Чтение 19–й страницы книги ~Так говорил Заратустра~

жаба, в сладкой задумчивости, поет свою песню.

Лучшие песни должны бы они мне петь, чтобы научился я
верить их избавителю: избавленными должны бы выглядеть его
ученики!

Нагими хотел бы я видеть их: ибо только красота должна
проповедовать покаяние. Но кого же убедит эта закутанная
печаль!

Поистине, сами их избавители не исходили из свободы и
седьмого неба свободы! Поистине, сами они никогда не ходили по
коврам познания!

Из дыр состоял дух этих избавителей; и в каждую дыру
поместили они свое безумие, свою затычку, которую они называли
Богом.

В их сострадании утонул их дух, и, когда они вздувались от
сострадания, на поверхности всегда плавало великое безумие.

Гневно, с криком гнали они свое стадо по своей тропинке,
как будто к будущему ведет только одна тропинка! Поистине, даже
эти пастыри принадлежали еще к овцам!

У этих пастырей был маленький ум и обширная душа; но,
братья мои, какими маленькими странами были до сих пор даже
самые обширные души!

Знаками крови писали они на пути, по которому они шли, и
их безумие учило, что кровью свидетельствуется истина.

Но кровь -- самый худший свидетель истины; кровь отравляет
самое чистое учение до степени безумия и ненависти сердец.

А если кто и идет на огонь из-за своего учения -- что же
это доказывает! Поистине, совсем другое дело, когда из
собственного горения исходит собственное учение!

Душное сердце и холодная голова -- где они встречаются,
там возникает ураган, который называют "избавителем".

Поистине, были люди более великие и более высокие по
рождению, чем те, кого народ называет избавителями, эти
увлекающие все за собой ураганы!

И еще от более великих, чем были все избавители, должны
вы, братья мои, избавиться, если хотите вы найти путь к
свободе!

Никогда еще не было сверхчеловека! Нагими видел я обоих,
самого большого и самого маленького человека.

Еще слишком похожи они друг на друга. Поистине, даже
самого великого из них находил я слишком человеческим! --

Так говорил Заратустра.

О добродетельных

Громом и небесным огнем надо говорить к сонливым и сонным
чувствам.

Но голос красоты говорит тихо: он вкрадывается только в
самые чуткие души.

Тихо вздрагивал и смеялся сегодня мой гербовый щит: это
священный смех и трепет красоты.

Над вами, вы, добродетельные, смеялась сегодня моя
красота. И до меня доносился ее голос: "Они хотят еще -- чтобы
им заплатили!"

Вы еще хотите, чтобы вам заплатили, вы, добродетельные!
Хотите получить плату за добродетель, небо за землю, вечность
за ваше сегодня?

И теперь негодуете вы на меня, ибо учу я, что нет
воздаятеля? И поистине, я не учу даже, что добродетель сама
себе награда.

Ах, вот мое горе: в основу вещей коварно волгали награду и
наказание -- и даже в основу ваших душ, вы, добродетельные!

Но, подобно клыку вепря, должно мое слово бороздить основу
вашей души; плугом хочу я называться для вас.

Все сокровенное вашей основы должно выйти на свет; и когда
вы будете лежать на солнце, взрытые и изломанные, отделится
ваша ложь от вашей истины.

Ибо вот ваша истина: вы слишком чистоплотны для
грязи таких слов, как мщение, наказание, награда и возмездие.

Вы любите вашу добродетель, как мать любит свое дитя; но
когда же слыхано было, чтобы мать хотела платы за свою любовь?

Ваша добродетель -- это самое дорогое ваше Само. В вас
есть жажда кольца; чтобы снова достичь самого себя, для этого
вертится и крутится каждое кольцо.

И каждое дело вашей добродетели похоже на гаснущую звезду:
ее свет всегда находится еще в пути и блуждая -- и когда же не
будет он больше в пути?

Так и свет вашей добродетели находится еще в пути, даже
когда дело свершено уже. Пусть оно будет даже забыто и мертво:
луч его света жив еще и блуждает.

Пусть ваша добродетель будет вашим Само, а не чем-то
посторонним, кожей, покровом -- вот истина из основы вашей
души, вы, добродетельные!

Но есть, конечно, и такие, для которых добродетель
представляется корчей под ударом бича; и вы слишком много
наслышались вопля их!

Есть и другие, называющие добродетелью ленивое состояние
своих пороков; и протягивают конечности их ненависть и их
зависть, просыпается также их "справедливость" и трет свои
заспанные глаза.

Есть и такие, которых тянет вниз: их демоны тянут их. Но
чем ниже они опускаются, тем ярче горят их глаза и вожделение
их к своему Богу.

Ах, и такой крик достигал ваших ушей, вы, добродетельные:
"Что не я, то для меня Бог и добродетель!"

Есть и такие, что с трудом двигаются и скрипят, как
телеги, везущие камни в долину: они говорят много о достоинстве
и добродетели -- свою узду называют они добродетелью!

Есть и такие, что подобны часам с ежедневным заводом; они
делают свой тик-так и хотят, чтобы тик-так назывался --
добродетелью.

Поистине, они забавляют меня: где бы я ни находил такие
часы, я завожу их своей насмешкой; и они должны еще пошипеть
мне!

Другие гордятся своей горстью справедливости и во имя ее
совершают преступление против всего -- так что мир тонет в их
несправедливости.

Ах, как дурно звучит слово "добродетель" в их устах! И
когда они говорят: "Мы правы вместе", всегда это звучит как:
"Мы правы в мести!"

Своею добродетелью хотят они выцарапать глаза своим
врагам; и они возносятся только для того, чтобы унизить других.

Но опять есть и такие, что сидят в своем болоте и так
говорят из тростника: "Добродетель -- это значит сидеть смирно
в болоте.

Мы никого не кусаем и избегаем тех, кто хочет укусить; и
во всем мы держимся мнения, навязанного нам".

Опять-таки есть и такие, что любят жесты и думают:
добродетель -- это род жестов.

Их колени всегда преклоняются, а их руки восхваляют
добродетель, но сердце их ничего не знает о ней.

Но есть и такие, что считают за добродетель сказать:
"Добродетель необходима"; но в душе они верят только в
необходимость полиции.

И многие, кто не могут видеть высокого в людях, называют
добродетелью, когда слишком близко видят низкое их; так,
называют они добродетелью свой дурной глаз.

Одни хотят поучаться и стать на путь истинный и называют
его добродетелью; а другие хотят от всего отказаться -- и
называют это также добродетелью.

И таким образом, почти все верят, что участвуют в
добродетели; и все хотят по меньшей мере быть знатоками в
"добре" и "зле".

Но не для того пришел Заратустра, чтобы сказать всем этим
лжецам и глупцам: "Что знаете вы о добродетели! Что
могли бы вы знать о ней!" --

Но чтобы устали вы, друзья мои, от старых слов, которым
научились вы от глупцов и лжецов;

Чтобы устали от слов "награда", "возмездие", "наказание",
"месть в справедливости";

Чтобы устали говорить: "Такой-то поступок хорош, ибо он
бескорыстен".

Ах, друзья мои! Пусть ваше Само отразится в
поступке, как мать отражается в ребенке, -- таково должно быть
ваше слово о добродетели!

Поистине, я отнял у вас сотню слов и самые дорогие
погремушки вашей добродетели; и теперь вы сердитесь на меня,
как сердятся дети.

Они играли у моря -- вдруг пришла волна и смыла у них в
пучину их игрушку: теперь плачут они.

Но та же волна должна принести им новые игрушки и