Чтение 19–й страницы книги ~Князь Владимир~

Владимир сам однажды приезжал поклониться Кровавому Камню. Под ним братья закопали по три младенца из каждого племени, в знак незыблемости межи. И вот эту межу бояре требуют перейти...

Ну и что? Город Краков именуется от Крокуса, он первым построил там крепость. Два могущественных ляха: Радим и Вятко, не поладили с братьями, пришли в земли потомков Руса и поселились на реке Соже и реке Оке. От них пошли радимичи и вятичи. Кто они: ляхи или русичи? Кого это теперь интересует! Главное же, на чьей они будут стороне, какую подать смогут снести без восстания, сколько людей могут дать в конное войско, сколько в пешее, а сколько вышлют с обозом?

Князь русов Радар победил змея Крагавея, что служил у престарелого Ляха, пропахал на нем межу между землями, чтобы каждый знал, где чье. Едва живой змей вырвался, кое-как дополз до Ляха и закричал: "Помни, Ляхе, по Буг -- наше!", а после чего преданный змей помер. С той поры и стала там граница навек, которую проклятый Мечислав, по-ихнему, Мешко I, нарушил, захватив Червень и другие червенские города...

Владимир выслушал горячие речи воевод, сказал примирительно:

-- Да ладно вам. Червенские города никогда не были нашими.

-- А чьи же, ляшские? -- завопил Панас возмущенно.

-- Не ляшские, но и не наши. Сами по себе росли и крепли.

-- Княже, не то сейчас время, чтобы столь малое племя уцелело само по себе. Если не мы их присоединим к себе, то ляхи, захватив сейчас, удержат уже навек и сделают ляшскими. Со слабыми не считаются!

Владимир вздрогнул, услышав эти слова. Перед глазами блеснуло светло-золотистым светом. На миг узрел неправдоподобно прекрасные глаза... Видение исчезло, наполнив его сладкой болью.

Он вздохнул, бояре переглянулись. Иногда лицо великого князя становилось совсем черным, будто неведомый зверь пожирал изнутри его печенку.

-- Это я знаю... В том и беда нашего времени, что все время собираемся жить и поступать по правде, да никак не соберемся... Мы с ляхами один народ по языку и по вере...

Панас напомнил:

-- Мешко принял веру христиан!

-- А кто в Польше об этом знает? -- отмахнулся Владимир.-- Вон король Хлодвиг уже в седьмой раз принимает христианство. И у нас, и у ляхов, и у червенцев -- один язык, одна вера, одни обычаи. Пока что! Червенцев легко примучить жить хоть с нами, хоть с ляхами. А внуки червенцев уже забудут, что они червенцы. Станут либо ляхами, либо росичами. Смотря, кто сейчас одержит верх... Так что, хоть червенские города и не наши, но... ладно, убедили! Давайте посмотрим, сколько конных можем собрать к началу лета. Начинать войну с западным соседом -- это непросто.

-- Почему непросто? -- удивился Панас.-- Собрать войско, внезапно напасть...

-- Просто! -- усмехнулся Владимир недобро.-- Есть у меня в дружине Филя-дурачок... Он всегда все знает наверняка: напасть ли на ляхов, послать ли послов к Оттону, упразднить ли налоги, перевешать ли волхвов... Особенно, когда хватит бражки, так вовсе нет ничего, чего он бы не знал. И как Царьград взять, как лихоманку лечить, как на небо взобраться, и даже как все народы под единую руку собрать!

-- Нашел с кем сравнивать! -- обиделся Панас.

-- Не нравится? И я все на свете знал, когда мне было десять весен. А чем больше взрослел, тем больше сомневался. Ты заметил, что чем кто дурнее, тем увереннее обо всем судит?

Панас обиделся, ушел молча. Тавр посмеивался тихонько. Владимир нетерпеливо посматривал как во дворах вокруг княжьего терема расставляют столы, накрывают белоснежными скатертями. Еще с ночи начали свозить во двор ободранные туши оленей, вепрей, битую дичь, птицу, на пяти подводах привезли свежую рыбу из Днепра. Подвалы заполняли бочками с хмельным вином, медом, брагой.

