пренебрежительно их обследовал.
Ганар. Он всегда корчил из себя Господа Бога -- и в школьных
спектаклях, и просто на переменах.
подумать, не так ли? Это же был лентяй. Лентяй. Ганар. Господь
Бог. Кто бы мог подумать? Вот, посмотрите эту, в профиль. Она
более четкая. Припоминаете?
возле носа. Иногда он пририсовывал ей на уроках крылышки и
лапки, чтобы думали, что это муха. Ганар... бедолага.
прекрасно устроился. Прекрасно.
другом отделении он нашел маленький картонный прямоугольник и
протянул его Вольфу.
вы отвечали не так уж плохо. Вот вам зачетное очко. Когда
наберете десять, я подарю вам образок. Очень красивый образок.
можете быть таким терпимым. Это притворство. Провокация.
Пропаганда. Суета сует.
очень терпимы.
атеиста?
бумажник обратно в карман. -- Итак, я благодарю вас, благодарю
вас. Можете идти.
ответа.
сама особа аббата Гриля запрещала ему воскрешать в памяти...
стояние на коленях в темной капелле, доставлявшее столько
мучений, и которое он, однако, вспоминал без неудовольствия.
Сама капелла, прохладная, немного таинственная. Справа от входа
находилась исповедальня; он вспомнил первую свою исповедь,
полную недомолвок и общих мест -- как и следующие за нею, -- и
голос священника, доносившийся из-за маленькой решетки, казался
ему совсем не похожим на его обычный голос -- неясным, немного
приглушенным, более умиротворенным, будто бы и в самом деле
обязанность исповедника возвышала его над обычным положением --
или скорее возвышала до его положения, наделяя изощренной
способностью прощать, углубленным пониманием и способностью
безошибочно отличать добро от зла. Забавнее всего была
подготовка к первому причастию; вооруженный деревянной киношной
хлопушкой священник обучал их маневру, словно солдатиков, чтобы
в день церемонии не было ни сучка ни задоринки; и из-за этого
капелла теряла свою власть, становилась местом более привычным;
между древними ее камнями и школьниками устанавливалось нечто
вроде сговора; школьники, сгруппировавшись справа и слева от
центрального прохода, упражнялись в построении в два ряда,
которые сливались далее в одну сплоченную колонну, тянувшуюся
вдоль прохода до самой лестницы, чтобы снова разделиться там на
две симметричные процессии, направляющиеся получать облатки из
рук аббата и помогавшего ему в подобные дни викария. Уж не он
ли, не викарий протянул мне облатку? -- спрашивал себя Вольф, и
у него перед глазами проходили сложные маневры, целью которых
было поменяться в критический момент местами со своим
напарником и получить облатку от того, от кого следовало, ибо в
противном случае ты рисковал быть пораженным громом или
попасться на веки вечные в лапы Сатаны. А затем они разучивали
песнопения. Сколь сладостными агнцами, славами, надеждами и
опорами оглашалась капелла! И теперь Вольф дивился, видя, до
какой степени все эти слова любви и поклонения могли оставаться
на устах окружавших его детей, как и у него самого, лишенными
всякого значения, ограниченными своей звуковой составляющей. Ну
а тогда было занятно получить первое причастие; по отношению к
иным -- самым юным -- складывалось впечатление, что переходишь
на следующую ступень социальной лестницы, продвигаешься по
службе, а по отношению к старшим -- что получаешь доступ к их
положению и можешь общаться с ними как равный с равным. А еще
нарукавная повязка, синий костюм, крахмальный воротничок,
лакированные ботинки -- и все же, несмотря на все это, было и
переживание великого дня: изукрашенная капелла, заполненная
народом, запах благовоний и огни тысяч свечей, смешанное
чувство, что ты на представлении и приближаешься к великой
тайне, желание возвыситься через свою набожность, боязнь "Ее"
разжевать, колебание между "если бы все это было правдой" и
"это правда"... и, по возвращении домой, набитый желудок,
горькое впечатление, что тебя облапошили. Остались
раззолоченные образки, вымененные у приятелей, остался костюм,
который он потом сносит, крахмальный воротничок, который больше
никогда не понадобится, и золотые часы, которые он в минуту
жизни трудную загонит безо всякого сожаления. И еще
молитвенник, подарок набожной кузины, который из-за красивого
переплета он так и не посмеет никогда выбросить, но что же с
ним делать -- так и не догадается... Разочарование, лишенное
размаха... ничтожная комедия... и крохотный осколок сожаления,
что никогда не узнаешь, то ли в самом деле увидел мельком
Иисуса, то ли плохо себя почувствовал и тебе это пригрезилось
по причине духоты, запахов, раннего пробуждения или слитком
тесного крахмального воротничка...
самим месье Брюлем. Он провел рукой по лицу и сел.
сказал Вольф. -- Только о глупостях и разговаривали.
все самому себе. Это-то и существенно.
можно было бы из плана убрать. Сплошная пустота, никакой
субстанции.
вас сходить сперва к нему. Чтобы побыстрее покончить с тем, что
лишено для вас значения.
не мучило.
картина полнее.
Ганар, один из моих одноклассников. Я видел его фото. И тем
самым все обрело свои истинные пропорции. Так что на самом деле
беседа была небесполезна.
серьезно.
-- Все смешалось. Надо навести порядок.
подбирая слова, -- какую лепту внесло ваше образование в
развившееся у вас отвращение к существованию. Ведь именно этот
мотив и привел вас сюда?
я тоже был разочарован.
ответственности за это образование?
об этом месье Брюлю.
добавить, что и вопреки своему желанию я все равно бы там
оказался.
хотелось иметь учебники, перья, ранец и тетрадки, это верно. Но
родители и в любом другом случае не оставили бы меня дома.
Брюль. -- Музыка. Рисунок.
Белоусов Валерий
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Мороз Александра
Грабб Джеф