принять за прислугу. Она взглянула на меня равнодушно и рассеянно сквозь
затянутую противомоскитной сеткой внутреннюю дверь, сказала:
затевать скандал в отсутствие Сондры. Как можно спокойнее я сказал:
безобидную.
не читала журналистских изысков своей дочери, если только это
действительно была миссис Леонард Флейш, мать Сондры, но я решил, она ею
как раз и являлась. Она сердечно улыбнулась мне и отворила внутреннюю
дверь.
кое-что, написанное ею.
Пройдите сюда. Вас зовут Пол?
Стены были украшены лепниной и антикварными безделушками, а справа в
стене была закрытая раздвижная дверь. Тяжелые бордовые драпировки с
потолка до пола висели по бокам окон, а на полу лежал весьма аляповатый
темный персидский ковер. Но мебель была современная, из пенорезины
бежевого цвета с прямыми черными металлическими ножками. Какой бы ни
была первоначальная меблировка этой комнаты, соответствующая ее стилю,
она была убрана прочь и заменена этой хлипкой, лишенной какого-либо
стиля дешевкой. Любой предмет этой обстановки выглядел бы прекрасно в
офисе Уолтера, точно так же, как его шкаф с трофеями оказался бы здесь
вполне на месте, скажем в простенке между окнами.
минуты на минуту должна была появиться Сондра.
разъехались, и она предстала передо мной, подобно загадочному персонажу
Орсона Уэллса в женском варианте. Если я рассчитывал на виноватое
смущение, или на горячее опровержение, или на лихорадочные попытки
объясниться, или на молчаливый вызов, или на ледяную отчужденность -
если я ожидал чего-либо в этом духе, я ошибался. Несколько секунд она
стояла в удивлении - стройная, по-лисьи грациозная фигура в обрамлении
дверей, за которые она продолжала держаться. Она слегка наклонила
голову, улыбнувшись мне и сверкнув глазами сквозь полуопущенные ресницы.
Затем голосом, который она с трудом контролировала, прошептала:
прошептала:
двери.
некомпетентная иди...
словом "некомпетентная"? Возьми свои слова обратно!
можно привлечь к ответственности за подобные вещи?
весело рассмеялась. - Это самая лучшая часть статьи, разве ты этого не
понимаешь?
равнодушием. Я удивленно посмотрел на нее и сказал:
страницы, разбрасывая ненужные по полу и оставив те, где была напечатана
ее статья, - четвертушку со страницей три и другую, со страницей
одиннадцать.
можно было бы отнести к разряду клеветнических, или порочащих личность,
или каким-нибудь еще громким определениям. Вот, например: "Глумливый и
дерзкий Стендиш". Ты выглядел глумливым, дорогой, в глазах всех этих
глупых полицейских. И дерзким. Ты и сейчас ведешь себя дерзко. И ты в
самом деле назвал полицейских недоумками и заявил, что они не должны
были задерживать твоего друга.
гнева я как-то незаметно скатился на угрюмую оборонительную позицию.
убедилась, что была права. - Ну, ты видишь? Ну признай, разве это не
первоклассный образчик журналистского искусства?
ее. Она была похожа на помесь ухоженной кошечки и хорошо откормленного
щенка и смотрела, ожидая, что я порадуюсь тому, как ловко и умело она
вонзила нож мне в спину.
свой гнев на Сондру Флейш и тем облегчить душу. Если бы в ее поведении я
почувствовал хотя бы намек на раскаяние или, напротив, она повела бы
себя вызывающе, я бы осуществил свое намерение без всякого колебания. Но
эта ее гордость за свой поступок, это ее требование одобрения с моей
стороны, уподобляющее ее ученым-атомщикам, которые гордились
изобретением "чистой" бомбы, полностью сбили меня с толку. Я полагаю, в
нашем мире найдется немало таких людей, которых нисколько не беспокоит
моральная сторона их работы и которые озабочены лишь тем, чтобы умело ее
выполнить. А если жертва возражает - особенно если она возражает с
позиций эксцентричной и устарелой морали, - они огорчаются, что эта
самая жертва не говорит "Туше!".
погрязла в своем эгоизме и мой гнев способен только ее удивить; и это в
какой-то момент совершенно выбило меня из колеи. Я не искал
справедливости в этом доме - понимал, что это невозможно, - но я жаждал
мести. Я хотел заставить Сондру Флейш понять, как отвратительно она
поступила, так, чтобы, покидая этот дом, я почувствовал, что ее терзают
угрызения совести. Но, увидев ее, я понял, что мои надежды тщетны. Но я
по-прежнему жаждал отмщения, и внезапно меня осенило. Ее задело только
одно из моих высказываний, только одно.
образцом журналистского искусства. Я бы сказал, что она написана на
уровне учащегося четвертого класса.
испытующе смотрела на меня, стараясь понять, не шучу ли я. Потом она
взяла себя в руки и сказала:
спокойно и даже сочувственно, подавив в себе возмущенного моралиста. -
Вот дай я тебе покажу. - Я взял у нее газету, пробежал глазами статью и
продолжал:
- ты видишь, подлежащее и глагол не согласуются, должно быть "были", а
не "была".
другое место...
нее разговор:
продолжал анализировать фразу за фразой теперь уже с точки зрения стиля.
- А посмотри, какой у тебя бедный словарь! Без конца мелькают одни и те
же слова.
основательно усовершенствовать свой стиль и научиться правильно строить
предложения. - На этот раз я рискнул улыбнуться. - Впрочем, все это не
так уж важно в такой маленькой газетенке, как "Путеводная звезда", -
добавил я, - но с такими данными вряд ли тебе удастся пробиться в
большую прессу. В самом деле, может быть, тебе не стоит наклеивать эту
статью в альбом своих журналистских шедевров?
папе, кто ты...
я.
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Никитин Юрий