Чтение 19–й страницы книги ~Империя зла~

Как не увериться в своей правоте, думал я невесело, когда в самом начале истории группы фермеров и лесорубов побили организованную английскую армию? Когда те, одетые в ярко красные с белым мундиры плотными колоннами вышагивали по лесным тропам, эти мужики стреляли их как жирных гусей из-за деревьев, из-за кустов, не неся урона сами.

Таким образом, они открыли сразу рассыпной строй, стрельбу из-за укрытия и защитную форму. Но еще больше, что помогло им тогда победить, а сейчас губит, это естественное желание простого человека победить любой ценой. Для англичанина, что шел по тем тропам с намерением вернуть взбунтовавшуюся колонию в лоно Британской империи было немыслимо свернуть в сторону и пройти по колено в грязи, немыслимо пригибаться под пулями - а как же гордость? - а для колониста, сиречь уже американца, вполне допустимо проползти по болоту, вываляться в грязи по уши, нарочито вымазать грязью даже рыло, чтобы пострелять этих красавцев и уползти безнаказанным.

Если надо, нынешний американец, храня и умножая традиции, и в сортире просидит хоть год, там, внизу, по горло в этом самом, но потом отмоется их шампунями и вернется живым и с медалями. А нынешний араб - англичан уже не осталось, - конечно же, лучше умрет, чем вступит даже ногой в это самое.

Вот суть побед штатовцев. Хоть в военных конфликтах, хоть в торговле, хоть в дипломатии. Во всем. Это суть простого человека. И чем человек проще, тем он американистее. Против американистости выступать очень трудно, потому что основная масса человечества... простые люди. Очень простые. А когда есть возможность стать еще проще, эта масса ею становится...

В кабинете Кречета, как мне показалось, телевизоров прибавилось. Или поменял экраны на побольше. Если кого-то и раздражала странная манера президента держать в кабинете включенные телевизоры, то постепенно обвыклись, стерпелись, даже начали находить плюсики, успевая отлавливать ценные крупинки, в вообще-то пустой руде информации. По крайней мере, видели, что вбивается в голову простому человечку, будь он слесарем или трижды академиком.

Звук везде приглушен, а на одном телеведущая в двухчасовой беседе расспрашивала другого о его творческих планах, а ничтожество с глубокомысленным видом изрекало какие-то глупости, рассказывало о своей гениальности, как оно умеет строить телепередачи, разговаривать со всякими там звездами.

Коломиец подскакивал как на острых гвоздях, бросал по сторонам возмущенные взоры, приглашая разделить с ним негодование, а Краснохарев, наконец, сказал, морщась:

- Ну, правы вы, правы! Но скажите, а вот если сейчас выступал бы академик Блохин, разве его слушали бы? Ну, нашелся бы один-два... Кому нужны умные передачи? Всем подавай либо веселые, либо... такие. Смотрите, то грязное белье певички копнет, то про тампоны другой расскажет... Вот и слушают.

Коломиец вопнул:

- Но это же мерзко!

- Согласен, но с другой стороны... нужны ли стране миллионы грамотных? Десятки миллионов? Цивилизацию двигают одиночки. Остальные просто быдло, им дешевые анекдоты с экрана да сплетни о кинозвездах. Теперь чаще - о телеведущих.

Коломиец заволновался:

- Нет уж, извините!... Вы просто ужасные слова говорите! Никакой одиночка среди тупого народа ничего сделать не сможет-с! Простите, как ни велик, скажем, Христос, но он проповедовал среди довольно развитого народа. Тот и без него драл друг другу бороды по поводу толкования той или иной строчки в Ветхом Завете! Или Будда, тот же Магомет, столь любимый Виктором Александровичем... Если уж мы за подъем, то подниматься нужно всем миром, Народ, который смотрит по телевизору только хоккей, клоунов да певичек, подвигнуть куда-то трудно.

Кречет, не переставая мерить шагами кабинет, бросил почти бодро:

- Начнем поворачивать им головы в другую сторону!.. У кого шея закостенела, скрутим вовсе. Я ж говорил, горбатых выправлять будем. В нашем правительстве, к счастью, появился такой генератор идей, как сам Виктор Александрович Никольский!

Коломиец сказал с мягким упреком:

- Что это вы так ерничаете. Все-таки вы президент страны, для всякого великая честь пообщаться именно с вами!

