Курочкину. - Елена Николаевна не шутит. Она пальнет и будет права. Я с ней
полностью соглашусь. Потому что вы, доктор, мерзавец и сукин сын, хоть и
пожилой человек.
мне, беременной женщине, не дадут, тем более когда всплывет вся история.
Возможно, меня даже оправдают. Ну, будем говорить? Я могу, как в кино,
посчитать до трех, могу даже до пяти. Но потом я нажму курок.
спросил Курочкин. Ему вдруг стало все равно. Кому он нужен? Старый,
одинокий, к тому же бессовестный человек. На самом деле жена умерла пять лет
назад, а дочь с зятем и внуком в тот же год уехали в Австралию. Недавно
приезжала - чужая сорокалетняя женщина, привезла ему мешок каких-то ношеных
шмоток, показала цветные снимки счастливой австралийской жизни. Своим
приездом она только утвердила его окончательное одиночество.
я пожалеть не могу, простите. Я начинаю считать.
не потому, что вы меня напугали. Просто я устал и хочу домой.
промокла от пота, и свитер омерзительно покалывал кожу сквозь холодную,
влажную ткань. Но самым омерзительным было это ощущение пистолетного дула у
затылка. Пистолет держала твердая, ни разу не дрогнувшая рука.
Зотова, заведующая отделением гинекологии Лесногорской больницы, - мой
заказчик. Я получаю от нее деньги, по теперешним масштабам небольшие, но мне
необходимые.
чтобы вы поняли. Только боюсь, вам не хватит пленки.
уже устала, и мне будет легче говорить.
опущу, но как только вы замолчите или...
возможно, мне даже захотелось рассказать вам то, что никому никогда прежде я
не рассказывал.
Гоши в руках была бутылка минеральной воды и три пластиковых стаканчика,
вставленные один в другой. Налив воды, он передал стакан Лене, второй
Курочкину, третий взял себе.
третьем курсе у нас случился роман. Она, знаете ли, была очень хороша
собой... Мы учились в начале пятидесятых. Как раз тогда развернулась та
жуткая кампания, слышали, наверное, - "убийцы в белых халатах". Сами
понимаете, что творилось у нас в институте. Преподавателей брали одного за
другим. Было очень страшно.
экзамене. Я учился хорошо, но этот "неуд" был вполне справедливым. А
профессор, надо сказать, был известной фигурой - всемирно известной. К тому
же хороший, добрый человек. Его очень любили студенты, и я тоже. Но экзамен
мне пришлось пересдать, и не один раз, а трижды, пока я не выучил все
наизусть.
отношении к професcopy, а потом заставил написать... В общем, сами понимаете
что... Через два дня профессора взяли. Я понимал, его все равно бы взяли, но
переживал, мучился и все рассказал Амалии. Она посочувствовала, сказала: "Ты
не виноват", но с тех пор постоянно напоминала мне о том профессоре.
как-нибудь намекала на ту историю, вроде бы невзначай, но вполне сознательно
ей нравилось держать меня в напряжении. Постепенно у меня созрел глубокий
комплекс страха.
меня такое - ушла бы сразу, не слушая оправданий. А я ее очень любил... Так
Амалия могла прийти к нам в гости и целый вечер вертеть вокруг да около,
будто вот-вот случайно проговорится.
остался. Даже не страх, а такое чувство, будто я ей обязан: она знает обо
мне самое стыдное и страшное, может рассказать, но молчит. То есть почти
молчит. А кроме нее, об этом стыдном никто не знает. Вам я первым
рассказываю, и, честно говоря, мне становится легче. Так вот. Три года назад
Амалия опять появилась в моей жизни. Она сказала, что хочет мне помочь
заработать на пристойную старость. Я не понял, Амалия объяснила: она
намерена платить мне за то, что я буду отправлять к ней женщин со сроками от
двадцатой до двадцать пятой недели. Разумеется, только тех, у которых есть
веские показания к прерыванию беременности. Таких ведь немало сейчас. Ну и
еще - если приходит, например, женщина на раннем сроке, хочет сделать аборт,
а я вижу, что она бедная, одинокая или просто шлюшка, которой все равно, я
осторожно намекаю, мол, если подождать пару-тройку месяцев, то можно
получить приличные деньги, и операция будет сделана на высоком уровне, и
палата потом отдельная, и питание... В общем, многие соглашались,
практически каждая вторая. Было, правда, несколько раз, что женщина, поносив
ребенка месяц-другой, решала его оставить. Ну что ж, пожалуйста. Правда, они
получали небольшой аванс и в случае отказа от операции должны были его
вернуть. Писали обычную долговую расписку: "Я, такая-то, взяла в долг у
такого-то..." Нет, этим я уже не занимался. Я только вел беседы, предлагал,
советовал.
потихоньку, исподволь. И вот пошла в работу так называемая группа риска.
Знаете, беременные с диабетом, с гипертонией, с пороками сердца.
сложней. Дело ведь не в патологии, а в психологии. Хочет женщина ребенка -
она родит его под страхом смерти. Хочет избавиться от него - избавится тоже
под страхом смерти... Простите, молодой человек, у вас случайно нет
сигареты?
струйку дыма в открытое окно и продолжал:
потребовалось очень срочно, а запасов не оказалось. На Зотову нажали, она, в
свою очередь, нажала на меня и, вероятно, еще на нескольких таких, как я,
поставщиков. Я не знаю, кто они и сколько их, но думаю, я из них самый
исполнительный. - Курочкин усмехнулся. Вы подвернулись под горячую руку. Я
хотел, чтобы она отстала от меня на какое-то время. Вот и все.
как выйти из машины, Курочкин сказал:
Здоровенькая девочка. Подумайте о ней. Вас убьют, если вы станете
действовать подобным образом. Чем больше будете шуметь, тем вернее убьют. И
закон вас не защитит. И никто не защитит.
дверцу.
Глава 10
сосредоточенно вязала синий свитер для сына Васи. Сыновей у Лидии
Всеволодовны было трое. Старшему, Михаилу, восемь, среднему, Васе, пять.
Младшему, Данилке, два годика.
ровесницей своего сорокалетнего мужа Георгия. От родов и кормлений фигура
расплылась, волосы поредели.
смертный грех. Грехом было и то, что она не хотела этого ребенка. А она его
не хотела и честно признавалась себе в этом.
часовом заводе, получал не так уж мало, но семья-то какая!
ботинки. Нога у мальчика растет не по дням, а по часам. Причем старые
ботинки не только малы, но и до дыр изношены, значит, Васе уже не перейдут.
А у Васи в детском садике почти у всех детей есть конструкторы "лего". Васе,
конечно, тоже хочется. Поиграть ему не дают, а покупать - даже подумать
страшно, сколько эти кусочки пластмассы стоят... Да еще позавчера
воспитательница ей сказала:
час. Его бомжонком обозвали. Знаете, дети злые бывают. Вы уж одевайте его
как-нибудь получше, а то все штопаное-перештопаное ".
девочка. Но так тоже нельзя. Кого даст Бог, того и даст. И все-таки хотелось
девочку... Сегодня на ультразвуке, возможно, скажут, кто там. Уже двадцать
две недели, можно определить.
Потом отошла к столу, стала что-то быстро писать.
докторша.