистнула сабля Меченого.

Еще один волк пополз, волоча задние лапы, марая снежную белизну алыми пятнами.

Заходясь от ужаса, Ендрек нащупал пальцами болтающееся путлища, скользнул вдоль ременной полосы и придержал стремя.

— Бей! Убивай! — Пан Бутля чувствовал себя словно в бою. Да так оно, похоже, и было. Звери оказались опасным и упорным противником.

Шляхтич рубанул направо, потом налево.

— Шпара! — ответил ему родовым кличем пан Войцек.

Бросившийся под ноги вороному хищник высоко подпрыгнул и закружился, вцепившись зубами в толстую черную стрелу.

Что это?

Откуда?

Вторая стрела, прилетев сзади, настигла рыжеватого волка-переярка.

Пан Войцек, сверкая оскалом из-под смоляных усов, завертел саблю над головой.

— Шпара! Белый Орел!

Ендрек подался всем телом вперед, перенося тяжесть тела на шею серому. О том, чтоб достать оружие, он и не помышлял. Все равно ударить с седла толком не сможет. Еще коню ухо отрубит. Главное — скакать. Главное — не свалиться.

— Бутля! — вопил во все горло пан Юржик.

— Господи, спаси!!! — Это уже Лодзейко.

Может, удастся уйти без потерь?

Эх, застянок какой-нибудь на пути встретился бы, что ли?

И тут это случилось...

Тот самый светло-серый вожак первой стаи проскочил под самым храпом гнедого коня Лексы и рванул клыками заднюю ногу буланого. Скакун высоко взбрыкнул задом, заржал жалобно. Пан Юржик замахнулся самострелом...

Промахнулся.

Падая, умудрился выскочить из стремян.

Отбросил бесполезный арбалет. Закружил на раскоряченных, полусогнутых ногах, рисуя саблей петли и вензеля.

«Пан Юржик, герба Бутля, из Семецка... — мелькнуло в голове студиозуса, и тут же просочилась гаденькая мысль: — А может, волки и удовольствуются паном Бутлей? Не станут гнаться за остальными?»

— Назад! — заревел раненым зубром пан Войцек. — Поворачивай!

«Порубежники своих не бросают», — вспомнил Ендрек.

Он задергал поводом из стороны в сторону, пытаясь остановить коня. Увидел, как вороной Меченого заскакал боком, остановленный сильной рукой, согнул шею в бублик, прижал уши.

Мимо пронесся Лодзейко. Он, даже если бы хотел, не сумел бы остановить мышастого коня.

Не меньше десятка волков окружило пана Бутлю, не решаясь, впрочем, атаковать сразу.

Шляхтич ударил раз, другой...

Алые капли сорвались с клинка, орошая снег.

Белый вожак прыгнул, звучно щелкнул зубами у самых усов пана Юржика. Тот отмахнулся саблей.

Слишком медленно.

Волк увернулся, упал на все четыре. Выворачиваясь в немыслимом прыжке, врезался плечом в живот пана Бутли.

Пан Юржик пошатнулся, припал на колено...

— Шпара! Держись, Юржик! — кричал пан Войцек, которому наконец удалось справиться с вороным.

Темно-серый с проседью волк с размаху налетел на острие клинка шляхтича. Жалобно вскрикнул, как раненый человек. Ударил широкими лапами человека в грудь.

Пан Бутля завалился навзничь, закрывая лицо рукавом.

Сразу несколько хищников повисли на нем, раздирая жупан на клочки.

Ендрек с огромным трудом остановил мерина, заставил его развернуться.

Черная стрела вонзилась в загривок волку, рвущемуся к горлу пана Юржика. Вторая пригвоздила зверя к мерзлой земле. Следующая стрела пробила живот светло-серому вожаку. Еще одна отбросила в сторону поджарую волчицу, перебив ей лапу.

Опять?

Да что же это за стрелок?

И тут Ендрек увидел его.

Осадив мухортого гривастого конька, Бичкен-аскер пускал стрелу одну за другой. Раньше студиозусу приходилось лишь слышать красивые истории об искусстве игры с ветром степных удальцов. А теперь получил возможность убедиться в правдивости рассказчиков воочию.

Аранк держал в полете четыре стрелы. Мастерство, непостижимое разумом обычного лужичанина.

Казалось, стрелы разворачиваются веером. И каждая находила жертву.

Ясное дело, при такой скорости стрельбы обычного сагайдака хватило очень не надолго. Волки, шарахнувшиеся по сторонам, опасливо подвывали, не решаясь броситься туда, где в куче трупов их сотоварищей, рядом с бьющемся в агонии с перегрызенным горлом буланым, поднимался на ноги пан Бутля. Похоже, даже не раненый. Только кунтуш изорван острейшими клыками.