Кречет хитро взглянул в мою сторону:

- Взгляните на Виктора Александровича, он так не думает. Правда, из деликатности не скажет, но думает... сказать, что он думает?

Я протестующе выставил ладони, но Коломиец, нахальный Коган и другие закричали "Просим-просим", и Кречет сказал неожиданно очень серьезно:

- Да, я президент. Президент великой страны!.. В моих руках такая мощь... Но через четыре года... максимум, через восемь... я уж не буду президентом. А Никольский так и останется Никольским, автором работы, что перевернула мир, доктором наук, гением философии. Как, скажем, Коломиец, если его пинком из министров, то останется великим драматургом, куда более великим, чем какой-то министр культуры Коломиец, о котором тут же забудут. Так что ребята, я не заблуждаюсь, кто из нас велик на самом деле!..

Коломиец сперва слушал с раскрытым ртом, потом зарделся, приосанился, даже выпятил грудь и принял вид классика со школьного портрета.

- Пинком из министров? - переспросил я задумчиво. - Давно пора. По крайней мере, содержание наших разговоров здесь... я имею в виду их конфедициальность, не стало бы известно газетчикам.

В помещение стало тихо. Сказбуш взглянул остро:

- У вас есть какие-то данные?

Я бросил на стол газету:

- Ревнуете, что не вы заметили?.. Взгляните.

Сказбуш схватил газету, его быстрые глаза задвигались, хватая текст целыми абзацами. Лицо мрачнело, губы сжались в тонкую линию. Коган и Черногоров нависли над его плечами, заглядывая через плечо, и когда раздраженный Сказбуш попытался то ли пригладить волосы, то ли почесать в затылке, тут же угодил пальцами в раскрытый рот министра внутренних дел.

- Да, - наконец процедил Сказбуш тяжело, - эти газетчики залезли чересчур... чересчур...

- В пермские лагеря, - предложил Коган. - Там на лесоразработках недобор.

Но его голос звучал смущенно, глаза бегали по сторонам, пока не уперлись в Коломийца. Министр культуры выпрямился, хотя лицо было изрядно смущенным.

- Да ладно, - сказал я брезгливо, - разве не видно, что наш министр... надо же, культуры!.. устанавливает контакт с массмедия? По-своему, понятно, устанавливает. Разбалтывая, о чем здесь говорится. Хуже того, со своими комментариями. Я уверен, что это его комментарии.

Коломиец разом покраснел, я удивился такой особенности в немолодом уже человеке, но, как увидел с опозданием, министр покраснел не от стыда, а от гнева. Он выпрямился с таким достоинством, что хоть сейчас в лейб-гвардию:

- Как вы... как вы можете?.. Это же такая гнусность...

Я спросил резко:

- Это с вашей подачи?

- Что именно?

- Вот, к примеру. Что все религии - мразь, но ислам злее, жизнеспособнее, потому и стоит заставить принять его всем русским... Кто начнет артачиться, того выправим. Это уже намек на известные слова о горбатых.

Краска разом отхлынула от его лица, но смертельная бледность указала не на страх, а на самую настоящую ярость:

- Я не мог сказать такую гнусность!..

- Но разговор передали вы?

- Это не...

Он поперхнулся, я сказал еще резче:

- Саму суть передали вы?

- Это, - провозгласил он негодующе, - не... это не... Да, я говорил с массмедиками! Но я говорил не так! Это они передернули!..

Министры пригнули головы, потому что Кречет выпрямил спину, смотрел рассерженно, в комнате запахло грозой. Настала тишина, я сказал громко и четко:

- Платон Тарасович, нам очень важно выиграть информационную войну! Кто ее проиграет... тому и танки не помогут. Сейчас таков мир. Или придется пересажать половину телевизионщиков, или же... что-то сделать с болтуном, который ради личной популярности разбалтывает т а к о е !

Кречет набрал в грудь воздуха так, что раздулся вдвое, побагровел, налился густой кровью, несколько мгновений пребывал в страшной недвижимости, когда вот-вот грохнет взрыв... затем послышался свист воздуха, словно прострелили бак со сжатым воздухом, грудь президента медленно опустилась.

- Подумаем, - сказал он голосом, не предвещающим ничего хорошего. - Подумаем! И решим.

Но свирепый блеск запавших глаз из-под неандертальских выдвинутых надбровных дуг говорил, что президент подумает не только об обнаглевшем министре культуры.