Панас как-то намекнул, что рано еще увлекаться пирами да утехами. Умен боярин, но не докумекал того, что с ходу понял Тавр еще в Новгороде. Князь-то пьет самую малость, больше делает вид, что гуляет вовсю. Здесь на пиру княжеском собирается старшая дружина, бояре, посадники из других городов, старейшины да самый разный и необходимый люд. Где, как не за дружеской чашей обсудить трудные дела, погасить старые споры? Здесь удается уладить то, что не смог бы войной и набегами. И червенский спор бы решил миром, соберись вот так с ляхами за дружеской попойкой!

Прискакал на взмыленном коне гонец. Тавр его перехватил во дворе, но тот, памятуя наказы великого князя, молчал как рыба, пока не оказался в дальней комнатке чуть ли не на чердаке, любимом месте князя для тайных разговоров.

Владимир выслушал, помрачнел:

-- Ладно, отдыхай... Я пошлю другого, а то с коня свалишься. Волчий Хвост мог бы и не двигаться дальше! Я ж наказал только вятичей примучить, а дальше идти резону не было.

Гонец оторвался от кувшина, прохрипел все еще сухим горлом:

-- Да больно легко все получилось! Вятичи вроде бы собрали огромное войско, а потом враз все разбежались. Мы без боев прошли их землю, сожгли для острастки терем их князя, тот бежал куда-то к германцам, а дальше что делать, когда обошлось все без драки? Сами вятичи уже смеялись над своим войском. Мол, волчьего хвоста испужались! Тогда мы и сунулись малость западнее...

-- Велики потери?

-- Нет, воевода сразу отвел войско. Там спорные земли, без твоего слова он идти не посмел.

-- Правильно,-- одобрил Владимир.-- Волчий Хвост -- умелый воевода. Хоть и боится меня, но дело делает. Отдыхай!

Гонец попросил:

-- Княже, ежели ответ дашь только к утру, то я буду готов. Только коней дай свежих. Я -- воин, мне бы к своим! Там звенят мечи, свищут стрелы, трубят трубы... А здесь -- тьфу! -- сонное царство. Не для мужей.

-- Тебе дадут свежих коней,-- пообещал Владимир.

Глава 26

Сувор увел гонца на поварню, заодно распорядился насчет молодых девок опосля трапезы. Ничто так не разгоняет кровь, как девки, что помнут усталое тело, походят по спине босыми ногами, а затем, потешив ему плоть, укроют одеялом и будут сторожить сон, отгоняя комаров. Одну-две Владимир отряжал на ночь с прутьями на пруд, чтобы били по воде, пугали лягух, а то те белопузые своими воплями иным спать мешают...

Тавр, видя хмурое лицо князя, поинтересовался:

-- Вести из Царьграда?

-- При чем здесь Царьград? -- ощетинился Владимир.

-- Да так... При слове "Царьград" по тебе сразу пятна начинают ходить. И шерсть поднимается как у кабана лесного. Как вот сейчас. И морда как у коня вытягивается.

-- Брось,-- попросил Владимир, чувствуя, что в самом деле кровь горячими волнами бросилась в лицо, а от кончиков ушей можно зажигать факелы.-- Какой Царьград, если он принес весть от Волчьего Хвоста. Вятичей воевода примучил с легкостью, а затем решился сунуться на земли червенских городов...

-- Ну и... ?

-- Получил по носу. Да не от самих червенцев или ляхов, а столкнулся с немецкими рыцарями!

-- Что будешь делать?

-- А что нам остается? Либо идешь вместе с судьбой, либо тебя тащит! А если хочешь победить, то надо вовсе идти навстречу.

