общительный Оборвыш ни разу к нему не обратился. Франц понимал, что дело
плохо, но поделать ничего не мог, -- и к концу рабочего дня, несмотря на
все усилия, отстал метров на тридцать. "Ну, Профессор, не говори, что тебя
не предупреждали ..." -- негромко сказал ему Дрон, обернувшись из
предыдущей шеренги, когда их гнали с поля домой.
к нему и, не размахиваясь, ударил в лицо. Франц успел подставить руку, но
тут кто-то ударил его сзади, и он упал на пол. Его стали бить ногами.
Некоторое время он исхитрялся прикрывать руками одновременно лицо и живот,
но потом получил-таки удар в подбородок и потерял сознание.
обнаружил, что у него ничего не сломано, -- даже зубы, все до единого,
оказались на месте. Он отделался синяками. То ли ему просто повезло, то ли
в планы урок членовредительство, почему-то, не входило.
там, принеси пожрать. Скажи, бля, дежурному: "Дрон просит." Да пусть мясо
дает, а не кашу, как вчера ...
молчанию мужиков понял, что его все равно будут бить. Входя в камеру, он
предполагал, что кто-нибудь из урок сразу же бросится на него, и решил, не
заботясь о последствиях, ударить первым. Однако ему дали беспрепятственно
пройти к своей койке, залезть наверх и сесть. Франц вздохнул с облегчением
-- его, вроде бы, "простили" ... В конце концов, десять метров -- не такое
уж большое отставание.
лицом вниз, и его опять стали бить ногами. Кто бил, он не разглядел (так
как почти сразу же потерял сознание), однако первый удар нанес явно кто-то
из мужиков -- никого из урок в то время поблизости не было.
повреждений. Правый его глаз, однако, не открывался, на голове имелось
несколько глубоких ссадин, а грудную клетку и спину покрывали
многочисленные синяки самой разнообразной формы.
неконцентрации. Во-первых, он добился некоторого автоматизма в выкапывании
грибов (так что во время "отключений" производительность труда уменьшалась
не так уж и сильно); а во-вторых, стал работать быстрее и в конце дня мог
наверстать то, что терял в его начале.
один из химических цехов -- "на химию".
что находится в аду. Это был огромный -- примерно триста метров на пятьсот
-- подземный зал, забитый всевозможным оборудованием: открытыми
резервуарами с бурлившими без видимых причин разноцветными жидкостями,
ректификационными колоннами до потолка, автоклавами с гроздьями щелкавших
датчиков, обшарпанными закопчеными станками и прочими машинами в том же
роде -- огромными, грязными, ядовитыми и уродливыми. Каждое рабочее место
освещалось отдельной лампой, и, поскольку одного работавшего от другого в
среднем отделяло метров тридцать, то в цеху царила почти полная темнота.
Недостаток света, однако, с лихвой компенсировался избытком шума:
бульканьем жидкости, свистом вырывавшегося из клапанов пара, лязгом
механизмов с движущимися частями, мощным гудением электромоторов. Сырьем
служили какие-то порошки всех цветов радуги -- когда их подавали по
конвейерам, то в воздух поднимались столбы едкой пыли и, вместе с клубами
ядовитого пара, образовывали смесь, по плотности сравнимую с атмосферой
Юпитера. Дышать незащищенными легкими в химических цехах было невозможно, и
заключенным, слава Богу, давали респираторы. Однако фильтры к ним меняли
лишь раз в неделю, в понедельник, так что к пятнице респираторы воздуха
практически не очищали. Да еще температура в цеху никогда не опускалась
ниже тридцати пяти градусов, троекратно усиливая действие загрязненного
воздуха на изможденных заключенных (работа на химии, очевидно, и являлась
основной причиной душиловки).
