Чтение 19–й страницы книги ~Пятое измерение~

В комнате легкий переполох.

О. Александр Иванович! Боже. а заляпанный какой!.. Смирнова,
полуотвернувшись, приоткрывает ящик и, судя по движениям, придирчиво
осматривает себя в зеркальце, поправляет все свои прически.

Ночью ехали, Александр Иванович, или как? На какой скорости? По
асфальту или как? Это Убыйбатько, он тоже мотоциклист.

И не охрип, чертыка! Это я.

Куда грязь притащил, гусар! Умойся и почисться, Это Толстобров.

Да, верно. Стриж стягивает с плеч мотоциклетные доспехи. От
Светлогорска по мокрой дороге ехал.

Он находит в углу свои тапочки, переобувается, закатывает рукава синей
футболки (на левой руке обнажается татуировка: кинжал, обвитый змеей клеймо
давнего пижонства), начинает отфыркиваться под краном.

...В данном варианте эта татуировка единственная. Но я знаю и такие,
где он разрисован, как папуас, с головы до ног. На бедрах. например: "Они"
(на левом) "устали" (на правом). На руках и "Вот что нас губит" (карты, нож,
бутылка и голая дама), и "Спи, мама!" (могильный холм с крестом), и "Нет в
жизни счастья"... весь. как говорят психиатры. алкогольно-криминальный
набор. А на широкой груди фиолетовый , шедевр: линейный корабль в полной
оснастке на волнах, под ним надпись: "Ей скажут, она зарыдает". Чтобы такой
выколоть, долго сидеть надо.

И его склонность к эффектным появлениям, к блатным песенкам,
исполняемым над приборами через раскатистое "р" ("Здыр-рравствуй, моя Мурка,
здырравствуй. дорррогая...") и Алла томно стонет: "Кино-о!" только я знаю,
как далеко заводят Сашку эти наклонности. И меня с ним.

...На полутрущобной окраине, где прошло наше детство: серые дощатые
домики, немощеные улицы-канавы с редкими фонарями, мишенями для наших
рогаток, блатные песни были куда больше в ходу, чЈм пионерские. "Зануда
Манька, чего ты задаесси, распевали мы двенадцатилетними подростками, в
гробу б тебя такую я видал. Я знаю, ты другому отдаесси, мне Ванька-хмырь
про это рассказал". Это еще была из приличных, и нравы соответствовали: мы
сами были не прочь проявить себя в духе подобных песен. Как-то Стриж
предложил мне:

Давай пьяных чистить, а? Скоро праздники Пасха и Первомай. Четвертинку
раздавим для маскировки, чтоб изо рта пахло: мол, мы и сами такие, мы его
друзья... и пошли. А?

Их немало было не только в праздничные дни, и в будни возлежащих в
кустах или у заборов в немом блаженстве. Я подумал. поколебался; песенки
песенками, но самому "идти на дело"... и отказался.

Тогда и я не буду, сказал Сашка.

...А в варианте, где я, поколебавшись, согласился и мы пошли "на дело",
все обернулось так скверно, что тошно и вспоминать. Три раза сработали
удачно, на четвертый попались. И нас били пьяные взрослые двух мальчишек.
Стриж, защищаясь, пырнул одного самодельным ножом.

Потом колония, блатные "короли" и "наставники" парни шестнадцати
семнадцати лет с солидными сроками. И стремление самим возвыситься в блатной
иерархии, помыкать другими а не чтобы они тобой.

Сашка натура страстная, артистическая. Тяга к самовыражению всюду
понукает его делать дело, за которое взялся, с блеском. шиком, лучше других.
И там он "лучше" вор в законе с полдюжиной судимостей и большим числом
нераскрытых дел. Я против него мелкий фрайер... Впрочем, в вариантах, где мы
с ним "по хавирам работаем", у людей и украсть-то особенно нечего.

Та-ак, тянет Стриж; он умылся и стоит, вытирая раскрасневшееся лицо,
над душой и телом техника Убыйбатько, рассматривает схему; физиономия у
Андруши сделалась сонной. Та-ак. понятно!.. Ну, а сейчас как здоровье,
ничего?

В... в порядке, ошеломленно отвечает техник.

А чем хворал?

Да... ничем не хворал.

Так, понятно, ага! Значит, в военкомат вызывали на переподготовку?

Не вызывали.

Та-ак... а, конечно, как я сразу не догадался: женился и брал
положенный трехдневный отпуск. Поздравляю. Андруша. давно пора!

Да не женился я! Техник беспомощно озирается.

Кино-о! тихо произносит Алла.

Понятно... ничего не понятно! Сашка вешает полотенце, начинает
расчесываться. Почему же ты так мало сделал? Мы договорились, что за время
командировки ты закончишь схему от и до, как ты изволил выразиться. А?

Так двухваттных сопротивле...

Материально-ответственный не должен мне говорить о сопротивлениях!
гремит Стрижевич. Это я должен ему напоминать о сопротивлениях,
конденсаторах, проволоке монтажной, пергидроли тридцатипроцентной и прочем!

Зато ж монтаж какой, Александр Иванович! льстиво и нахально заявляет
техник. Куколка, не будем спорить. Ажур!

Куколка. Ажур... Стриж склоняет голову к плечу. Не монтаж, а позднее
итальянское барокко. Кубизм. Голубой Пикассо! А на какой предмет мне это
искусство! Схема проживет неделю, может быть, день а виртуоз паяльника
Андруша Убыйбатько тратит месяцы, чтобы выгнуть в ней проводники под прямыми
углами. Сколько тебе внушать, что экспериментальные схемы делают быстро;
если идея пришла в голову утром, то к вечеру ее надо проверить, пока не
завонялась. Темпы, темпы и еще раз темпы, как говорит всеми нами любимый
шеф. Все понял?

Техник трясет головой, как паралитик, берется за паяльник. Дня на три
ему этого заряда хватит.

Та-ак... осматривается теперь Стриж. Капитан все еще брился. Аллочка,
как всегда, неотразима. Какая прическа! Как называется?

"Пусть меня полюбят за характер!" И щеки Смирновой слегка розовеют.

Эй, ты чего пристаешь к чужим лаборанткам? ревниво осаживаю я
Стрижевича-ординарного, видящего только один вариант прически, щетины и
прочего.

А, ты здесь? замечает он меня. Тебя еще не выгнали? Ну, пошли покурим.

Выходим в коридор, располагаемся друг напротив друга на подоконнике
торцевого арочного окна. Закуриваем. Глаза Сашки -красны от дорожного ветра.

Чего тебя раньше принесло? Мы тебя ждали завтра.

Так... Он пускает дым вверх. Конференция унылая, никакой пищи для ума.
Чем коротать последнюю ночь в гостинице, сел на мотоцикл и... Стриж
мечтательно щурится. Ночью на дороге просторно. Кошки прибегают на обочину
светить глазами. Вверху звезды, впереди фары встречных. Непереключение света
ведет к аварии, на кромку не съезжал. Пятьсот двадцать кэмэ прибавил на
спидометре, ничего? А ты здесь как?

Средне. Чтоб да, так нет, а чтоб нет. так да. И я рассказываю все:
поругался с Ураловым из-за списания "мигалки", подпирают сроки с матрицами,
пробовал новую идею. но неудачно ушибло током.

Стриж выслушивает внимательно.

Погоди, начинает он, кидая окурок у урны, а как же все-таки...

Но в этот момент, как всегда кстати, из двери выглядывает Кепкин, видит
Сашку, направляется к нам:

Прливет, с прлиездом. Ну, как конферленция?

Ничего, спасибо. Тот с удовольствием трясет Геркину руку. Вот только
доцент Пырля из Кишинева очень обижал электронно-лучевую технологию.
Доказывал, что она ненадежна, ничего микроэлектронного ею создать не
удастся. Вот... Стрижевич достает блокнот, листает, цитирует: "По
перспективам промышленного выхода этот способ в сравнении со всеми другими
подобен способу надевания штанов, прыгая в них с крыши, или не попадешь, или
штаны порвешь". А?

Ну, знаешь!.. И без того длинное лицо Кепкина, который строит машину
для лучевой технологии и большой ее энтузиаст, вытягивается так, что его
можно рассматривать в перспективе. Между нами говорля, Пырля не голова.
Светило, которлое еще не светило.

А Данди, оживляется Сашка. Данди голова?

Данди горлод... а, ну тебя к фазанам! С вами, химиками-алхимиками, чем
меньше общаешься, тем дольше прложивешь.

Он поворачивается к своей комнате, но тотчас передумывает. остается;
без общения с нами Геркина жизнь была бы хоть и дольше, но скучней.

А что еще было интерлесное?

Расскажу на семинаре, потерпи. Стриж прячет блокнот. Я пока не на
работе.

Из коридорной тьмы, вяло переставляя ноги, приближается Тюрин. В руке у
него тот же "Джорнел оф апплайд физик".

Чувствуется в твоей походке какой-то декаданс, Кадмич, замечает Сашка,
здороваясь за руку и с ним. Напился бы ты, что ли, да побил окна врагам
своим!

А это мысль! подхватывает тот, стремясь попасть в тон. Но замечает мое
отчужденное молчание, киснет. Я, наверное, помешал?

(Мы собрались вместе, думаю я, четыре основоположника хоть Нуль-вариант
разворачивай. Только не выйдем отсюда к Нулю, к надвариантности, не то
настроение, не тем заняты мысли не повернуть их к такой проблеме. Лишь от
одной ординарной к другой подобной, в пределах специальности.)

Нет, ничуть. Я беру у Кадмича журнал. Попотчуй и их "сандвичами
Тиндаля", как меня давеча. Вот читайте.

Стриж и Кепкин склоняются над журналом. Оба помнят тюринский способ
ступенчатой диффузии, быстро ухватывают суть заметки. Радий стоит, как в
воду опущенный.

Да-а... тянет Кепкин, глядя на него.

На конференции демонстрировали микросхемы фирмы "Белл", сделанные
способом Тиндаля, говорит Сашка. Хороши. Наши теперь будут перенимать.
Ничего, он возвращает журнал Тюрину, главное, ты это сделал первый. Смог. И
еще сможем. сделаем, возьмем свое!

...Вот этого я и боюсь.