Чтение 19–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Все завтракали и держались как пришибленные, а с места снялись вдвое быстрее обычного. И уходили на рысях от проклятого места, где абсолютно все выказали себя полностью беспомощными.

Я постоянно выезжал вперед, носился на большом расстоянии вокруг нашего войска, отыскивая потенциальные опасности. Никто не понимал, почему мы трижды меняли направление, я туманно ссылался на чутье, рыцари потихоньку бурчали, тем более что ничего не происходило, разве что Митчелл и барон Альбрехт помалкивали.

Барон справедливо полагал Митчелла не слишком смышлёным, но то, что Митчеллу король сразу выделил прекрасный участок земли с замком и деревнями, натолкнуло на мысль, что Митчелл если и не умен, то чутье у него есть. И когда Митчелл начал уговаривать поспешить ко мне на выручку, барон после серьезных колебаний решил рискнуть. И вот теперь чует, что мои частые отлучки имеют отношение к странно благополучному проходу через земли независимых и крайне самолюбивых лордов.

Впереди белеет нечто вроде редкого частокола из белоснежной слоновой кости, тянется вдаль, постепенно уменьшаясь, пока не остались совсем крохотные пеньки. Зато с другой стороны, туда частокол тоже уменьшился, хоть и не сильно, белеет нечто вроде сплюснутого трактора.

Всадники шептали молитвы, отплевывались, крестились. Я с дрожью по всему телу представил этого зверя живым. Это же не ископаемое, те давно занесены песком, этот подох не больше чем лет двадцать-сорок тому.

Сэр Растер пустил коня вскачь, осмотрел и крикнул оттуда:

— Ему шею перекусили!… Вот позвонки расплющены… Ну и челюсти у кого-то… Мне бы такие. А то когда за стол, все самое лакомое другие сжирают.

Мне стало еще холоднее, ведь тот, кто загрыз это чудовище, намного крупнее, если ухватил сверху, как пес ящерицу.

— Надеюсь, — сказал я, — они уже подохли? Сэр Растер оскорбился:

— Сэр Ричард, что вы такое обидное говорите? Они должны остаться, чтобы нам сражаться и выказывать рыцарскую доблесть перед дамами.

Будакер пробурчал:

— А даму с собой возите?

— Зачем с собой, — оскорбился сэр Растер. — Пусть сидит у окошка в высокой башне и сопит в тряпочку. А про доблестные подвиги в честь ее красоты я сам расскажу! Или вы сомневаетесь в моем умении рассказать, чтобы она поняла, что я убил дракона, а не привязанную корову?

— Нет-нет, — сказал Будакер поспешно. — Уберите руку с меча, я вас уважаю, сэр Растер!

— Не врете?

— Сэр Растер!

— Это я шучу, — объяснил Растер великодушно. — Нет у вас чуйства юмора, сэр Будакер.

Я смотрел на скачущих навстречу всадников из разъезда. Один прокричал с ходу, что впереди замок Хоффмана. О нашем войске уже знают, замок спешно готовят к обороне. Обозы с провизией удалось перехватить, один вернули от самых ворот. Двое из наших легко ранены стрелами со стен, одного сильно ушибли камнем.

— Молодцы, — сказал я. — Пусть в замке думают, что начнем длительную осаду.

Сэр Будакер спросил с непроницаемым лицом:

— А мы будем штурмом?

Я покосился на его спокойное лицо. Будакер, принеся мне присягу верности, никогда не оспаривает и не сомневается в моих приказах и распоряжениях. И вообще проводит везде мою политику, не докучая мне мелочными вопросами.

— Одно скажу точно, — ответил я уклончиво, — мы обязаны взять быстро. Иначе к Хоффману придет подкрепление намного больше, чем сможем собрать мы.

Он кивнул:

— Да, у всех лордов одинаковые интересы. Хоффмана могут не любить, но ему помогут.

— Запоминайте все, — сказал я медленно. — Владения Хоффмана граничат с землями королевства Гиллеберда, а сам Хоффман принес ему присягу, что вообще-то нарушение наших законов. Однако Гиллеберд не может открыто прислать помощь Хоффману, это будет означать войну с Барбароссой.

Они слушают почтительно, но в глазах всех рыцарей я видел вопрос: зачем эти прописные истины, они это знают, лучше говори, что будем делать.

