во всяком случае он не утопился, а умер от удара ножом в сердце.
сурово спросил Фламбо.
важный вопрос. Любопытно знать: нашли они светло-коричневый мешок или нет?
сказал отец Браун,- но если мешок светло-коричневый... что ж, тогда делу
конец.
дело еще и не начиналось.
произнес Фламбо.
Впереди быстро шагал отец Браун, храня гробовое молчание.
с абстрактных умозаключений, а в этой истории можно исходить только из них.
вопрос, который им задают? Они отвечают на тот вопрос, который услышали или
ожидают услышать. Предположим, одна леди гостит в усадьбе у другой и
спрашивает: "Кто-нибудь сейчас живет здесь?" На это хозяйка никогда не
ответит: "Да, конечно,- дворецкий, три лакея, горничная,- ну и все прочее,
хотя горничная может хлопотать тут же в комнате, а дворецкий стоять за ее
креслом. Она ответит: "Нет, никто", имея в виду тех, кто мог бы вас
интересовать. Зато если врач во время эпидемии спросит ее: "Кто живет в
вашем доме?" - она не забудет ни дворецкого, ни горничную, ни всех
остальных. Так уж люди разговаривают: вам никогда не ответят на вопрос по
существу, даже если отвечают сущую правду. Эти четверо честнейших людей
утверждали, что ни один человек не входил в дом; но они вовсе не имели в
виду, что туда и в самом деле не входил ни один человек. Они хотели сказать
- ни один из тех, кто, по их мнению, мог бы вас заинтересовать. А между тем
человек и вошел в дом, и вышел, но они его не заметили.
размышляя вслух:
задумаетесь о нем всерьез. На это он и рассчитывает. Но меня натолкнули на
мысль о нем две-три мелкие подробности в рассказе мистера Энгуса. Во-первых,
Уэлкин умел без устали ходить пешком. А во-вторых - эта длинная лента
гербовой бумага на стекле витрины. Но самое главное - два обстоятельства, о
которых упоминала девушка,- невозможно допустить, чтобы в них заключалась
правда. Не сердитесь,- поспешно добавил он, заметив, что шотландец
укоризненно покачал головой,- она-то была уверена, что говорит правду. Но
никто не может оставаться на улице в одиночестве за секунду до получения
письма. Никто не может оставаться на улице в полном одиночестве, когда
начинает читать только что полученное письмо. Кто-то, несомненно, должен
стоять рядом, просто он психологически ухитрился стать невидимкой.
Браун.
приносил девушке письма своего соперника?
соперника. Обязан был приносить.
собой? Как одеваются эти психологические невидимки?
отвечал священник.- И в этом ярком, даже кричащем костюме он заявляется сюда
на глазах у четырех человек, хладнокровно убивает Смайса и вновь выходит на
улицу, неся в руках труп...
нас сошел с ума - вы или я?
наблюдательны. Вы не заметили, например, такого человека, как этот.
почтальона, который прошмыгнул мимо них в тени деревьев.
он.- А ведь их обуревают те же страсти, что и всех остальных людей, а кроме
того, они носят почту в просторных мешках, где легко поместится труп
карлика.
налетел на садовую изгородь. Это был сухопарый светлобородый мужчина самой
заурядной наружности, но, когда он повернул к ним испуганное лицо, всех
троих поразило его чудовищное косоглазие.
него были дела. Джон Тэрнбул Энгус вернулся в кондитерскую к девушке, с
которой этот беспечный молодой человек ухитрился недурно проводить время А
отец Браун долгое часы бродил под звездами по заснеженным крутым улицам с
убийцей, но о чем они говорили -этого никто никогда не узнает.
ЧЕСТЬ ИЗРАЭЛЯ ГАУ
Браун, укутавшись в серый шотландский плед, дошел до конца серой шотландской
долины и увидел причудливый замок. Обиталище графов Гленгайл срезало край
лощины или ущелья, образуя тупик, похожий на край света. Как многие замки,
воплотившие вкус французов или шотландцев, он был увенчан зелеными крышами и
шпилями, напоминавшими англичанину об остроконечных колпаках ведьм; сосновые
же леса казались рядом с ним черными, как стаи воронов, летавших над
башнями. Однако не только пейзаж внушал ощущение призрачной, словно сон,
чертовщины,- это место и впрямь окутали тучи гордыни, безумия и скорби,
которые душат знатных сынов Шотландии чаще, чем прочих людей. Ведь в крови у
шотландца двойная доза яда, называемого наследственностью,- он верит в свою
родовитость, как аристократ, и в предопределенность посмертной участи, как
кальвинист.
повидать друга своего Фламбо, сыщика-любителя, который вместе с
сыщиком-профессионалом расследовал в Гленгайле обстоятельства жизни и смерти
последнего из владельцев замка. Таинственным графом кончался род, сумевший
выделиться отвагой, жестокостью и сумасбродством даже среди мрачной
шотландской знати XVI века. Никто не забрел дальше, чем Гленгайлы, в тот
лабиринт честолюбия, в те анфилады лжи, которые возвели вокруг Марии,
королевы шотландцев.
наступила викторианская эра, казалось, что странности их исчерпаны. Однако
последний в роду поддержал семейную традицию, сделав единственное, что ему
осталось: он исчез. Не уехал, а именно исчез, ибо, судя по всему, был в
замке. Но хотя имя значилось в церковных книгах и в книге пэров, никто на
свете не видел его самого.
садовника и кучера. Слуга этот был таким глухим, что деловые люди считали
его немым, а люди вдумчивые - слабоумным. Бессловесный рыжий крестьянин с
упрямым подбородком и ярко-черными глазами звался Израэлем Гау и, казалось,
жил один в пустынном поместье. Но рвение, с которым он копал картошку, и
точность, с какою он скрывался в кухне, наводили на мысль о том, что он
служит хозяину. Если нужны были другие доказательства, всякий мог считать
ими то, что на все вопросы слуга отвечал: "Нету дома". Однажды в замок
позвали мэра и пастора (Гленгайлы принадлежали к пресвитерианской церкви), и
те обнаружили, что садовник, кучер и повар стал еще и душеприказчиком и
заколотил в гроб своего высокородного хозяина.
узнать не пытался, пока на север, дня через два-три, не прибыл Фламбо. К
этому времени тело графа Гленгайла (если то было его тело) покоилось на
маленьком кладбище, у вершины холма.
сгустились и в воздухе пахло грозой. На фоне последней полоски
золотисто-зеленого неба он увидел черный силуэт - человека в цилиндре, с
большой лопатой на плече. Такое нелепое сочетание напоминало о могильщике;
но отец Браун припомнил глухого слугу, копающего картошку, и не удивился. Он
неплохо знал шотландских крестьян; он знал, что по своей респектабельности
они способны надеть сюртук и шляпу для официальных гостей; он знал, что по
своей бережливости они не потеряют даром и часа. Даже то, как пристально
глядел слуга на проходящего священника, прекрасно увязывалось с их
недоверчивостью и обостренным чувством долга.
человек, инспектор Крэвен из Скотланд-Ярда. В зале почти не было мебели, но
с темных холстов из-под темных париков насмешливо глядели бледные и коварные
Гленгайлы.
дубовым столом. Тот конец, где они трудились, был всплошную покрыт бумагами,