обычного человеческого взгляда. Но я-то видел иначе. Я показывал Лине
Солнечную систему: вязкие и смрадные океаны Юпитера, сумрачные раскаленные
плоскогорья Венеры, изумительно красивые оазисы в марсианских пустынях -
плоды Дня третьего.
Не помню! Могло быть так. Но было ли? Я подумал, что вспомню и это, когда
наступит День тринадцатый, он же первый, и когда сила моя станет опять
такой, какой и должна быть - бесконечной. Сила и память, и способность
предвидеть, и я смогу все совершить, и знать буду тоже все, в том числе и
о самом себе.
начинался День девятый.
минуту: глаза, только глаза, широко раскрытые, полные слез, глаза скорби,
которые невозможно забыть. Я смотрел в эти глаза и знал, что наступает
время решения - быть ли нам вместе.
воспоминание об умершем, подступает неожиданно и без повода) нашу скамейку
на бульваре, и мою комнату, когда мы были там вдвоем и когда казалось, что
больше ничего нет - только мы, и не нужен мир вокруг, пропади он пропадом
с его проблемами и жестокостью... И голубь у скамейки, и небо с белым
пуховым следом от пролетевшего самолета... И люди, люди - спешащие,
ждущие, кричащие, не пускающие, такие свои, что...
память, в которой Лина тонула сейчас, я подхватил ее, сопротивляющуюся, и
выволок, и показал ей Мир - не тот, ушедший, а этот, все еще ждущий.
сама идея органической жизни?
воздух. Это простые альтернативы, без них не было бы того, к чему я
стремился, - развития. Жар и холод. Живое и мертвое. В День третий я
создал жизнь, отделив ее от смерти, я создал принципиально новую
альтернативу, потому что жизнь могла порождать и усложнять альтернативы
сама. Сон и явь. Голод и сытость. Самец и самка. Свой и чужой. И дальше -
все быстрее и сложнее. Мужчина и женщина. Любовь и ненависть. Добро и зло.
Все. Дальше - тупик. Невозможно развитие без борьбы добра со злом. И
невозможна победа. Схватка добра и зла - первая и последняя война, в
которой не может быть победителя (куда там войне атомной!). Без выбора нет
развития, но противоречия не только развивают разум, противоречия сжигают
его.
интересно было наблюдать за этим процессом, а я должен был не наблюдать, а
делать. Лепить не способность к развитию, а конечный результат.
как вложенные друг в друга матрешки, повторяющие одно и то же - по образу
и подобию самой большой из них.
один. Тогда я мог бы создать Мир без альтернатив, а сейчас? Я люблю тебя,
и это вечно. Это выше всего, и выше Мира, который я создал или смогу
создать.
успокаивал меня, она была - чувство, я - разум, но и чувство тоже, и эта
самая властная из альтернатив лишала меня возможности вообразить Мир без
выбора. Может ли Бог создать такой камень, который сам не сможет поднять?
Я смог - я создал альтернативу разума и чувств. И не осилил ее сложности.
Лина, помоги мне. Много работы.
прибавилось, я мог выбирать, что сделать сначала, что - потом. Мы с Линой
будто вобрали Мир в себя и чувствовали, как он дышит, жует, спит, бегает,
хватает, нянчит - почти то же, что и тогда, когда еще жил человек. Почти
то же. За одним исключением. В Мире больше не было Разума. И альтернативы
стали проще.
легкими прикосновениями жесткую шерстку оленей, и животные вздрагивали,
вытягивали шеи, звучно ревели. Лина играла с ними невидимая, любящая,
страдающая. Она не терпела крыс, а их расплодилось после исчезновения
людей неимоверное количество. Не нужно, - сказала Лина, - не хочу. И крысы
исчезли.
увидел на ее лице улыбку. Я представлял сейчас Лину какой она была во
время нашего похода по ярославским лесам - в брючках и свитере, волосы
собраны на затылке лентой, высокий лоб открыт, она была Царевной-лебедь.
День пятый. Тогда я строил Мир, подгоняя одно к одному, конструируя
неистребимость жизни. Плодитесь и размножайтесь. Так записано в Книге, я
почитал это главным в животном мире. Сейчас, двигаясь к Истоку, я лишил
животных способности рождать потомство. Отсутствие потомства приведет
животное царство к закату Дня девятого и без моего дальнейшего
вмешательства. Я мог отразить День пятый как в зеркале, мог провести Мир
через все стадии, какие были тогда.
вообще вся доисторическая живность. То, что хорошо на восходе, глупо и не
нужно во время заката.
все начнется заново, там, в новой Вселенной, люди будут такими же?
Конечно, ты создашь их совершенными духовно, добрыми, веселыми,
прекрасными, но - будут ли женщины, будут ли мужчины, и будут ли они
красивы?
друг друга такими, какими были. Значит, это важно - для нас? Взгляд именно
этих глаз, прикосновения рук, а не мысли. Мы хотим этого, иди ко мне, вот
так, я глажу твои волосы, они распушились, а у меня нет расчески. Неужели
любовь невозможна, если нет этого - не только мысли, но прикосновения?
Будет ли и в том Мире любовь?
противоположностей. Разве? Конечно, ты думаешь об этом. Ты считаешь, что
борьба альтернатив погубила Мир. Да, Лина. Я придумал этот закон, и он
сработал. В новом Мире я придумаю иной закон развития. Вот и все. Есть еще
время думать, кончается лишь День девятый.
сотни миллионов земных лет, чтобы просчитать неуловимое равновесие между
жизнью и смертью, между хищниками и травоядными, рыбами и тварями земными,
и, когда завершался тот долгий день, я оглядел Землю, по которой бродили
стада саблезубых тигров, и сказал "вот хорошо весьма!" Я был доволен -
замечательная работа, от которой осталась не только усталость, но и мысль,
что это бесконечномерное равновесие слепил я и предоставил Мир самому себе
не только потому, что потерял силы и не смог бы повторить ничего
подобного, но и потому, что вмешиваться было незачем - к чему подталкивать
камень, который катится под гору?
хищники планеты. Смотри, Лина, - подумал я, но она и сама видела. Какой
это был красавец! Царь зверей! Он еще не успел отощать, хотя последнюю
антилопу задрал неделю назад. Лев бежал по пустыне - рыжий на желтом - и
рычал, гривастая голова была опущена к земле, он не был похож на других
львов, оставшихся в живых: те как побитые псы трусили взад и вперед, а
некоторые и вовсе смирились, лежали на камнях, поджав хвосты и не обращая
внимания на скулящих львиц. Нет, этот - жил! Мы любовались красавцем, я
сказал Слово, и в пустыне появился человек - единственный в животном
царстве. Гигант-Геркулес, играющий мускулами. Иешуа.
ничего не хотел знать заранее. Лев и Геркулес стояли и... ничего не
происходило.
Пожалуйста. Остановись. Слышишь?
мгновенно отступил, и зверь промахнулся. Он упал на четыре лапы, спружинил
и прыгнул опять. Иешуа мог отступить и на этот раз - он ведь предвидел
любое движение противника, любое его звериное желание, - но остался на
месте. Огромная туша сбила Иешуа с ног, он был готов к этому и вытянул
руки - лежа, - обхватил голову льва, притянул к себе, силы были равны, так
я пожелал. Зверь не мог раскрыть пасть, они так и лежали, обнявшись,
человек внизу, лев сверху. Зверь колотил хвостом по песку, он был вчетверо
больше Иешуа, но мгновение спустя позиция изменилась - Иешуа выскользнул
из-под туши, вскочил на ноги, они опять стояли друг перед другом, тяжело