— Дело в том, — закончил я, — что замок Хоффмана, как и все его владения, я отдаю в пользование сэру Будакеру. Хозяином здесь должен быть человек опытный, честный, верный своей клятве… Да и всякий пошедший за мной, когда я был никем, должен быть вознагражден достойно.

Будакер задохнулся, смотрел на меня выпученными глазами. Я замолчал, рыцари довольно зашумели, Будакера хлопали по плечам, по спине, поздравляли. Он опустился на колено и сказал прерывающимся голосом:

— Сэр Ричард! Я не смогу вам служить более верно, чем служил раньше!

Я вытащил меч, сверкающее лезвие с лязгом ударило плашмя по его плечу.

— Встаньте, сэр Будакер, лорд Аваддонга, Деми Эли-аса и Трендеркиса!… Мы возьмем это разбойничье гнездо. А дальше вам предстоит твердо отстаивать интересы Армландии и не поддаваться на льстивые посулы короля Гиллеберда.

Он вскочил, сияя, как ангел. Только что был бесщитовым рыцарем, уже и надежду потерял что-то получить от маркиза Плачиды, а прослужил верно и преданно двадцать лет, а сейчас сразу такое богатство, такие земли, такой замок!

ГЛАВА З

Холм, на котором предки Хоффмана выстроили замок, даже не холм, а каменная монолитная гора, блестящая, словно из застывшей черной смолы. Замок выглядит продолжением горы, стены такие же черные и блестящие, хотя, по рассказам, замку многие тысячи лет. Любые стены за это время разрушились бы сами по себе, тем более — на вершине горы, открытые всем ветрам, морозам, ливням и ударам молний, но замок выглядит так, словно строили вчера.

По легендам, за власть над этим замком пролилось немало крови. Короли прошлого сражались жестоко, земля вокруг на мили пропитывалась кровью, а трупы оставались непогребенными. История хранит имена счастливчиков, которые владели замком, их власть возрастала многократно, однако и они оказывались в конце концов погребенными волнами новых завоевателей.

И вот теперь на эти земли пришли даже не новые завоеватели, это само собой, как же без них, но пришла другая вера. Совсем не так, как было раньше, когда одних богов сменяли другие, а вместо одних храмов строились другие. Нет, пришла странная вера, когда все боги исчезли как боги. А кто заупрямился и остался, те стали демонами, чертями, исчадиями ада.

Однако властелины этого замка сохранили всю мощь. Какие силы им служат, никто не решался сказать вслух, но все поговаривали, что дело нечисто. Хозяин замка, граф Хоффман, умеет отводить глаза, прикидываться другим человеком, его сила может возрастать в лунные ночи, тогда он сильнее десяти крупных мужчин, в полнолуние вообще может превращаться в дракона…

Сэр Растер крякнул:

— Тогда те кости… может быть, дедушки графа Хоффмана?…

— Или отца, — сказал Макс.

— Жаль, что не его самого, — буркнул Будакер. — Меньше бы ломали головы. Но и так, честно говоря, я не вижу, как захватить это страшилище.

Макс сказал мечтательно:

— Разве что с воздуха… Я поинтересовался быстро:

— А что, захватывали?

— Говорят, — ответил он неопределенно, — в старину, дескать… Но про старину чего только не болтают.

— Правду говорят, — возразил Митчелл, глаза его загорелись чистым огнем романтика. — В старину все было!

— И замки с воздуха захватывали? — уточнил Альбрехт со скептицизмом.

— И замки, — отрезал Митчелл. — Что, зря столько рассказов?

— Мечты, — отмахнулся Альбрехт.

Я промолчал, потому что с детства наслушался сказок, где герой постоянно сражается с гигантским Змеем, часто крылатым. Некоторые ученые всерьез утверждали, что это остатки искаженных воспоминаний про борьбу пещерных людей с динозаврами. И по фигу данные геологии, что динозавры вымерли за триста миллионов лет до появления первого человека.

Когда в руке молоток, все похоже на гвоздь, потому я постарался выкинуть из головы варианты, когда молотом крушу стены, а потом красиво врываемся в замок.

Замок умело поставлен на вершине каменного холма, на срезанной, как бритвой, вершине, никакой таран не встащишь, а и встащишь — не ударишь в ворота. Даже мой молот должен лететь вверх, уж и не знаю — сохранится ли его убойная мощь. В парящих надо мной гарпий бросать не пробовал.