И решит не только о нем.

Поздно вечером, что правильнее было бы назвать глубокой ночью, из-за стола отваливались по одному, уползали, Коган даже демонстративно покряхтывал и хватался за поясницу.

Когда остались только Яузов, Коломиец, Кречет и я, Кречет сказал неприятным голосом:

- А вас, Виктор Александрович, я попросил бы задержаться на минутку.

Яузов и Коломиец переглянулись, вышли из кабинета, сказав "доброй ночи". Коломиец успел бросить на меня злорадный взгляд.

Когда дверь за ними захлопнулась, Кречет толчком ноги выдвинул из под стола металлический ящик. Я стоял, ждал, а Кречет кивком пригласил подойти ближе. От ящика веяло недобрым, я почему-то не люблю железо, от него веет смертью и холодом, в то время как деревянные ящики обычно хранят более приятные вещи.

- Открывайте, открывайте, - пригласил он.

- Да как-то неловко в вашем имуществе ковыряться...

- Я не могу, - объяснил Кречет туманно.

Крышка подалась без усилий. В глубине тускло поблескивали металлом три пистолета. Еще три угадывались под ними.

- Что я должен сделать?

- Взять один, - сказал Кречет. - Только не выбирать как баба на базаре, а присмотреться... и взять сразу. Один. Только один! К другим даже не притрагиваться.

Звучало странно, я пожал плечами, взял первый попавшийся. В ладони он не выглядел огромным, даже легче обычного, какие-то сплавы, но в то же время ощущение, что из сплошного куска металла.

- Сожмите рукоять, - скомандовал Кречет. - Та-а-ак, подержите... Стойка у вас как у Петьки.

- Какого Петьки?

- Который с Василием Ивановичем беляков громил... Теперь можете дать и мне.

Я с удовольствием передал ему оружие. Кречет с интересом повертел пистолет. Я видел, как палец его юркнул в спусковую скобу. Курок медленно подался, я невольно задержал дыхание, черное дело смотрело в телефон на столе, если там есть патроны...

Раздался легкий щелчок. Из дула выметнулся огонек и затрепетал, оранжевый и удлиненный.

- Что это? - спросил я тупо.

- Зажигалка, - объяснил Кречет как недоразвитому. И добавил совсем загадочно. Даже для меня, президента, зажигалка. Просто я на днях отбуду на Восток. Предстоит подписать пару договоров... А может, и не пару. Должен же я оставить какой-то сувенир? Вдруг собьют по дороге? Или бомбу подложат?.. Ладно-ладно, давайте о Коломийце. Я подписал бумагу об отстранении... Завтра с утра начните подбирать замену.

Глава 36

На востоке огромное пространство океана медленно наливалось причудливо розовым светом. Из глубин поднималось свечение, вода на грани со светлеющим небом стала странно красной, по небу пробежали широкие полосы, словно от мощнейшего прожектора, упрятанного за горизонтом.

Океан в той части из красного стал алым, затем оранжевым, небо тоже стало алым, а затем, когда уже вся вода, казалось, кипит, из-за края выдвинулся раскаленный слиток оранжевого солнца.

Лучи моментально пронзили верхушки волн, сделав их прозрачными как стекло, пронеслись, как показалось лейтенанту Грейсу, по волнам наподобие плоского камешка, какие он часто бросал в детстве, загадывая, сколько раз подпрыгнут, ударившись о воду. Один из эмигрантов, что служит на их крейсере, называет их по-русски "блинчиками"

Вода стала настольно пугающе прозрачной, что Грейс даже покрепче сжал поручни, убеждая себя в надежности атомного авианосца "Четвертый Рим" с его четырьмя сотнями ракетных самолетов, ультрасовременной радарной установкой, его ударной мощью, равной всему флоту Франции и Англии, вместе взятым.

Вообще-то на кораблях царит приподнятое настроение. В подобных походах жалование автоматически увеличивается в полтора раза, а при любой встрече с русскими - вдвое. От варваров никогда не знаешь, чего ждать, потому повышенную нервозность, по совету пхихоаналитиков, снимали денежными премиями, дополнительными отпусками, повышениями в звании.

На верхней палубе к командующему флотом Стоуну подошел генерал Махаднер, в его распоряжении двести новейших истребителей, что в нетерпеливом ожидании замерли на палубе авианосца.

- Что слышно о скифах? - поинтересовался он.

- И видно, и слышно, - ответил Стоун. - С наших спутников видно, какие газеты читают у них на палубах... среди скифов есть и грамотные... ха-ха!... Это все у меня на экране. Снимки распечатываются каждые десять минут, я разослал уже по кораблям.

Махаднер сказал многозначительно:

- Техника - это много. Вся Америка на технике! Но мы, люди старшего поколения, привыкли больше доверять человеческому глазу. Я думаю, пора запустить моих орлов. Пусть пройдутся над их пирогами, посмотрят. Да и те их увидят, в штаны наложат.

- Рано, - ответил Стоун лаконично.

- Почему? Уже сблизились, дозаправки в воздухе не требуется.

- Пока рановато.

Махаднер недовольно похрюкивал, а Стоун сдерживал усмешку. Летчикам помимо полуторной и двойной оплаты причитаются еще и наградные, если на малой высоте пройдут над советским кораблем, сфотографирует... Правда, это относилось к советским кораблям, а теперь это уже русский флот, но в Штатах резонно считают, что Россия - тот же СССР, только без коросты, а значит, злее, сильнее и подвижнее.

И все-таки Стоун чувствовал странную нервозность, хотя и знал, что в его руках мощь, которой не располагает президентишка Франции или там какой-то Европы. Хотя нет, Европа - это не страна, а сборище дряхлеющих государств, которые пора уже рассматривать просто как географическое понятие.

Взрыв на базе, что у границ России! И хотя Россия тоже высказала осуждение, но как-то сквозь зубы, а главное - ухитрилась придать такую форму, что, мол, нехорошо любое применение силы, давления, демонстрации превосходства в мощи, а не... ха-ха!.. в искусстве, науке и философии.

Корпус психоаналитиков день и ночь снимал стрессы с офицерского состава, до рядовых руки не доходили. Всех ужасала вообще-то нелепая мысль, что нечто подобное может произойти и здесь. И хотя сама мысль нелепа: к флоту не допустят на расстояние пушечного выстрела не то, что чужой корабль с чемоданной бомбой, но даже воробья, однако в души заползал черный страх, животный ужас, от которого холодели внутренности, челюсти сжимались. Каждый начинал судорожно разговаривать, хохотать, включать музыку погромче, а групповые оргии гомосексуалистов охватили весь состав флота. Психоаналитики посоветовали Стоуну пока не вмешиваться. Люди снимают стресс как могут. Можно даже пока закрыть глаза на резко возросший процент транссексуалов среди рядовых, а травести появились даже в составе высшего офицерства. Спросом пользовался силикон, который вводили под кожу, чтобы придать тому или иному лейтенанту или майору женские округлости ягодиц.

Стоун решился на беспрецедентную меру: конфисковал все видеокамеры у рядового состава. Слишком много снимают быт, где в ходу наркотики, групповой секс рядовых с офицерами, что вообще-то приветствуется, как мера сближения, но в глазах общественности армия Штатов должна выглядеть чистой, крутой, свирепой и с крепкими моральными устоями с уклоном в славное прошлое.

Он мрачно смотрел в исполинский экран, морские пейзажи успокаивают нервы, а на таком огромном экране волны выглядят даже лучше, чем в натуре, когда веет сыростью, когда ветер швыряет в лицо соленые брызги, и в любой момент можно подхватить насморк.

За спиной щелкнула дверь, звонко простучали каблуки офицера шифровальной службы. Почтительно согнувшись, он зашел сбоку, чтобы командующий мог обратить на него внимание, не отрываясь от созерцания полупрозрачных волн.

Стоун, наконец, повернул к нему голову. Офицер уже не молод, но выглядит хорошо, даже чересчур. Щеки розовые, глаза блестят, в поясе тонок... правда, в бедрах широковат излишне. Да и грудь выпирает тоже мощно, словно влил пару литров силикона... Черт, похоже, так и есть. Имитирует женскую грудь, потому и бедра такие широкие. Там тоже литра по три в каждой ягодице... То-то вчера в ежеутреннем докладе начальника внутренней службы промелькнуло, что уже с десяток офицеров спят на животе, давая силикону в ягодицах застыть в нужной форме. А кое-кто спит сидя, одев женский бюстгалтер, чтобы придать застывающему силикону в грудных мышцах определенную форму. Слишком свежа история, когда в матросской столовой вспыхнула драка, одному побили морду, а силикон так и застыл, превратив несчастного в чудовище, годного с его рожей разве что для цирка...

- Что слышно? - буркнул Стоун.

Офицер доложил красивым звонким голосом:

- Наши шифровальщики слушают все двадцать четыре часа в сутки, сэр! Но пока расколоть не удается. Сэр, все наши лучшие программисты в Пентагоне - это сбежавшие русские!.. Но сбежали к нам не все, как видим, осталось немало. А то и подросли... У них это называется: казацкому роду нет переводу. Но мне все время на стол кладут тексты, которые русские передают открыто.

Стоун спросил торопливо:

- Что-то к нам относится?

Офицер помялся:

- Да, конечно. И немало, кстати. Вот распечатка самого последнего. Ну, это можно пропустить, здесь их командующий хочет вставить вам... засунуть вам... словом, совокупиться с вами...

Стоун поморщился, пожал плечами:

- Я, хоть и человек старшего поколения, но с пониманием отношусь к современным веянием.. ну, я имею в виду бисексуальность, половые контакты с животными, прочие завоевания демократии, как вот гомосексуалисты уже не только в армии, но и во флоте... Так что если русского адмирала так уж привлекает моя задница, я готов... Если это поможет достичь некоторого взаимопонимания. Хотя это много, конечно, но все же контакты сближают... позволяют лучше понять точки зрения друг друга...

Он снова пожал плечами, высокомерный и оскорбленный. Офицер понимающе улыбнулся, глаза блестели. Удвоенная доза наркотика, подумал Стоун хмуро, силиконовые вливания... возможно, в самом деле пробуждают что-то скрытое, как утверждают виднейшие специалисты?

Нет, до тщательной консультации со своим лечащим врачом, поддаваться моде не следует. Адмирал - не юный лейтенант.

Вечером он обратил внимание на несколько озадаченный вид командира флагмана. Кремер в задумчивости прохаживался по рубке управления, по размерам напоминавшей танцевальный зал. Около десятка офицеров в почтительном молчании следили за ним. Со стен смотрели огромные экраны, их эскадра была видна как с птичьего полета, так и с заоблачных высот.

Стоун поинтересовался с порога:

- Что тут у вас?.. Заговор против правительства?

Офицеры, как и положено, угодливо захихикали. Шутка была уместная, ибо в белом Доме то и дело начинали тревожиться, не вздумают ли военные взять власть в свои руки, снова и снова повышали им жалование, увеличивали расходы на вооружение так, что в армии и флоте уже не знали, куда девать эти тонны золота, разве что сбрасывать на голову Саддаму Хусейну.

Кремер улыбнулся только краешком губ, тут же посерьезнел, доложил:

- По данным со спутников... эскадра русских остановилась. Они развернули корабли, сейчас в свободном дрейфе.

Стоун спросил непонимающе:

- Если я понял правильно, они сейчас в проливе?

- Да, сэр

Стоун удивился:

- Но там же пройдем мы!

- Они на дороге. Загородили путь.

Стоун воскликнул:

- Невероятно! Нам? Американскому флоту?

Офицеры вытянулись так, что затрещали суставы. Замерли, превратившись в статуи, а Кремер, страшась гнева всесильного командующего, торопливо проговорил:

- Сэр, они в боевом порядке... Самолеты барражируют над кораблями! Когда мы попытались приблизиться, они сделали предупредительные выстрелы.

- Как? - вскричал он. - Они... посмели?

Мир покачался, палуба показалась тоньше фанеры. Там впереди стоят, загораживая дорогу, какие-то корабли, даже кораблишки, загораживая дорогу хозяевам планеты! Загораживая путь им, а м е р и к а н ц а м!

- Полный вперед, - велел он, челюсти стиснулись, он ощутил, как в грудь внезапно нахлынула злоба. - Увеличить скорость!.. Пусть узнают, что мы идем на встречу. Идем на форсаже!

Повернулся и вышел, чтобы офицеры не видели, как от ярости начинает дергаться левая щека. Психоаналитики раскопали, что когда-то его прабабушку напугал не то индеец, не то негр, с тех пор по генной линии пошел этот тик, а полностью излечить его можно только длительными ваннами в одном горном озере, что как раз на территории чертовых арабов, с которыми, по сути, уже воюют в открытую.

Рано утром, проглотив по две горошины из всех двадцати флаконов с витаминами, поработав на тренажере, он принял душ и облачился в мундир. Все время в ушах звучала игривая песенка о вдовушке и бравом морячке, в окна светило оранжевое солнце, мир был голубым и аквамариновым.

Дежурный офицер почтительно вытянулся. Стоун придирчиво оглядел красавца явно мексиканского происхождения, чересчур смугл и черноволос, скулы широковаты, На гомосека не похож, разве что выполняет активную роль, в низших культурах пассивность в этом деле считается позором, хотя в развитых странах совсем наоборот, а вот глаза блестят чересчур, надо проверить на сильные наркотики. С марихуаной смирились, курят все, но после крека солдат может выстрелить в призрачных противников и не заметить реальных.

- Офицеры в рубке? - спросил он.

- Да, сэр!.. Ждут вас, сэр!

- Посмотрим, посмотри, что они там увидели!

Почти вприпрыжку, ощущая, как работают крепкие налитые мышцы, он преодолел расстояние от своих апартаментов до рубки, хотя можно было бы доехать на автомобиле, дежурный торопливо распахнул дверь, вытянулся.

Стоун с порога провозгласил почти весело:

- Ну и что там эти... русские?

Командир авианосца щелкнул каблуками. Вытянулся, демонстрируя фигуру, и Стоун снова оценил какими тренажерами Кремер убирал жир с боков, какими подтянул живот.

Кремер ответил осторожно, но губами двигал так, чтобы адмирал мог рассмотреть и оценить его безукоризненные зубы, белые благодаря бленд-а-мету, и без желтого налета, привычного в его возрасте:

- Воздушная разведка донесла, что русские спешно развернулись в боевые порядки наивысшей готовности. Истребители уже в воздухе, на палубах заметна суматоха... Все пусковые ракетные установки, судя по снимкам, полученным из космоса, в боеготовности.

Стоун не поверил своим ушам:

- Шутите?

- Проверьте мониторы, сэр. Наши спутники держат в поле зрения весь русский флот. Любой квадратный метр палубы, сэр... только укажите какой, распечатка тут же будет на вашем столе.

Стоун стиснул зубы. Офицеры смотрели с ожиданием. Он посмотрел по сторонам, все ждут ответа, но на этот раз он не смог дать ответ такой же ясный, как дал вчера вечером. По идее, эти русские должны были убраться с дороги перед хозяевами земного шара, как трусливые собаки... ну пусть не трусливые, а как слабые собаки перед идущим львом. Русских трусливыми не назовут даже враги, но что они слабее, видно всему миру, да и сами русские это знают. Так какого же черта?

- И что же они? Так и не сдвинулись?

- Да, сэр. Нет, сэр! Все там же. В самом узком месте пролива.

Стоун ощутил, что солнце померкло, воздух стал холоднее, а его тело совсем не то, что было тридцать лет назад.

- Мне нужно запросить Белый Дом, - выговорил он наконец с трудом. - А пока... снизить ход.

- До малого, сэр?

- До самого малого, - процедил он сквозь зубы.

Глава 37

Офицеры, тихие как мыши, согнулись над пультами управления, такие же сразу серые и незаметные. Оператор, повинуясь взгляду командующего, бросился за центральный пульт. Гибкие пальцы быстро забегали по клавишам, малый экран засветился мгновенно. В глубине виднелись двое беседующих офицеров, оба тут же сорвались с места.

Стоун поморщился, никак не научатся сразу замирать в фокусе, им же отмерено, явно чьи-то сынки, такие же бестолковые, как и папаши.

- Командующий флотом, - бросил коротко. - Срочно Джона Лизарда!

На миг мелькнули розовые пухлые пальцы, заслонив весь экран, тут же возникло другое помещение, уютное и обставленное со вкусом. Над столом подписывал бумаги немолодой человек с брезгливым выражением лица и темными мешками под глазами, что придавали вид крупного государственного деятеля.

Услышав звонок, поднял голову. На Стоуна в упор взглянули серые холодные глаза. Государственный секретарь оправдывал свою фамилию, его лицо было похоже на морду старой рептилии с ее немигающим взором и недвижимыми пластинками. Когда губы шелохнулись, Стоун услышал ровный скрипучий голос: