обрушилось, и я потерял сознание.
увидел, что лежу на небольшой полянке, явно не на том месте, где упал. Я
был связан: ноги опутаны витками каната, руки сдавлены такими же петлями.
На камне сидел Виккерс и наблюдал за мной.
добрый, а плохой. Как вы себя чувствуете, дорогой друг? Мне не хотелось бы
причинять вам неудобств сверх абсолютно необходимых.
пошевелиться, но и это было трудно.
для того, чтобы снять путы по первому вашему гневному окрику. Связанный вы
мне больше нравитесь, чем свободный.
внимательно наблюдал за мной не с намерением помешать мне высвободиться -
он был уверен в крепости канатов, - просто хотел знать, примирюсь ли я с
поражением. Он еще надеялся на какое-то соглашение. Я сказал:
в погоню за мной, а не я за вами. Я опытный косморазведчик и заранее
принял меры защиты против вашей агрессии.
агрессия, Виккерс. Я старался предотвратить преступление, а вы готовитесь
его совершить. Вы и есть агрессор.
перед кем, а ее убили. Я мститель! - Он говорил с болью и страстью. - Не
смейте называть месть агрессией. Я не позволю вам швыряться высокими
понятиями, хоть вы и правительственный уполномоченный.
и мы поговорим о смысле высоких понятий.
больше устраиваете, чем свободный.
освободиться, и снова ничего не вышло. Этот человек, косморазведчик Джозеф
Виккерс, вязал веревечные узлы, как моряк на парусном флоте. - Чего вы от
меня хотите?
могли мне помешать. Я сказал пустомеле Барнхаузу, что вылетаю на
астероиды, он не выдал бы мне планетолета на Ниобею. Но я ни минуты не
сомневался, что вас не обмануть и что вы немедленно устремитесь за мной в
погоню. Видите, как я высоко ценю вашу сообразительность, доктор Штилике,
гораздо выше, чем вы мою. Но проницательность в последний момент вам
отказала. Вы ведь решили, что, сжигаемый жаждой мести, я без промедления
кинусь взрывать селения нибов, стрелять их как бешеных волков. И не задали
себе вопроса, зачем я взял с собой бухту каната. А я больше всего боялся,
что зададите себе именно такой вопрос. Вы бодро двинулись по моим следам,
которые я же вам указал, сообщив Петрову, куда иду. А я залег в удобном
местечке, оглушил вас, связал и перетащил на эту открытую полянку.
лезут в рот. Должен признаться, я не люблю тропических лесов, особенно в
их ниобейском исполнении. Дубы и сосны моей родины - я родился в Уэльсе -
мне больше по душе.
к соснам?
Вы будете здесь лежать, пока я не уничтожу основное поселение нибов. Вам
интересно знать, как я это сделаю? Мальгрем рассказал, что вы были только
в заброшенном городе, в новый же город он вас не повел, ему не хотелось
пускать Ирину в это смрадное подземелье. А новый город - добрая сотня
пещер, освещенных радиоактивными панелями, но с одним выходом наружу,
одним-единственным выходом, мой добрый доктор Штилике! Я взорву скалу над
входом и замурую всех поганцев, пусть задыхаются! И посторожу, не прибежит
ли кто на взрыв, его уложу из пистолета. А когда никого в окрестностях не
останется, возвращусь и освобожу вас. Если, конечно, до того вы не умрете
от усталости, от злости, от высоконравственного негодования на такого
злодея, как я.
хочется убивать вас, Штилике, а придется, если вы освободитесь сами. Не
хочу брать лишнего греха на душу.
красивое лицо, он снова впал в исступление, как недавно на Базе. - Вы
бросаетесь словами, как шелухой, а слова - гири, слова должны бить по
черепу, слова - это действия, Штилике! Я протестую против ваших
прилизанных, ваших неискренних слов! Нет народа, не смейте применять к
каннибалам этого высокого слова! Есть погибающая популяция
обезьянообразных, вырождающееся, уже выродившееся отребье каннибалов,
сборище отвратительных недоделышей природы, незадолго до неизбежной гибели
превратившихся в расу преступников перед собой, перед людьми, перед своей
планетой, перед всем миром. Вот кто они такие! Сумасшедших на Земле
запирали в больницах, преступников сажали в тюрьмы. А как поступить с
сумасшедшей и преступной расой? Я принял решение и не отступлю! Я знаю, вы
потом арестуете меня, едва я разрежу ваши путы, вы повезете меня на Землю,
будете там судить. Арестуйте, везите, судите, я готов! И на суде я с
гордостью скажу: да, я тот самый Джозеф-Генри Виккерс, который совершил на
Ниобее великий и справедливый акт, - очистил планету от покрывшей ее
ублюдочной плесени!
Верховным Судией. Что ты знаешь об объективной справедливости природы? Ты
живешь только для себя, только собой. Ты выучил одну мелкую, примитивную
законность: что похоже на тебя - то красиво, что выгодно тебе - то
морально, что невыгодно - то безнравственно. А вот та кривая ветка,
высунувшаяся из расщелины скалы, по-своему совершенней тебя, ибо ты на
такой высоте, при такой скудости питающих ее соков вообще бы не
распустился. И следовательно, та ветка объективно - по справедливости
самой природы, по гармонии ее внутренних законов - тысячекратно прекрасней
тебя! Злость, а не доброта правит тобой! Не разум, а бессилие мысли, не
способной понять, почему вырождается то или иное явление природы и что
можно, что нужно сделать, чтобы превратить вырождение в расцвет.
"Падающего - толкни!" - эту древнюю формулу зверства ты взял символом
своего поведения. Неверие в свои силы, боязнь труда, узость кругозора -
вот твоя натура. Джозеф-Генри Виккерс! Ты просто не способен никому
помочь. Ты изменил нашему великому учителю Теодору Раздорину, думая, что
ищешь собственные пути на высоту. Глупец, ты изменил, устрашившись высоты!
Ты пустоцвет, Джозеф-Генри Виккерс. Ты начисто обделен даром творчества,
ты нищий духом, слабый волей. Сколь же ты морально ниже тех, кого задумал
уничтожить! Говорю тебе, ты жесток от трусости, ты преступник от
недомыслия. Ты претишь человеческому естеству, ты першишь у меня в горле.
Я неподвижен, поэтому наклонись ко мне - хочу плюнуть тебе в лицо!
моих словах он вытащил пистолет. Я чувствовал, что он не выстрелит, пока
не выслушает до конца. Но не был уверен, что последнее слово к нему не
станет вообще моим последним словом. И я приказал:
лучевого пистолета, когда нет сил опровергнуть обвинения! Наберись же
трусости убить меня, я жду!
тыкал дулом себе в бедро, а не в карман, потом прошептал обрывающимся
голосом:
С людьми я веду честный бой.
Ибо моими поступками правит смелость, а не трусость мысли, истинная честь,
а не самообожание.
треск веток под его ногами. Я в изнеможении закрыл глаза. В моей голове
пробредали медленные, усталые мысли. Они были похожи на редкие белые
облачка в сумрачной пустоте вечернего неба. Потом я услышал новые шумы и
открыл глаза.
вплотную, тихо и взволнованно гудели меж собой. Побаивались, это было
ясно. Мне показалось, что они не знают, как поступить со мной. Я молчал,
только следил за ними. У меня появилась надежда, что они насмотрятся и
уйдут, не причиняя зла. Но один повелительно загудел, все обернулись к
нему. Он простирал в мою сторону длинные руки. Гуд был ясен и без
расшифровки: ниб приказывал поднять меня и унести. Меня схватили два
десятка рук и подняли. Даже и для такой массы носильщиков я был тяжел: они
спотыкались, кто-то упал, его заменил другой, я качался на их руках, как
бревно на неспокойной воде.
вся процессия. Меня, как удар копья, пронзила вдруг горькая мысль, что вот
примчался на эту проклятую планету, чтобы вызволить их из беды, а они
тащат меня куда-то на расправу, возможно, будут жарить и есть. Тут я
вспомнил о двух пилотах, ожидающих на станции: может, им наскучило
ожидание и кто-нибудь из них вышел на рекогносцировку в лес? Я набрал
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Дальский Алекс
Ильин Андрей
Конан-Дойль Артур