оператора ректификационной колонны. В воскресенье после теоретических
занятий их Наставник (вечно пьяный дегенерат, прозванный за глаза
Мордастым) выдал ему инструкцию по эксплуатации, а уже на следующий день
Франц должен был начать работу. Нужно ли говорить, что с самого утра он
стал отставать от графика, ибо в реальности проклятая колонна выглядела
совсем не так, как на схемах в инструкции. (Хуже всего дело обстояло с
кнопками, рычагами и шкалами датчиков, не имевших пояснительных надписей и
располагавшихся в самых неожиданных местах.) Франц вложил в работу все
силы: носясь по винтовым лестницам с размокшей инструкцией в руке, он
проверял показания приборов; справляясь со схемами, нажимал всевозможные
кнопки, поворачивал верньеры, дергал рычаги ... Пот заливал ему глаза, и он
поминутно снимал и протирал защитные очки, не обращая внимания на
клубившиеся вокруг тучи едкого пара. На перилах и ступенях лестниц
испарения конденсировались липкой ядовитой слизью -- на которой Франц
однажды поскользнулся и сверзился вниз (слава Богу, это произошло в самом
низу колонны, так что он лишь несильно ушиб локоть). В результате, с первым
сливом компонент он опоздал лишь на двадцать минут, десять из которых ему
удалось наверстать во время заправки колонны новой смесью, а другие десять
-- во время следующей заправки. Последний за рабочий день слив компонент он
закончил строго по графику.
Заключенные, подвозившие сырье, простаивали, и бригада в целом норму не
выполнила. Их на день перевели на половинный паек, а урки устроили
безобразную "разборку" с двумя невыполненцами, повторившуюся с одним из
двоих еще и на следующий день. Только в среду бригада выполнила норму и,
соответственно, в четверг получила полный паек.
утренней каши Оборвышу и съел ее сам.
... заключенный 14/21/17/2.
о своих прошлых ошибках, ибо тогда он не повторит их в будущем". Повторяй
три раза ... ну-у?!
своих прошлых ошибках, ибо тогда он ... э-э ... не повторит их в будущем.
Благородный заключенный должен думать о своих нужных ошибках, ибо тогда ...
один из механических цехов, к конвейеру -- и это оказалось хуже всего. По
конвейеру ползли остовы каких-то механизмов неизвестного назначения -- в
обязанности Франца входило прикреплять к ним электромоторы. Работа включала
в себя четыре операции:
на станине механизма;
станине, продевал болты и наживлял гайки;
своей готовности к следующему прогону.
концентрацией внимания. Ему приходилось непрерывно сортировать поступавшую
информацию и на ее основе принимать решения -- посторонние мысли просто не
приходили в голову. У конвейера же думать не нужно было в принципе, и Франц
постоянно сбивался с темпа, ловя себя на мыслях о Тане, о своей бывшей
работе, о сыне, о взаимоотношениях между мужиками, урками и охраной ...
словом, о чем угодно, но только не о закручивании гаек. Один раз из-за него
конвейер даже задержался, и помощник бригадира -- заросший бородой до глаз
мужик по кличке "Огузок" -- сделал ему вьедливое замечание (бригадир и
остальные урки на работу в механические и химические цеха не выходили).
После обеденного перерыва Франц концентрировался на работе изо всех сил --
что принесло свои плоды, и Огузок отстал. Как и в случае "поля", к пятнице
у Франца выработался автоматизм, позволявший выполнять примитивные
конвейерные операции быстро и не думая. Однако со следующей недели их
перевели в один из пищевых цехов, и ненавистная тюремная действительность
вновь завладела его мыслями.
различных механических цехах, в одном швейном, в двух химических, в двух
пищевых, плюс их дважды гоняли на "поле". И нигде более недели они не
задерживались. Никаких причин, кроме подавления мышления заключенных, в
этой чехарде Франц усмотреть не мог. В конце концов, твердили же им на
теоретических, что, "если ты не можешь думать об исправлении своих ошибок
-- не думай ни о чем".
соответствующие 64-ем этажам в его вертикальной структуре. Этажи нумеруются
от поверхности почвы вглубь, так что 64-ый этаж является наиболее глубоко
расположенным. Плюс 12 производственных этажей. Записали?... Что тебе,
19/21/17/2?
тогда аж на 78-ой этаж опускались.
учебнике совсем другое написано. А ежели не перестанешь ты дурацкие вопросы
задавать во время занятий, то сидеть тебе в карцере двое суток, -- вот ведь