Тавр вытащил из сумки лист бересты, звучно и ядовито зачитал ответы князей и родовитых бояр. Тот не привел войско, ибо выдавал дочь замуж, другой не успел убрать урожай, третий только-только распустил войско на прокорм по весям, четвертый просто тягается с братом в соседней земле, потому ни тот, ни другой не явились. А были и такие, что попросту не ответили. Ссориться с новым князем киевским не хотели, но и подчиняться не желали. Так и вернулись гонцы ни с чем.

-- А Твердислав,-- закончил Тавр,-- вообще велел выпороть твоих людей и отпустить без ответа.

Владимир медленно и страшно бледнел. Кровь отхлынула от лица, затем смертельная бледность залила шею. Голос стал низкий и хриплый, пошел рыком к земле, от нее отпрыгнул и как дальний гром прогремел по всем поверхам:

-- Без ответа? Это и был ответ! Ну ладно, Твердислав! Я знаю, с кем ты меня спутал!

Он сбежал с крыльца, свистнул. Отрок бегом привел коня. Князь прыгнул прямо в седло. Тавр крикнул вдогонку, чувствуя, что надо спросить:

-- А с кем он тебя спутал?

-- С человеком,-- ответил Владимир хищно,-- который ему это простит!

Конная княжья дружина вышла на рассвете, а на пятый день конские копыта застучали по земле знатного боярина. Владимир разделил дружину, Войдана отправил наперехват:

-- Ни одному не дай уйти!

-- А как отличить виноватого от неповинного?

-- А боги у нас на что? -- отмахнулся Владимир.-- Разберутся. А ты убивай всех, кто побежит.

Они ворвались с трех сторон. Предосторожности оказались лишними: Твердислав оказался застигнут врасплох. Повалив ворота, дружинники секли и рубили всех во дворе, затем прогрохотали сапогами по лестницам терема. Сопротивляющихся закалывали и выбрасывали из окон.

Владимир ждал во дворе. Твердислава выволокли во двор полуголого, за ним тащили его двух жен -- роскошных откормленных женщин, чуть погодя пригнали выводок детей. Самым старшим было лет по семнадцать, а младшего плачущая кормилица прижимала к груди.

-- Все никак не поймете,-- процедил Владимир с отвращением.-- Каждый кулик в своем болоте хозяин? Я покажу, кто хозяин во всем этом огромном болоте!

Твердислав, всегда важный и осанистый, побелел, повалился в ноги, запричитал по-бабьи. Владимир с отвращением пнул сапогом:

-- Жен и старших дочерей -- на потеху дружине. Буде выживут -- продать жидам, пусть гонят в южные страны. Авось, там купят в гаремы или публичные дома для прокаженных.

-- А младших?

Владимир окинул их равнодушным взором:

-- Тоже. Если жиды не купят, то -- под нож. Но чтобы с пользой, отдайте Нессу. Он окропит их кровью жертвенные камни.

Твердислав голосил, пытался подползти и поцеловать сапоги великого князя. Его удерживали, били. Владимир кивнул в его сторону:

-- С этой туши содрать шкуру, сделать чучело. Пусть отроки учатся метать стрелы!

Он по-хозяйски оглядел добротный терем в три поверха, многочисленные постройки, амбары, сараи, длинную конюшню. У Твердислава на его землях видимо-невидимо скота, одних конских табунов больше десятка, а уж коровьи стада вовсе не перечесть... Такое хозяйство можно разделить между тремя-четырьмя боярами из новых. А то и на пятерых хватит!

Уже уходя, он оглянулся:

-- А шкуру чтоб сдирали с живого! Начиная с пяток! Пусть во всей округе слышат его вопли. И видят, как расправляется князь с ослушниками.

Базилевс Василий спросил раздраженно:

-- Как хоть правильно называется их образование теперь? Русь или Рось?

Историк низко поклонился:

-- Это северяне, недавно пришедшие на те земли, виноваты в том, что Рось начинают звать Русью. Болгар они называют булгарами, "Правду Росскую" -- "Русской Правдой", арабы и персы уже зовут их русами, и только мы зовем по старинке, как привыкли со времен эллинов: росами. Даже царя ихнего Боза называют ныне Бусом...

