ужас положения состоял в том, что ничего такого в этой песне
не было.
поссорились и вынесли оконное стекло.., обколовшийся Нимотси
не удержался на подоконнике, как пьяный Иван семь лет
назад... Венька запустила в него колонкой от музыкального
центра (стулом, ботинком, футляром от машинки)...
Происходило что-то не правильное, и, прежде чем я это
поняла, раздался сдавленный, исполненный отчаяния крик.
грубый голос, никогда прежде не звучавший в моей жизни, -
сваливаем по-быстрому.
мелькнувшие за дверным матовым стеклом, - и оказалась в
нише, где висели зимние вещи, пыльные и забытые до зимы. Я
спряталась в них вместе с бутылкой вермута - несчастная,
дрожащая от страха Мышь. Плохо соображая, что делаю, я
натянула на себя твидовое пальто (Господи, как мне нравилось
это пальто, на три размера большее, купленное только для
того, чтобы шляться в нем по дешевым кафешкам поздней осенью
и записывать подслушанные фразы остро отточенным карандашом
в стиле Хемингуэя), и оно тут же предало меня - оборвалось с
вешалки с громким, заполнившим всю квартиру треском.
твидом, и сквозь щелку видела измененную до неузнаваемости
моим животным ужасом часть коридора. Свет стал нестерпимо
ярким - значит, кто-то - он или они - открыл дверь и сейчас
будет в коридоре, на расстоянии вытянутой руки, на
расстоянии задержанного от страха дыхания.
обычная футболка, до тошноты обычные джинсы, кроссовки,
правая - с развязанным шнурком. Второго я запомнила - только
потому, что он остановился возле кухни, когда первый уже
почти покинул квартиру.
нет.
профиль с крутым подбородком боксера-неудачника; перстень на
мизинце, вдруг заполнивший весь коридор, серебряная змея,
дутая дешевка, мечта пригородной шпаны. Небрежное пятно на
темной шелковой рубашке - пот, кровь?..
. - Ну, быстро, мать твою! - торопил первый. - Хочешь все
дело провалить?!
(ag%'+(. Дверь за ними захлопнулась. Я прислушивалась к
звукам вокруг.
их легкие шаги, осторожный стук закрываемого люка; Венька
поступила бы точно так же, вдруг пришло мне в голову, -
именно туда она послала бы своих героев, не особо
заморачиваясь сюжетной изысканностью. А перед этим вывела бы
из строя лифт... Я отхлебнула вермута из горлышка - глоток,
другой, третий; терпкая жидкость потекла по подбородку - я
пила и не могла остановиться, пока наконец не почувствовала
жар в груди и легкий шум в голове.
и толкнула дверь в комнату.
Венькиных джинсах, нелепо подогнув ногу, лежал в луже крови
посреди комнаты. Кровь была повсюду - на стенах, на полу, на
почему-то разбросанных рукописях. "Дешевый мелодраматический
эффект", - вдруг отстранение подумала я. Грудь его была
вскрыта пулями, превращена в месиво - так убивают в аффекте.
Но в то же время это были хорошо продуманные выстрелы,
каждый из которых мог оказаться смертельным. Врывавшийся в
разбитое окно летний ветерок ерошил волосы Нимотси, и я
вдруг впервые заметила трещинки и крошечные болячки в
уголках его губ, обыкновенный герпес, вещь не смертельная,
но страшно неприятная, что-то такое у меня было в прошлом
году, и, кажется, осталась мазь... Я ударила себя кулаком по
голове - какая мазь. Господи, вот он лежит перед тобой с
вывороченной грудью, и еще неизвестно, что там, за разбитым
окном.
внизу, были сломанные ветки деревьев на уровне шестого этажа
и сломанные ветки кустов на уровне первого этажа, а в самом
низу, на земле, лежала Венька, в комбинезоне и джинсовой
жилетке, форма одежды номер пять. Ее руки были разбросаны,
ее волосы были разбросаны - должно быть, я упала бы точно
так же, вот только сверху никогда бы не выглядела такой
красивой...
ждала. Я ждала, пока хоть кто-то обнаружит это выпавшее
тело, но увидела двоих, которые спокойно вышли из соседнего
подъезда и направились к вишневой "девятке". Тот, с
перстнем, неторопливо сел за руль. И только когда они уже
уехали, дворовые дети, бездарно прожигающие каникулы в
пыльном бибиревском дворе, наконец-то известили истошно-
радостными воплями о происшествии все окрестности. Должно
быть, это будет самым ярким впечатлением этого лета, о
котором даже можно написать в сочинении...
рамы. Я наблюдала за собой со стороны - все это время я
наблюдала за собой со стороны: бездушная стерва с холодным
носом и заледеневшими руками. Она - это ты. Она - это ты.
пока не обнаружил ошибки, солнце било прямо в окна, и,
$.+&-. быть, мое окно было единственным, в котором не
отражался солнечный свет.
настежь, попробуй найди, из которого выпал человек. Но все
равно, времени у меня было немного, ведь обязательно
найдется кто-то, кто легко вычислит траекторию падения и
легко вызовет уже бесполезную "Скорую".
Что я смогу объяснить им? Пересказать путаную историю
Нимотси с кровавым порнографическим синдикатом? (Подумав об
этом, я вдруг похолодела и, чтобы не замерзнуть
окончательно, загнала эту мысль на самое дно души, откуда
уже поднимались ей навстречу ужас и .тошнота - нет, только
не сейчас, не сейчас...) И - если повезет - стать свидетелем
и сидеть в раскалившемся от жары кабинете и вместе с толстым
потным милицейским художником составлять словесный портрет
дешевого серебряного перстня со змеей...
ничего объяснить, да еще окажусь замазанной в темную
порнографическую историю. И потом - наркотики - не
употребляла, но давала приют...
поняла, что это не сойдет мне с рук - потерять одну, а потом
и вторую; и в смерти этой второй виновата я, я, стареющая
бесцветная дрянь, отнявшая их девочку, их маленькую...
все искупающий повод.
черт дернул меня положить все деньги в банк) - бедный
Нимотси, я так ничего и не успела сделать для него... Я
судорожно бросала в рюкзак вещи, какая глупость, ну зачем
тебе Венькина туалетная вода, и все остальное ни черта не
пригодится... Ладно, разберусь потом.
порносценариев - странно, мне казалось, что ничего подобного
в моем доме не сохранилось.
пустили лифт. Я набросила на плечи кофту, Венькину летнюю
кофту, вполне нейтральную, не вызывающую подозрений в летний
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Гюго Виктор
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман