Чтение 19–й страницы книги ~Тайна черной жемчужины~

в присутствии профессора, а что следует утаить. Наконец он решился:

- Извините, дорогой Николай Николаевич, но дело кажется мне более
серьезным и опасным, чем представлялось вчера. Как я понял, господин Апышко
был на встрече с вами в квартире Стасова.

- Совершенно верно, - встрепенулся профессор

- И ЧТО?

- Если я не ошибаюсь, там были и другие люди. - Да, - подтвердил
профессор, - актеришка глупый, лощеный благотворитель, орел-полковник да еще
парочка служащих.

- Дорогой профессор, - медленно подбирая слова, произнес доктор, - один
из этих служащих сегодня убит. Его фамилия Тугарин.

- Вы видели?.. - обернулась к доктору Мура и, встретив его
предупредительный взгляд, поняла, что сейчас выдаст себя, и тут же
поправилась:

- Вы встречались сегодня с господином Вирховым?

- Да, я видел его, - продолжил доктор, отчетливо и медленно выделяя
каждое слово, - хуже всего, что среди подозреваемых в этом убийстве есть и
еще один ваш знакомец.

- Не понял, - нахмурился профессор, - вы хотите сказать, что сегодня убит
тот самый бледный юноша, который присутствовал при разговоре с инициаторами
проектов?

- Да, папа, тот самый, он еще поцеловал ботик Брунгильды, помнишь? -
Голос Муры звучал подавленно.

Елизавета Викентьевна прерывисто вздохнула, притянула Муру еще ближе к
себе, поднесла платочек к глазам:

- Мне жаль его мать.

- Он сирота. Карл Иваныч вызвал его родственника, Кайдалова. - Клим
Кириллович многозначительно смотрел на профессора

- Неужели он и есть убийца? - спросил пораженный профессор.

- Нет, Николай Николаевич, - возразил доктор, - следователь подозревает
другого человека. По фамилии Шлегер.

- Что? - вскочил профессор и заходил из угла в угол. - Не может быть! Не
может быть!

- А как же "Хрустальный Петербург"? - Губы Муры дрогнули от огорчения -
Мне так понравился его проект!

Профессор остановился и воззрился на дочь, заложив руки за спину и
раздувая ноздри:

- А не говорил ли я вам, милые мои, о том, что этот самый Шлегер -
мошенник? Нюх мой меня не подвел Но он оказался еще хуже! Неужели он дошел
до убийства?

- А зачем ему надо было убивать господина Тугарина? - спросила дерзко
Мура, не обращая внимания на гнев отца.

- Откуда я знаю! - выкрикнул профессор. - Следователю виднее, кого
подозревать. Да, дело плохо. Брунгильда пропала. Апышко впутан в дело об
убийстве женщины в ресторане. Тугарин убит. Шлегер подозревается в убийстве.
Ну и компания собралась у господина Стасова!

- Надо сообщить в полицию, Николай Николаевич! - снова взмолилась
Елизавета Викентьевна. - Я схожу с ума от неизвестности и тревоги!

- Подожди, дорогая, - остановил ее жестом профессор, - от обращения в
полицию известности не прибавится. Надо все хорошенько обдумать. Что вы
скажете обо всем этом, доктор?

- Следователь непременно будет опрашивать всех, кто встречался с
господином Тугариным в последние дни. Я не сказал еще одного: когда послали
за Шлегером, оказалось, что он находится в Твери.

- А почему же его тогда подозревают? - с недоумением приподняла черные
брови Мура

- Он приходил в дом, где жил Тугарин, причем незадолго до убийства.

- Приходил к Глебу Тугарину? - в растерянности уставилась девушка на
доктора.

- Да нет же, - досадливо уточнил доктор, - к своей пассии, проживающей в
другой квартире.

- Странно, - заметила Мура, - что они оказались в одном доме - и убитый
юноша, и пассия господина Шлегера.

- Ничего странного, - прервал размышления дочери профессор, - простое
совпадение. И с Тверью нет никаких тайн. Скрывает от сотрудников порочную
связь. Обычное дело.

- Николай Николаевич, надо сообщить в полицию об исчезновении Брунгильды,
- напомнила о себе Елизавета Викентьевна.

- Мы это и обсуждаем, - раздраженно ответил профессор, - а ты нам только
мешаешь.

- Вот я и говорю, - продолжил доктор, - Вирхов будет допрашивать не
только Кайдалова, Шлегера, Апышко, полковника Золлоева и актера
Иллионского-Третьего, но, возможно, и вас. Вы же встречались с покойным в
последние дни.

- Но мы не обменялись с ним ни одним словом! - веско бросил профессор.

- Но если господин Кайдалов видел, что убитый юноша поцеловал ботик
Брунгильды... - начала Мура.

- Брунгильда не виновата! - вспылил профессор. - Мало ли дураков
всгречается на пути красивой девушки!

- Да я не об этом, папочка, - вкрадчиво продолжила Мура, - а о том, что
следователь захочет допросить Брунгильду...

- Пусть допрашивает, - не унимался профессор, - ей нечего скрывать.

- Наконец-то полиция займется исчезновением Брунгильды, - обрадовалась
Елизавета Викентьевна.

- Да... - поник профессор и вновь рухнул в кресло, обхватив массивную
голову обеими руками, - замкнутый круг.

- Придется объяснять, почему мы сразу не сообщили, - продолжила уныло
Мура, - что весьма подозрительно.

- Особенно трудно будет мне, - убежденно признал доктор, - я видел Карла
Иваныча, слушал его рассказ о преступлении и о фигурантах этого дела, сыщик
мне доверял, как другу, а я... Я не сказал ему ничего о том, что господин
Тугарин и господин Шлегер - известные мне личности.

- Это-то поправимо, - заявил очнувшийся профессор, - мы же могли и не
говорить вам о визите к Стасову, где эти типы вываливали на наши головы свои
шизофренические идеи.

- Кроме нас, есть еще и Глаша, - враждебно взглянула на упрямого мужа
измученная мать, - ее тоже могут допросить. Она могла что-то слышать, когда
подавала на стол. У нас в квартире есть подарки Брунгильде от этих людей. И,
между прочим, от покойного Глеба Тугарина тоже.

- Подарки можно уничтожить! Выкинуть в помойку! - упорствовал профессор.
- А Глашу научим говорить правильно.

- Научить-то ее можно, - согласился доктор, - но искусство дознавателя
включает такие изощренные методы, что бедная девушка запутается и выдаст
себя и нас всех. Нехорошо еще и потому, что косвенно мы будем препятствовать
следствию. Не забудьте, у Карла Иваныча за два дня есть два трупа и оба
связаны с именами ваших знакомцев.

- Дело темное, - уныло опустил голову профессор и стыдливо, шепотом
сознался:

- Мне очень не хочется, чтобы имя Брунгильды и мое попали в газеты,
особенно в бульварные.

Невероятная, ужасная мысль: "А вдруг их старшая дочь, утонченная
благовоспитанная красавица - простая сожительница какого-нибудь
безответственного Казаковы" не оставляла профессора ни на минуту. И как
можно сообщать полиции, если эта так называемая пропавшая дочь, бесследно
исчезнувшая добропорядочная девушка - возможная содержанка какого-нибудь
хлыща-аристократа? Стать посмешищем всего Петербурга!

Елизавета Викентьевна хмуро смотрела на растерянного супруга.

- Господин Вирхов рассердится, если мы уничтожим подарки Брунгильды, -
поделилась своими соображениями и Мура. - Благодаря этим запискам, визиткам,
может быть, удастся выяснить что-то важное для следствия.

- А не сказать ли, что мы и не праздновали дня рождения Брунгильды? -
вдруг воодушевился профессор. - По-моему, очень хорошая идея. И Глаше не в
чем будет путаться. И доктор не приезжал, никаких рассказов о безумных
проектах и их авторах не слышал, и подарков не было.

- Придется выбросить и наш с тетушкой Полиной подарок, - огорченно
заметил доктор.

- Ваш подарок, Клим Кириллович, выбросить не удастся, - успокоила его
Мура. - Его здесь нет.

- Где же он? - вытаращился профессор.

- Папа, ты невнимательный! - мягко укорила отца дочь. - Брунгильда
обещала, что она не будет расставаться с подарком Клима Кирилловича! Она
взяла зеркальце с собой. И ридикюльчик, который я ей подарила.

- Ладно, - махнул рукой профессор, - посмотрим на содержательную сторону.
Браслет, бинокль, духи, шкатулка с жемчужиной. Торт, по счастью, мы съели.
Или по несчастью, - язвительно добавил он. - Ничего полезного для следствия
в этих подарках нет. Теперь о записках: какая в них полезная информация?
Насколько я запомнил их содержание - бред! Полицки они не нужны.

Клим Кириллович понуро молчал. Он одним словом мог разрушить все
логические построения своего уважаемого учителя: Вирхов уже знал и о дне
рождения Брунгильды, и о торте Апышко, и даже о том, где и как познакомились
Николай Николаевич и Апышко. И знал со слов самого Клима Кирилловича еще
вчера утром он рассказал следователю о хулиганском звонке!

Признание готово было сорваться с его уст, но ему помешал вопль Елизаветы
Викентьевны. Она вскочила с дивана и бросилась к профессору:

- Твоя репутация тебе дороже моей дочери! Ты боишься газетчиков, а моя
девочка в опасности! Она жива, я чувствую это! Ты несешь чушь! А ее нужно
спасать!

Николай Николаевич съежился в своем кресле и сконфуженно смотрел на
супругу покрасневшими от бессонницы глазами. Бесконечные часы неизвестности
превратили его мягкую покладистую жену в разъяренную фурию. За все двадцать