Базилевс поморщился:

-- Оставь свои мудрствования. Мне нужен день сегодняшний. Учти, я не Цимихсий, который с ними воевал, братался с ихним князем. Я только и знаю, что это тоже славе... Поляне, кажется...

-- К нашему счастью, полян уже нет,-- ответил историк обрадованно.-- Они разделились на множество племен, каждое из которых называется иначе: дряговичи, уличане, тиверцы... А поляне -- еще та часть племен, которых Диодор Сицилийский описал как народ "пал" или "поли", а Плиний их описывал как "спалов". Росами же их начал называть готский историк Иордан: один из росомонов изменил Германариху, и тот казнил его сестру Лебедь -- в готском произношении -- Сунильду, и тогда ее братья, мстя за сестру, убили Германариха.

Базилевс молча выругался. Историк был превосходен, но в упоении перескакивал с вопроса на вопрос, терял нить повествования, часто вовсе забывал о чем спрашивают, влезал в дикие дебри, до которых умному человеку вообще нет дела.

Историк понял по злому лицу, что надо закругляться, заторопился:

-- С того дня малое племя россов стало быстро возвышаться над другими. Их главным городом стал Киев, построенный храбрым и воинственным Кием, тем самым, который и убил Германариха. Он в молодости бывал у нас на службе, командовал войсками. Вернулся на родину не один: сманил на новые земли две тысячи воинов, пожелавших покинуть империю и поискать счастья на новых землях.

-- Ну-ну? Почему Русь оказалась так далеко? Почему она теперь Киевская?

-- Ослепительнейший... Русы захватили земли по Днепру, убили киевских князей, там создали Новую Русь, как твои предшественники -- Новый Рим, но ее по имени главного города стали называть Киевской Русью.

-- Это большой город?

-- Не только. Он также свят... даже для нас. Там в старину побывал апостол Андрей, самый любимый ученик и друг Христа, которого он первым призвал в ученики и первому раскрыл суть своего учения... Потому он и зовется Первозванным! Андрей -- брат апостола Петра, который держит ключи от райских врат. Так вот Андрей побывал на берегах Днепра, поглядел на шумный город, на торги, на перекрестье дорог, воздвиг крест на горе и прорек, что на этом месте будет город, который возвысится над остальными... А когда пришел Кий, он как раз и построил новый город чуть ниже по течению, в том месте, где поставил Андрей крест. Андрей Первозванный был распят на кресте, память о нем отмечается 30 ноября и 30 июня, он с небес следит за Русью и всячески ей покровительствует...

Василий прервал раздраженно:

-- Как он может содействовать язычникам?

Историк смиренно опустил глаза:

-- Андрей не родился христианином. Как и остальные апостолы... Он сам был язычником, свирепым и лютым. Христа встретил уже зрелым мужем, незадолго до своей страшной гибели. Он понимает язычников, сочувствует и помогает. Так говорят в народе!

Владимир рывком напялил кольчугу. Прохладная тяжесть плотно облепила тело. Почти незаметная под рубашкой, но ей выдерживать удары железных стрел из самострела, что пробивает любые булатные доспехи, а уж мечи и копья лишь тупятся о ее кольца...

Он ухватил меч, со стуком бросил в ножны. Как говорят гости из западных стран, у них только самые богатые могут позволить себе купить кольчуги, а у него вся дружина, как старшая, так и младшая, как рыбы в чешую втиснута в эти рубашки из булатных колец. И все, как на подбор, дышат силой и удалью. Надо было только чаще гонять на учения, а то много бражничали да девок всех перепортили в городе и соседних весях.

Увы, скоро на своих головах узнают насколько важно было побеждать и в учебных боях! Впереди -- червенские города!

Он не стал искать брода, как делалось исстари. Ночью скрытно переправил все огромное войско на плотах, кожаных мешках с воздухом, а кому не хватило -- велел разобрать по бревнышку все избы, которые боги поставили в нужном для них месте на берегу реки.

Войско переправлялось до утра, а едва забрезжила заря, Владимир двинул полки по равнине, захватывая города и поджигая сторожевые заставы.

Первым врасплох захватил владения племенного князя журавлевцев Полищука. Дружину князь собрать не успел, взяли как петуха на насесте, прямо из постели выволокли. Избитого, связанного прямо в исподнем белье, его сбросили с крыльца собственного терема под ноги коня Владимира.

Владимир напряженно сидел в седле, вслушивался в отчаянные крики челяди: с молодых девок срывали одежду и пользовали тут же посреди двора, а старых баб и толстых бояр с удовольствием резали как овец. Не верилось, что с такой легкостью захватил обширные земли.

Конь осторожно переступил, стараясь не задеть копытом окровавленное лицо бородатого человека. Владимир холодно поинтересовался:

-- Ну, тварь подлая, что скажешь в оправдание?

Полищук с усилием поднял залитое кровью лицо. Глаза с ненавистью впились в статную фигуру молодого богатыря:

-- Чтоб ты сдох, сын рабыни!.. Никогда... никогда я не буду служить тебе!

Владимир оглядел холодно его богатырскую фигуру, смерил взглядом широкие плечи, необъятную спину. Даже все видавшие дружинники, дрогнули от недоброй улыбки киевского князя и его острого как печенежская сабля голоса:

-- А вот тут ты ошибся.

-- Никогда!

-- Будешь.

По знаку Владимира князя оттащили в угол двора, быстро и без проволочек сорвали одежду, привязали за руки к перекладине между столбами. Грузная туша Полищука повисла, раскачиваясь над землей, а ноги ему накрепко привязали к дубовой колоде. Массивное тело странно белело в вечернем свете заходящего солнца, словно бы висел с обрубленными руками и головой: те были темными на открытом воздухе, а остальная плоть оставалась чистой как у женщины.

Затем раздался страшный крик, в которой не было ничего человеческого, треск сдираемой заживо кожи, снова дикий крик человека, обезумевшего от боли. Гридни похохатывали, тыкали узкоклювыми щипцами, но кожу сдирали медленно, бережно, не прорвать бы ненароком.

Когда утром Владимир вышел на крыльцо терема Вырвидуба, оставив в постели двух дочерей побежденного князя, пусть теперь гридни тешатся, отрубленная голова старого князя уже торчала над воротами. В раскрытых глазах застыл ужас, а рот еще перекашивался в судороге. Седые волосы слиплись, висели красными сосульками. У колодца дубовая колода уже блестела, чисто отмытая. Из сарая доносилось довольное хрюканье свиней, которым скормили ухоженное мясо.

Из оружейной, завидя князя, бегом примчался Кремень. Откинувшись назад, нес огромный барабан, на Руси именуемый просто билом. Глаза старшего гридня были покрасневшие, а голос охрип, словно Кремень не спал всю ночь, работал:

-- Готово, княже! Шкуру серебряными гвоздиками вот тут по краю, как ты велел... Чуть стукни, за сто верст услышат.

Владимир зло скривил губы:

-- Ну, Вырвидуб? Я же сказал, что будешь служить мне даже после смерти!

Дальше идти пришлось через земли отважного Кречета Белое Крыло. Славный витязь, благородный и знаемый как за отвагу, так и за щедрость, он симпатизировал Ярополку, как-никак единоверец -- Кречет веру взял от соседних ляхов,-- но из-за дальности его земель, войска Кречета в войне с Владимиром оставались в своих землях. Победу новгородца принял холодно, дани не платил, своих людей в войско победителя не давал. Владимир отмалчивался, слишком многие восхищались Кречетом за его былые подвиги в борьбе с печенегами, но близкие знали, что князь злопамятен, герою печенежских сражений когда-то икнется здорово.

Сейчас они вторглись в его земли не потому, что князь затаил злобу, просто войску надо идти прямым путем. Но в первый же день примчались верховые, закричали издали:

-- Княже!.. Беда!