Мои военачальники собрались в кучку и вполголоса перечисляют укрепления и защитные механизмы крепости. Голоса невеселые, такую крепость штурмом уж точно не взять, а для осады потребуется войско раз в сто больше. Да и времени на осаду никто не даст: явятся окрестные лорды и разгонят нас, как мальчишек.

Крепости захватывать надо, мелькнуло у меня в голове. Даже вот такие, которые бесполезны в военном отношении: ничего не контролируют, ничего не перекрывают…

Владение крепостью — это символ, потому весть, что такая-то пала или перешла в руки такого-то, прокатывается быстро и моментально меняет соотношение сил.

Возможно, это будет последней каплей, что изменит симпатии лордов в мою сторону. Пусть не соотношение сил, это я загнул, все равно у лордов войск больше, да и влияний, но, во-первых, я тоже покажу, что не слаб, во-вторых, расправившись с Хоффманом, объявлю, что больше у меня личных счетов нет, дальше полагаюсь на коллективную мудрость лордов, что приведут край к процветанию… ага, это можно истолковать как намек, что живут в нищете, потому напишем «к еще большему процветанию…».

Я поймал себя на том, что уже обустраиваю Армландию, до чего же я умный, а всякие мелочи, вроде взятия крепости Хоффмана, опустил как несущественные.

— Макс, — велел я раздраженно, — ты давай бди и распоряжайся. А я прогуляюсь.

— Осмелюсь спросить, ваша светлость…

— Лучше не осмеливайся, — пригрозил я. — Ответ не понравится.

— Сэр Ричард!

— Ты прав, пойду посмотрю крепость ближе. Он покачал головой:

— Сэр Ричард, вам безумно повезло в крепости Сворве, вам удалось склонить графа Инкризера на свою сторону в его же логове… но в третий раз так не повезет!

Я сказал раздраженно:

— Знаешь про кувшин, что повадился по воду ходить? Я и сам знаю. Но я пойду пока только посмотрю. Не думаю, что смогу проникнуть внутрь. Просто надо рассмотреть врага ближе.

— Сэр Ричард, — заговорил он приглушенно, — известно, что эту крепость еще никто и никогда не захватывал. Она стоит тысячи лет, хозяева менялись, но силой ее никто не брал. Даже осадой!

— Там Хоффман, — ответил я тоскливо. — И он гад, никуда не бежит!

…Ворота в лунном свете выглядят как надкрылья гигантского жука: поблескивают вороненой сталью. Набежала тучка, скрыла, я шел в полутьме, не желая включать ночное зрение, а когда собрался, луна снова озарила таким ярким светом, словно и не луна вовсе, а какой-нибудь Юпитер. Или Сатурн.

Ворота поблескивают холодно и предостерегающе. Мол, таранами нечего и пробовать: литая сталь. Холодок прокатывался по коже, это не просто сталь, слишком уж что-то знакомое: створками ворот служит пара гигантских пластин не то с обшивки космического корабля, не то океанского лайнера, не то две заготовки для газгольдера или гигантской нефтеналивной цистерны…

Я подошел наконец вплотную, присутствия магии незаметно, пальцы сами поднялись и пощупали гладкую как стекло поверхность. Нет, уже не стекло, подушечки пальцев улавливают коррозию. Это энтропия вгрызается сотни, если не тысячи лет.

Я почти увидел, как дикие люди, сбежавшиеся на обломки грандиозных сооружений, растаскивают все, что можно приспособить в хозяйстве, вмуровывают эти металлические штуки, не зная их подлинного назначения, а эти вот чуть загнутые гигантские пластины… которые, возможно, всего лишь чешуйки обшивки звездолета, приспособили работать створками ворот.

Когда я наконец перебрался на ту сторону, обнаружил, что створки из титанового сплава… ладно, за незнанием других терминов — титанового, подперты простым бревном.

Щем охватил душу, я чувствовал, как дрожат губы. Да что там губы, все во мне трясется и рвет на груди тельняшку в страстной жажде понять. Это же мой, почти мой мир, даже если в нем термоядерная энергия на уровне каменного топора, но я готов к тому завтрашнему миру!

Странно, затаиваясь при каждом шорохе и в панике сканируя все вокруг во всех спектрах, я прокрался до самого донжона, но так и не встретил ни одного мага или даже колдуна. А ведь, как известно, этот замок никто никогда не захватывал силой. Значит, замок охраняют силы куда более мощные, чем простые чародеи.

В нижнем зале снуют слуги, у входа на лестницу двое в добротных доспехах и с топорами в руках. Оба внимательно рассматривают входящих. На самой лестнице повыше еще двое, крупнее и в рыцарских доспехах, наблюдают за народом сверху, обнаженные мечи в руках. Хоффман верит в силы замка, но окружил себя надежной охраной из верных рыцарей.

Я вжимался в стену, так и эдак прикидывал, как пробраться мимо стражей, подсознание уже сообразило и сообщило мне свысока, что меня ждет облом, но я все еще искал, прикидывал. В этом замке какая-то тайна, не бывает несокрушимых, все замки и крепости рано или поздно попадают в чужие руки. Победители иные замки вообще стирают до основания и проводят по земле черту плугом, мол, абсолютная победа. Так что если замок выстоял тысячу лет, то это не только заслуга его защитников.

Мне почудилось, что стены молча наблюдают за мной. Сперва равнодушно, а потом с неким ленивым интересом. Я поежился, жутковатое чувство, бедная Ио, за которой присматривал тысячеглазый Аргус. От такого взгляда не скрыться даже в клозете, хотя, если подумать, чего стыдиться камней? Ведь от собственной собачки не скрываешь, для чего отрываешь от рулона клок туалетной бумаги и что будешь с ним делать…

Кухня на правой стороне, из-за той двери ползут тяжелые запахи мясной похлебки. Дверь в оружейную — на левой, от оружия тоже идет некий запах, определить не могу, но знаю, что там оружие и доспехи. От оружия распространяется своя аура, и, когда ее чувствуешь, сердце начинает биться чаще, а плечи расправляются.

Еще одна дверь, металлическая, сложный барельеф по темной поверхности, веет древностью, а главное — возле нее часовой с коротким копьем в руке. Впрочем, на поясе меч и два кинжала. И выглядит часовой не простым челядином. А на поясе рядом с кинжалами огромный амбарный ключ.

Я подкрадывался все ближе и ближе. В какой-то момент страж посмотрел на меня в упор, но я хамелеоню изо всех сил, от меня даже пахнет, как от камня, если камни пахнут, и он равнодушно скользнул взглядом дальше.

Дверь закрыта на массивный висячий замок пуда в два. Судя по размерам, ключ от этого чудовища у часового.

С лестницы довольно живо сбежал по ступенькам дородный рыцарь в яркой одежде, лицо пухлое, щеки на плечах, но лицо властное и жестокое.

— Гриффит, — сказал он отрывисто. — Мне нужно взять черный арбалет.

Часовой спросил с ленцой:

— Вам, сэр Карлстэйн?

Дородный сразу побагровел, в глазах мелькнула злость.

— Не забывайся, Гриффит! Сам понимаешь, это нужно хозяину!

Часовой спросил с прежней ленцой:

— Точно?

— Да! — рявкнул сэр Карлстэйн.

— Пароль?

Карлстэйн поморщился и с великим отвращением, словно прикасается к смердящему трупу, приблизил губы к уху часового и шепнул короткое слово.

Гриффит кивнул с явной неохотой, неспешно снял с пояса ключ и, повернувшись к дородному, медленно вставил в скважину замка, повернул с усилием. Заскрипело, щелкнуло, замок повис на дужке.

Дородный чуть не плясал от нетерпения и злости, любая задержка вызовет недовольство Хоффмана, обратную дорогу придется бегом.

Часовой наконец вытащил из петли дужку замка. — Ну вот, готово.

Карлстэйн явно ждал, что часовой угодливо или хотя бы почтительно распахнет перед ним дверь, но в ожидании военных действий люди с оружием чувствуют свою возросшую значимость, Гриффит смотрел на дородного с насмешкой, тот сам со злостью рванул дверь, но та не распахнулась, а пошла отворяться медленно и неспешно.

Дородный скользнул в щель первым, не дожидаясь, когда дверь распахнется во всю ширь, Гриффит вошел следом, а я проскользнул третьим за миг до того, как рука Гриффита протянулась, чтобы закрыть за собой.

Комната небольшая, напротив еще одна дверь, а левая стена закрыта огромным красным ковром. На нём зловеще блестят обнаженными лезвиями мечи, кинжалы. Ножны повешены отдельно, а в самом центре — арбалет. При взгляде на него я сразу понял, что это не арбалет черного цвета, а именно Черный Арбалет.

Гриффит молча протянул руку, застыл, по дуге арбалета пробежала фиолетовая искра и погасла. Дородный терпеливо ждал, пока Гриффит снял грозное оружие с крюка. Фиолетовая искра все еще горела на загнутом кверху клюве, потом ушла в стену. Дородный вздохнул:

— Зачем такие сложности! Держал бы в своих покоях. Гриффит бросил свысока:

— Тогда останется простым арбалетом.

— Не понимаю, — вздохнул дородный. Он принял арбалет из рук Гриффита. — Ладно, пойдем.

Гриффит ехидно усмехался, дверь захлопнута настолько плотно, что даже мне почудилось, будто слилась со стеной в одно целое. Но Гриффит, поиздевавшись над дородным в пределах допустимого, сказал шепотом, едва шевеля губами, секретное слово, и дверь распахнулась.

Я выждал, когда уйдут, повторил дважды подслушанный пароль, здесь открывают и закрывают разные слова, учтем, повернулся к двери, на которую оба и не взглянули.

Синеватый металл, первое впечатление — высокая технологичность, но барельефы напоминают время, когда мушкеты и пищали украшались затейливыми рисунками, удорожая литье и делая стволы более хрупкими.

— Где наша не пропадала, — прошептал я, сердце колотится, едва не выпрыгивая. — Динан!

Дверь не дрогнула, не дернулась, освобождаясь от незримых запоров.

— Апрос, — сказал я второе секретное слово. — Апрос!

Дверь не среагировала. Я оглянулся. Значит, эти слова только для той, за которой Гриффит. Вообще-то я здорово сглупил, забравшись сюда. Хорош буду, когда открою дверь, за которой бдит Гриффит. Не спасет никакое исчезничество, общая тревога в замке выявит любого.

Синие узоры на второй двери неуловимо изменились, я вздрогнул и, подойдя вплотную, начал всматриваться. Барельеф в виде драконов, единорогов и горгон — стандартный набор, но выпуклые значки, то ли буквы, то ли математические или иные символы, — это как будто из другой эпохи. Строгие и без лишних деталей, а старина как раз грешит обилием всевозможных завитушек.

Я вздрогнул: значки перетекли в другие символы: Прямо на моих глазах стальное литье ведет себя как мягкий воск, который мнут невидимые пальцы. Но я сотов поклясться, что никаких пальцев нет, а это дверь сама меняет надпись, если это надпись.

— Ни фига себе, — пробормотал я. — Нанотехнология на марше… да какая на хрен нанотехнология, папуасы они, что ли… Силовые поля третьего уровня… а то и четвертого…

И снова странное ощущение, что на меня смотрит нечто огромное, снисходительное. Я круто развернулся, огляделся дико, прощупал в тепловом, запаховом и всех доступных диапазонах, но я в комнате один, что хорошо. И плохо.

Символы на двери изменились снова. Я не утерпел, осторожно коснулся синеватого металла кончиком пальца, неужели даже не раскалился, но ощущение такое, словно тронул пролежавшую в глубинах земли крышку саркофага.

Отдернуть палец не успел. Коротко кольнуло, от кончика по всем буквам побежала синеватая искорка, повторяя все очертания. Я поспешно отступил и смотрел, как искорка в конце концов прошла по кругу всю надпись и погасла.

Сердце стучит, мне вдруг стало жарко, и вдруг ощутил, что дверь ко мне относится… ну, не то чтобы дружески, но войти позволяет.

ГЛАВА 4

Я поспешно толкнул ее, чуть подалась, навалился и отворил, массивная, словно люк космического корабля. Открылся узкий коридор, уходящий по наклонной вниз, выщербленные ступени. Посредине истоптаны так, словно один и тот же человек ходит взад-вперед в течение тысячи лет.

Я спускался долго, темно, но мне свет не нужен конце концов спустился в зал, застыл оторопело. Прямо из стен вырастают чудовищные конструкции, любой рыцарь без колебаний определит в них порождение дьявола… не очень ошибется, по сути, а зал этот сочтет лабораторией продавшего душу алхимика. Мне же почудились страх и отчаяние создателей, когда из подручных материалов, без квалифицированной силы они спешили создать… что?

А что еще, сказал внутренний голос угрюмо, как не защитное нечто? В первую очередь — выжить. Только выжившие сумеют сделать следующий шаг.

Сумели, спросил я себя, или не сумели? А если, что самое худшее, выжить сумели, но на второй шаг, каким бы он ни был, не хватило ни сил, ни знаний, ни материалов?

Что-то подсказывает, что именно такое и случилось. Я ходил по залу, трогал, прикладывал ладонь ко всем выступающим частям, но там обесточено, пробовал сдвинуть рычаги ручного управления, их сделали отчаявшиеся уцелевшие, когда сенсорика вышла из строя, изо всех сил напрягал мозг, стараясь понять, вернее, угадать назначение этих механизмов.

В темноте вижу отчетливо, но в черно-белом, почудилось, что цветовая гамма играет роль. Я сосредоточился, вызвал в памяти ощущение огонька, какой я научился делать уже на расстоянии пяти шагов, сказал тихонько:

— Свет…

Яркий свет ударил по глазам с такой неожиданной силой, что я вскрикнул и закрыл глаза рукой. Все залито блистающим огнем, а сотворенный мною огонек жалко трепещет в шаге от меня, заметный только по мерцанию.

Я инстинктивно загасил его, молчал и ошалело посмотрел по сторонам. Единственная стена, что свободна от великанских механизмов, слабо засветилась. Так похожа на обычную стену крепости, где тяжелые глыбы прилажены одна к другой небрежно, но основательно, однако здесь не камень, а металл, на серой поверхности медленно проступили и поползли, словно замерзающие гусеницы, математические символы, которые и я готов признать, как и все здесь, древними магическими рунами.

Может, и вправду руны, но уж больно много знакомых значков: даже я узнаю квадратный корень или брошенную набок восьмерку, как и знак интеграла.

— Что? — прошептал я. — Почему?… Как это работает?…

Строка поползла чуть быстрее. Сердце мое колотится с безумной скоростью, мозг разогрелся, я прошептал, еще не веря догадке:

— Давай быстрее… Это знаю…

Символы резко сменились, строка не побежала, а понеслась, я ощутил некое давление, словно незримое силовое поле опутывает с головы до ног, просвечивает, делает снимки и сличает с картотекой известных преступников.

— Да свой я, свой, — прошептал я. — Только из другого анклава. У нас заряд протона идет другим значком…

Вообще-то не знаю, есть ли у протона заряд вообще, но лучше молоть такую чушь, чем креститься и бряцать оружием, поминая дьявола. Да и есть призрачный шанс, что уцелевшие механизмы слушают мою речь, ищут значение моих слов в памяти, вычисляют, из вторгшихся варваров я, от которых надо защищаться, или же я из тех, кого надо защищать.

Какое-то время я инстинктивно ждал, что на экране вот-вот появится обнаженная девица с вот такими губами и будет восхвалять новую губную краску, которая не сотрется, как бы эти губы ни пользовали, а потом какая-нибудь бабища пригласит лечиться у нее от сглаза но символы лишь становились сложнее, замысловатее укрупнялись, снова опадали, как морская волна, и бежали такие простенькие, что еще чуть-чуть, и я бы смог их понять…

Затем все ушло, появилось нечто иное, у меня сразу закружилась голова. Взглянул снова — и тоже ощутил вроде подступающей тошноты. Лишь с третьего взгляда переборол и смотрел на эти сотни тысяч смазанных светящихся линий, словно фотоаппарат падает с тысячного этажа ночного небоскреба и делает снимки с большой выдержкой.

Возможно, фотография… возможно, что-то иное, я всматривался с неприятным ощущением человека, что падает и видит проносящиеся мимо освещенные окна в то же время на затылке ощущение, что меня тоже рассматривают внимательно и с растущим подозрением.

— Нет, — сказал я. — Я нормальный.

Картина сменилась, я успел увидеть дивный город, и сразу картина пошла пятнами, битые пиксели разбежались стаями, слились краями, все померкло, только некое дрожание показывало, что передача длится, потом все оборвалось.

Я осматривался с чувством огромной потери. Как воочию увидел группу отчаявшихся людей, что спешно пытались наладить защиту из того, что у них осталось под рукой. А еще, помимо личных параметров, абсолютно индивидуальных, куда там примитивным считываниям глазной сетчатки или ДНК, пришлось срочно ввести еще одну систему узнавания. По принципу «свой — чужой», где чужими считались все дикие племена.

Это уже потом, когда под натиском варваров все же рухнуло и это… или пошло с каким-то варварским вождем на сотрудничество, система осталась не у дел, а потом, равнодушно наблюдая за дикарями, заполонившими руины, определила с самым высоким уровнем интеллекта и начала выполнять его команды.