опустевший ритон. На этот раз тень пила неторопливо, без жадности и
удовольствия, как пьют горькое, но необходимое целебное снадобье.
что-то оставалось, и Ификлу почудился легкий вздох.
Ойхаллийским.
породили Гигантов. Но и для нас, и для ТЕХ само слово "Гиганты" казалось
несмешной шуткой. Ведь это были дети, беспомощные, крикливые младенцы, в
чем-то странные, в чем-то великие, в чем-то ущербные - но дети. НАШИ ДЕТИ.
Я хорошо помню те дни, когда рожденные на Флеграх выжили; дни какого-то
невозможного, нереального счастья, когда даже в глазах Сфено и Эвриалы
исчезла чернота обреченности, которая была в них всегда, когда не
стеснялся своих слез Хрисаор Золотой Лук, сын Медузы; а я, сын Авгия
Филей, Подарг-троянец и Трехтелый Герион плясали сумасшедший, неистовый,
божественный танец... я хорошо помню те дни.
пониже. Вежливые, настойчивые и убедительные - о, они хорошо знали свое
дело! Дети болели, их надо было лечить, кормить и нянчить. С этим
согласились все. Но знал ли я или Молиона, как лечить и нянчить потомство
древних Павших титанов? Знали ли сестры-Горгоны и Герион, как обращаться с
полулюдьми?!
Зря! Зря!.. Если бы мы не захотели отдать своих детей этим тихим жрецам с
липким голосом, если бы мы воспротивились... ведь на нас не было силы!
Небо, одной Сфено хватило бы, чтобы десятки трупов легли под ноги
разъяренной Горгоне! И лук мой был при мне, и доставало стрел в колчане -
как же слепы оказались мы, дети Одержимых и потомки Павших!
полей домой, но и там мы не могли найти себе места, то и дело возвращаясь
обратно к тем странным существам, к которым успели привязаться, даже
полюбить - для них мы выглядели не менее странно, но привязанность
оказалась обоюдной - мы снова делили ложе, погружаясь в жуткое,
болезненное наслаждение, на время дарующее забытье; очнувшись, мы вновь
ощущали гнетущую пустоту существования, и глухая тоска гнала нас прочь - с
тем, чтобы через некоторое время снова вернуть обратно.
узнавали нас, они вообще от раза к разу становились все более необычными
(мы успокаивали себя тем, что так и должно быть), и встречи эти были
скорее в тягость... но мы уже не могли удержаться, мы приходили снова и
снова, пока не настал черный день.
и Тартара, что их судьба - сразиться с Олимпийцами и победить или пасть.
Судьбы нет! А если даже и есть - неважно. Одержимым нужны были именно
дети, потому что дети ощущают жару и холод, хотят есть и пить, смеются и
плачут, но они не знают разницы между людьми и богами. Дети - единственные
смертные, для которых нет богов; дети - возможные убийцы богов. И теперь я
думаю, что каждый полубог-герой в чем-то ребенок...
в отличие от Геракла - первой, неудавшейся попытки - момент принесения
жертвы новорожденному неизменно связывался с приятными для ребенка
ощущениями: его кормили, переодевали в сухое, ласкали... Через некоторое
время дети уже требовали жертвоприношений, намертво связав их с
удовольствием.
иногда для этого использовались похищенные из храмов жрецы Олимпийцев.
дриады, сатиры, малые титаны... Гиганты не будут воевать с Олимпийцами,
поскольку не умеют воевать и не знают, кто такие Олимпийцы. Гиганты будут
их есть, пожирать, приносить в жертву самим себе! Боги для Гигантов -
пища; так ребенок тянет в рот игрушку!
беззвучные рыдания. Взяв протянутый ритон, тень залпом допила остатки, и
жертвенная кровь с медом и ячменем снова наполнила бесплотное создание
неким подобием жизни.
уже почти полностью вошел в Дромос, ведущий домой, когда на детской
половине Флегр появились сестры-Горгоны. Вопреки запрету, они решились
проведать собственное потомство, и Одержимые были не в силах преградить им
дорогу. Разбросав жрецов Тартара, как котят - я сам видел это издалека -
Горгоны приблизились к детям. Мне отчетливо были видны и сестры, и дети;
но когда между ними оставалось не более шага, мне показалось, что я схожу
с ума: беспомощные младенцы на миг увиделись мне гигантскими косматыми
существами с бессмысленно горящим взглядом, а могучие Горгоны -
беспомощными фигурками, испуганно отшатнувшимися прочь.
трупы Сфено и Эвриалы уже лежали на жертвеннике, а вокруг мертвых матерей
косолапо плясали маленькие дети, кривляясь и невнятно бормоча.
этот алтарь и тела Горгон на нем, и этот страшный детский хоровод вокруг;
видеть и думать, что - возможно! - я, человек, не связанный узами родства
с богами или титанами, мог остановить их - и не сделал этого...
чем-то жертвы; и в чем-то жрецы. Все: мы, Павшие, Горгоны, Гиганты,
Одержимые... Олимпийцы. Все, кроме вас с Алкидом - перестав быть жертвами,
вы не стали жрецами. Поэтому обещай мне, что Геракл остановит Салмонеевых
братьев, даже если при этом придется убить и Гигантов - я, отец, даю тебе
разрешение на это, потому что искалеченные дети-выродки не виновны в своем
уродстве... но мне страшно подумать, что будет, если на плечах безумных
детей-Гигантов на небо взойдут безумные жрецы-Одержимые из Салмонеева
братства. Боюсь, что вся Эллада превратится тогда в один огромный
жертвенник. Ты обещаешь мне?
бы Стиксом; Геракл просто обещает.
особого вдохновения смотрел на стройную ногу Лукавого, ногу бегуна и
плута, болтавшуюся туда-сюда перед самым Алкидовым носом. Крылышки на
задниках сандалий Гермия слабо трепетали, словно Лукавый по-прежнему несся
куда-то, а не сидел совсем рядом, на лысой макушке вросшего в тело пустыни
валуна, поджав под себя вторую ногу и бросая вызов здравому смыслу своей
дурацкой позой.
Омфала, царица Меонии, задралось чуть ли не до пояса; и Лукавый снова
хихикнул, косясь на обнажившиеся ляжки, густо поросшие жестким черным
волосом.
склонил набок голову, украшенную фригийским колпачком с вислыми ослиными
ушами.
собираешься?
целью подтвердить разные непристойные слухи, где Лукавому не всегда
отводилась самая почетная роль. - За меня, братец, нельзя. Мы с тобой
Самойлова Елена
Акунин Борис
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Свержин Владимир