-- Что там? -- выкрикнул Владимир.

Воины вокруг заволновались, сдвинулись, словно закрывая князя своими телами. Старший верховой закричал:

-- Кречет велел в отместку подпалить наши села!.. И народ начал избивать и зорить!.. Наших жен и детей велел вязать и продавать рахдонитам, дабы сгинули в чужих странах...

Владимир привстал на стременах, вскричал бешено:

-- Ты с ума сошел? Кречет всегда был честным и отважным воином!.. Он такое не мог...

Верховой закричал отчаянно, бесстрашно перебив самого князя:

-- Не мог?.. А он уже месяц как веру жидовскую принял!. Потому и разоряет наш народ, детей наших уводит в чужеземный полон!

Воины зароптали, зазвенело железо. Всюду Владимир видел нахмуренные лица, сверкающие в ярости глаза. Верховой заорал, срывая голос:

-- Ты князь или не князь?.. Какой из тебя защитник, когда такое терпишь... Курица ты мокрая, а не князь...

Владимир привстал на стременах, вытянул длань. Голос его был тяжел и мрачен:

-- Горько мне... Но там -- враг! Истребить его, и всю семью тоже. С детьми, чтобы выполоть ядовитую траву с корнем.

Дружина ринулась вперед, как спущенные с поводка голодные псы. С воем, свистом, визгом понеслись к огромной веси с невысокой оградой, ворвались в раскрытые врата, вскоре запылали дома, сараи, конюшни. Владимир ехал медленно, его окружали знатные бояре, Кремень держал наготове дюжину отборных гридней, но оборона Кречета была растоптана внезапностью и свирепостью, которую там явно не ожидали.

Когда он подъехал к терему Кречета, из окон выбрасывали подушки, летели перья, отчаянно голосили бабы, но то у одной, то у другой плач внезапно переходил в предсмертный хрип. Из распахнутой двери выбросали окровавленного человека. Кровь хлестала из множества ран, он попытался пристать, завалился навзничь, увидел неподвижного Владимира на коне, захрипел в ярости, стал снова приподниматься:

-- Это я... жег села? Ты... подлец!...

-- Я политик, а не дурак с мечом,-- огрызнулся Владимир.-- Мне нужна победа.

-- А... цена..,-- прохрипел Кречет,-- какой ценой... такую победу?

-- А за ценой не постоим,-- ответил Владимир, сам ощутил, что получилось гордо и красиво, и пока никто не уловил всей жуткой глубины подлости в таких словах, кивнул Кремню: -- Зарежь.

Кремень, понимая князя даже с полувзгляда, спрыгнул с коня, мигом ухватил израненного героя за волосы на затылке, рванул, обнажая белое горло. Нож блеснул на короткий миг, коричневое от солнца горло лопнуло как спелый кавун, кровь брызнула горячей струей. Кремень отпихнул тело, отпрыгнул, а кровь била горячей струей, сворачивалась коричневыми шариками в пыли.

-- Добро,-- кивнул Владимир и добавил громко,-- это милосердно. Он не слышал обвинений в своих страшных преступлениях.

-- Да.-- ответил Кремень тоже громко,-- он не успел даже испугаться.

Только Тавр смолчал, хотя в глазах боярина Владимир видел нечто вроде восхищения. Все-таки сам придумал с поджогом своих же сел, а верховым сразу же велел дать денег и услать на кордон с греками, чтобы здесь не успели проболтаться.

Оказавшись рядом, Тавр шепнул:

-- Насчет веры здорово... Одним камнем двух зайцев.

-- Помалкивай.

-- Молчу-молчу.

У Перемышля встретили первое крупное войско ляхов. Те дрались храбро, но их войско было собрано наспех, Владимир разбил без труда, погнал, на плечах убегающих ворвался в город.