— Скорее, сюда! — не помня себя от радости, заорал Ендрек, замахал руками.

Пан Юржик дернулся в его сторону. Должно быть, намеревался бежать за лошадьми.

Худой — хребет наружу — волк бросился на грудь шляхтичу. Ударил зубами в лицо. Пан Юржик, откидывая голову назад, успел закрыться клинком.

Кривая сабля рухнула сверху, поперек спины зверя.

— Манна! Турген!*

* Сюда! Скорее!

Сильная рука вцепилась пану Бутле в ворота жупана, дернула.

Мухортый, хрипя под двойной тяжестью, мчался прямо на Ендрека.

— Йах! Учугэй!* — крикнул Бичкен-аскер, улыбаясь от уха до уха.

* Хорошо!

Но волки так не думали.

Уму непостижимо, но звери, даже потерпев жестокий урон, потеряв больше половины стаи, не думали отступать. Мчались за мухортым по пятам, норовя вцепиться в скакательный сустав.

Бичкен отмахивался саблей. Перекинутый через седло пан Бутля рычал и тоже тыкал своим клинком в пасти стелющихся рядом зверей.

Пан Войцек, из-под руки которого выглядывал перепуганный, но не пытающийся противостоять природному любопытству лесовик, налетел сбоку. Рубанул раз, другой, третий...

Закричал, размахивая окровавленной саблей:

— Уходим! За мной!

Они снова понеслись по заснеженной дороге.

Лошади хрипели. Бичкен-аскер голосил что-то по-своему, по-аранкски. Черными словами ругался висящий кулем на конской холке пан Юржик.

Какое-то время волки продолжали преследование, но затем один за другим отстали.

Прекратив погоню, хищники усаживались на задние лапы, задирали головы к небу, начинавшему сереть в преддверии сумерек, и выли. Выли тоскливо и страшно. Словно предрекая беды и несчастья.

Потревоженная ими, сорвалась стая крупных, иссиня-черных воронов с веток ближайшей рощи. Резкий крик птиц смешался с беспокойным кличем волчьей стаи, провожая чудом спасшихся людей.

Глава девятая,

из которой читатель узнает об особенностях псовой охоты на оленя в Великих Прилужанах, что за бродяги шастают по заброшенным трактам неподалеку от Батятичей, а также присутствует при беседе с безумным слепцом-коломиечником.

Тяжелая короткокрылая птица с шумом вылетела из елки.

Взбрыкнули, освобождаясь от груза, мохнатые ветви. Завихрилась в морозном воздухе искристая снежная пыль.

Кони присели, шарахнулись в стороны.

— Тетерев! — Редкоусый юноша в куцей шубейке и волчьей шапке с фазаньим пером вскинул самострел.

— Ворона!! — в тон ему крикнула хорошенькая панянка с разрумянившимся лицом. Светло-русые прядки выбились из-под беличьей шапочки, оттеняя серые с голубизной глаза.

— Сама ты... — обиделся молодой шляхтич. Опустил арбалет, так и не выстрелив. — Ворона щипанная!

— От петуха облезлого слышу! — Девушка ловко наклонилась в дамском седле, замахиваясь изящной плеточкой. — Вот я тебя!

Юноша испуганно ойкнул, толкнул коня шпорами, проскакивая на добрых три корпуса вперед. При этом, сам того не желая, он прикрыл рукой... Как бы помягче выразиться? Вот именно, мягкие части пониже спины. Видно, получал не единожды от скорой на расправу панянки.

Остальные присутствующие при споре паны захохотали.

— Ай да Ханнуся! — воскликнул высокий, широкоплечий шляхтич с раздвоенным подбородком и густыми усами. — Ох, и отбрила Лаврушку! Эй, Лаврин, двумя руками за зад хватайся-то, а то отобьет!

Лаврин-Лаврушка зарделся пуще алого мака.

— Тихо, Вяслав! — прикрикнул на советчика пан с легкой проседью в чубе. — Все ж родной брат тебе!

— Так и я — сестра! — задорно воскликнула Ханнуся.

— Вот и помиритесь, а то скубетесь, хуже кошки с собакой. Верно, Цимош?

Четвертый пан — любой прохожий с легкостью признал бы в них всех родных братьев — серьезно кивнул, потер по давней привычке пальцем небольшой шрам через левую бровь и веко.

— Верно, Климаш, верно. Ты ж старший. Вот и прикажи им помириться.

— А ведь и правда! — расправил усы Климаш. — Старший я или не старший? А ну-ка помиритесь, обнимитесь и поцелуйтесь.

— Вот еще! — фыркнула Ханнуся. — Не буду я Лаврушку целовать! Он усы салом мажет, чтоб росли лучше. А они только вонючими становятся.

— Кто мажет? Я мажу? — обернулся заехавший довольно далеко вперед Лаврин. — Неправда! Врет она! Брехухой с детства уродилась!

Выпалив это, он опасливо покосился на пятого паныча, едущего с ними, бок о бок с игреневым мерином Ханнуси. Он не отличался от братьев Беласцей — весьма известного рода в окрестностях Батятичей — одеждой или упряжью гнедого злого жеребца, но выделялся среди них, как выделяется овчарка-пастух, зарабатывающая свой кусок хлеба в жару и в стужу, от откормленных псов-охранников на купеческом подворье. Светлые густые усы, подкрученные самую малость на кончиках, спускались ниже подбородка по северной моде, из-под лихо заломленной шапки с лазоревым верхом выбивался пышный чуб.

— Все болтаете, дрын мне в коленку! — усмехнулся он. — Так и зверь уйдет.

Только глухой не узнал бы в его речи малолужичанский выговор.

— Да ну? — Климаш прислушался к далекому лаю. — Не уйдет. На нас гонят. Петраш!

— Слушаю, пан Климаш! — Кряжистый доезжачий с лицом, изрытым оспинами, поравнялся с Беласцями.

— Не уйдет олень?

— Не должон. — Доезжачий почесал затылок. — Вдоль Евражьего лога я кметей выставил с трещотками и бубнами. Отпугнут. На лед он не выскочит — побоится. Не крепкий еще лед-то... В самый раз должен между Крутым яром и нами проскочить.

— Да я и так слышу, что сюда ведут, — вмешался Цимош.

Далекий лай гончих постепенно приближался. Утробно завывали ищейки, им дробно вторили выжлы.

— Сюда, сюда! Точно сюда! — Ханнуся от нетерпения едва не подпрыгивала в седле. — Пан Янек, поехали посмотрим!

Малолужичанин, которого она назвала паном Янеком, смущенно потупился. Никак не мог привыкнуть к шляхетскому обращению.

— Да не пан я, дрын мне в коленку... Сколько говорить можно? Батька рыбаком на Луге был. Возиться бы и мне с сетями, когда б...

Ищейки загудели громче. Теперь в их голосах слышался азарт и жажда крови. Тут же в отдалении запел охотничий рожок.

— По зрячему пошли! — вскинулся Климаш.

— Точно, пан, по зрячему, — согласился доезжачий.

— Верно! — кивнул Цимош. — Как заливаются!

— Варом варят, — подтвердил Петраш.

— Готовь свору! — в воодушевлении взмахнул кулаком Беласець.

Петраш кивнул и поскакал туда, где выжлятники с трудом уже сдерживали рвущихся в нетерпении собак. Гончие визжали и поскуливали, припадали на передние лапы, оглядываясь — ну когда же, когда?

— Глянь, сестрица, Струнка как рвется! — улыбнулся прищуренный Цимош, указывая на светлую, цвета спелой ржаной соломы выжлу. — Если не она первая оленя догонит, я трижды с башни прокукарекаю.

— Ханнуся оленя догонит. Вперед Струнки, — ядовито заметил Лаврин. — Ей тоже невтерпеж.

— Молчи уж! — прикрикнул на него Климаш — старший брат.

— Пошли выжлятники! — выкрикнул доезжачий и поднес к губам рожок.

Сильные, глубокие звуки раскатились в морозной свежести утра.

Свора, разделенная на три смычка по восемь собак, рванула вперед, волоча за собой верховых выжлятников. Рыжие, сероватые, желтые с чепраками спины плыли над снегом.

— Можно уже, братик? — Ханнуся кусала губы, едва не срываясь с места вслед за выжлами.

Вновь пропел рожок. Еще ближе.

— Набрасывай! — скомандовал Климаш доезжачему. И махнул рукой панам. — Вперед!

Сытые, охочие до скачки кони сорвались с места. Вынесли седоков на опушку леса. Дальше расстилались широкие порубки с наделами кметей, лишь вдалеке темнело голыми ветвями раменье. Где-то за ним скрывался Евражий лог — глубокий, с покатыми краями, заросшими лозняком и терном. Правее лес сбегал к Крутому яру.

— Вон он! Набрасывай! — заорал Вяслав — тот самый Беласець с раздвоенным подбородком, — тыкая плетью в дальний край поля.

— Отпускай! — махнул арапником Петраш.

Выжлятники разом отстегнули смычки. Запорскали, заголосили.

Изнывающие от нетерпения псы понеслись по снегу, забирая наперерез ведущей матерого оленя своре.

— Что ждем? Вперед! — звонко закричала Ханнуся, тряхнула поводом.

— Вперед! — согласно крикнул Климаш.

И они поскакали.

Взрыли снег крепкие, подкованные копыта.