Отряды Войдана промчались через весь город к западным воротам. Надо было успеть закрыть все ворота и сразу выставить крепкую стражу. Важно не упустить знатных ляхов и русских перевертней. Владимир надеялся захватить и Варяжко, тот, по слухам, подзуживал ляхов не только удерживать червенские земли, но и пойти на братоубийцу, захватившего чужой престол.

Варяжко и раньше оказывался везде, где сопротивление было самое ожесточенное. И не только здесь, в Червении. Побывал у вятичей, но успел ускользнуть от мечей Волчьего Хвоста, сеял смуту среди печенегов, но те предпочли заниматься новым делом: с упоением пахали землю и разбрасывали по ней купленные у славян зерна.

Владимир во главе малой дружины сам спешил к западным воротам. Оттуда больше всего раздавалось криков, а мечи там стучали по щитам как частый град. Не дать Варяжко снова ускользнуть сквозь пальцы, как уже случалось!

Его конь опередил дружину. Распахнутые ворота уже показались в конце широкой улицы, там была давка, народ бежал из города. Он все нахлестывал коня, как вдруг толпа в воротах раздалась в стороны, послышались крики ужаса и восторга. С той стороны через ворота вбежали огромные викинги!

Они бегом вливались в город своими нестройными рядами, уже разъяренные запахом близкой крови, полураздетые, но с огромными мечами и топорами, в рогатых железных шлемах -- яростные и неустрашимые.

-- Княже! -- услышал Владимир сзади отчаянный крик.

Этот страшный миг мог решить судьбу всей битвы. Владимир уже не успевал остановить коня, тот внес прямо в боевые ряды, спереди и с боков заблистали обнаженные мечи. Он рубился яростно, вертелся в седле как вьюн, не увидел, а ощутил всеми чувствами, как мощно ударила налетевшая дружина.

Приди викинги чуть позже, они ворвались бы в город, где войско русичей уже разбрелось бы, занимаясь грабежами да убийствами. Таких побить легко, но теперь сеча завязалась на самом входе в город.

Владимир еще отбивался, но тут конь пал, пронзенный мечами. Все видели, как князь скатился к ногам варягов, а Владимир успел подумать, что на его счастье у северных воинов не в ходу копья, а то бы еще на коне достали. Его топтали копытами, сапогами, трижды сбивали с ног, он задыхался в тесноте. С трудом выполз из схватки к стене, оглушенный конским ржанием и криками.

У стены лежали, сцепившись, русич и варяг, оба мертвые. Владимир выхватил из рук мертвого дружинника меч.

Варяги напирали, в город втискивались новые отряды. Сеча шла лютая, люди задыхались от тесноты. Дружинники старались удержать варягов на месте, не дать им ввести в бой все силы. Лицо одного варяга, что рубился во главе отряда, показалось Владимиру знакомым. Он вздрогнул: это был ярл Рольд, что ни по одежде, ни по оружию не отличался от простого воина.

-- Вперед! -- заорал Владимир хрипло. Он бросился вперед, страшно вскинув меч.-- Выдавить их как глину и закрыть ворота! А Рольда... вон того с рогами, имать живьем!

Он врубился в ряды викингов, расталкивал своих. Сзади уперлись в спину, вскоре он уже не мог орудовать мечом, оказавшись прижатым к толстому крепкому воину. Тот свирепо перекашивал мясистое лицо, тщетно пытался высвободить зажатый между телами меч.

Сзади напирали, спереди держались. Владимир невольно вскрикнул. Доспехи трещали и сминались на нем как щепочки. В глазах потемнело. Он вцепился в варяга, мелькнуло перед глазами его посиневшее лицо, изо рта пахнуло гнилыми зубами. Владимир увидел свои руки на горле варяга.

Под пальцами хрустнуло, словно яичная скорлупа. Викинг стал оседать, но толпа так плотно зажала обоих, что мертвый колыхался перед Владимиром, пока кто-то с силой не боднул князя головой. В глазах потемнело, услышал звон, все тело пронзила боль, словно по нему проехал тяжело груженый обоз.