улыбаться. Они скрылись из виду, и остались только тростники, потом Нава
замолчала, послышался всплеск, и все стихло. Он проглотил комок,
застрявший в горле, и спросил:
женщина. - Ты - мужчина, и ты воображаешь, что ты нужен миру, а мир вот
уже столько лет великолепно обходится без мужчин... Но оставим это, мне
это неинтересно. Итак, ты не защищен. Иначе и не могло быть. Что ты
умеешь?
не можешь... Вызови воду. (Она сказала что-то другое, но Атос понял ее
именно так). Что же ты можешь? Что ты делал на своих Белых Скалах?
это все равно что считать травинки. Если ты не хочешь говорить правду, то
так и скажи...
замялся. - Я изучал самые маленькие существа в лесу. Те, которые не видны
простым глазом.
изучать то, что не видно глазом.
Микроскоп... линзы... приборы... Это не передать. - Если взять каплю воды,
- сказал он, - то имея нужные вещи, можно увидеть в ней тысячи тысяч
мелких животных...
Вы там впали в распутство с вашими мертвыми вещами на ваших Белых Скалах,
вы потеряли умение видеть то, что видит в лесу любой нормальный человек...
Постой, ты говоришь о мелких или о мельчайших? Может, ты говоришь о
строителях всего?
животных, которые служат причинами болезней, которые могут лечить,
помогают готовить пищу и делать вещи... Я искал, как они устроены здесь,
на этой земле.
сказала женщина. - Впрочем, ладно, я поняла, чем ты занимаешься. И я
поняла, что ты не имеешь над строителями никакой власти... Любой
деревенский дурак может больше, чем ты. Что же мне с тобой делать? Что же
мне с тобой сделать, раз уж ты пришел сюда?
сзади его локти. Он рванулся, но это было бессмысленно. Женщина размышляла
вслух: - Они абсолютно ни на что не годны. Ловить их для растворения -
долго и бессмысленно, к тому же они дают плохую плоть. И они почти ничего
не умеют, даже эти умники с Белых Скал. Но их довольно много, обидно
оставлять их втуне. А почему я должна об этом думать? Есть ночные
работники, пусть они и думают... - Она махнула рукой, повернулась и
неторопливо, вперевалку, ушла в тростники.
него онемели и, казалось, обуглились. Он рванулся изо всех сил, и тиски
сжались крепче. Он не понимал, что с ним будет и куда его отведут, но он
вдруг вспомнил прошлую ночь, призраки Карла и Валентина в черном квадрате
низких дверей и отчаянные стонущие вопли боли. Тогда он изловчился и
ударил мертвяка ногой, ударил назад, вслепую, изо всех сил. Нога его
погрузилась в мягкое и горячее. Мертвяк хрюкнул и ослабил хватку. Атос
упал лицом в траву, вскочил, повернулся - мертвяк уже снова шел на него,
широко раскинув неимоверно длинные руки. Это было страшно, и Атос
закричал. Не было ничего под рукой, ни травобоя, ни бродила, ни палки, ни
камня. Топкая теплая земля разъезжалась под ногами. Потом он вспомнил и
сунул руку за пазуху, и когда мертвяк навис над ним, он зажмурился, ударил
его скальпелем куда-то между глаз и, навалившись всем телом, протащил
лезвие сверху вниз до земли и упал.
стоял, шатаясь, медленно распахиваясь, как чемодан, по всей длине белесого
туловища, а потом оступился и рухнул на спину, заливая все вокруг густой
белой жидкостью. Он дернулся несколько раз и замер. Тогда Атос встал и
побрел прочь. По тропинке.
что-то собирался сделать. Но теперь все это было неважно. Важно было уйти
подальше, хотя он сознавал, что никуда уйти не удастся. Ни ему, ни многим,
многим, многим другим.
известковыми натеками потолок. По потолку опять шли муравьи. Справа налево
двигались нагруженные, слева направо шли порожняком. Месяц назад было
наоборот, и месяц назад была Нава. А больше ничего не изменилось.
Послезавтра мы уходим, подумал он.
окончательно отощал, глаза ввалились, зубов во рту совсем не осталось.
Наверное, он скоро умрет.
нечего есть, как у тебя Наву отняли, так у тебя и еды в доме больше не
бывает, говорил я тебе: не ходи, нельзя. Зачем ушел? Колченога наслушался,
а разве Колченог понимает, что можно, а что нельзя? И Колченог этого не
понимает, и отец Колченога такой же был, и дед его такой же, и весь их
Колченогов род такой был, вот они все и померли, и Колченог обязательно
помрет, никуда не денется... А может быть, у тебя, Молчун, есть
какая-нибудь еда, может быть, ты ее спрятал? Если спрятал, то доставай, я
есть хочу, мне без еды нельзя, я всю жизнь ем, привык уже, а то Навы
теперь нет, Хвоста тоже деревом убило, вот у него всегда еды было много, я
у него горшка по три сразу съедал, хотя она всегда у него была
недоброженная, потому его, наверное, деревом и убило...
Еды действительно не было. Тогда он вышел из дому, повернул налево и
направился к площади, к дому Кулака. Старик плелся за ним. На поле
нестройно и скучно покрикивали: "Эй, сей веселей!.. Вправо сей, влево
сей!.." В лесу откликалось эхо. Каждое утро Атосу теперь казалось, что лес
придвигается ближе. На самом деле этого не было, а если и было, то вряд ли
человеческий глаз мог бы это заметить. И мертвяков в лесу не стало больше,
чем прежде. Но теперь Атос точно знал, кто они такие, и теперь он их
ненавидел. Когда мертвяк появлялся из леса, раздавались крики: "Молчун!
Молчун!" Он шел туда и уничтожал мертвяка скальпелем, быстро, надежно, с
жестоким наслаждением. Вся деревня сбегалась смотреть на это зрелище и
неизменно ахала в один голос и закрывалась руками, когда вдоль окутанного
паром тела распахивался страшный белый шрам. Ребятишки больше не дразнили
Молчуна, а просто разбегались и прятались при его появлении. О скальпеле в
домах по вечерам шептались.
окутанный лиловым облачком, со стеклянными глазами и пеной на губах.
Вокруг него топтались любопытные детишки, смотрели и слушали, раскрывши
рты. Атос тоже остановился послушать. (Ребятишек как ветром сдуло).
Победное передвижение... обширные места покоя... новые отряды подруг...
спокойствие и влияние...
почувствовал, что может думать, и подумал, что вот этот бред Слухача - это
наверное одна из древнейших традиций этой деревни и всех деревень, потому
что в Новой деревне тоже был свой слухач, и старик как-то хвастался, какие
слухачи были, когда он был ребенком; можно было представить себе времена,
когда многие знали, что такое Одержание, когда они были заинтересованы в
том, чтобы многие знали, или воображали, что заинтересованы, а потом
выяснилось, что можно прекрасно обойтись без этих многих - когда научились
управлять лиловым туманом и из лиловых туч вышли первые мертвяки, и первые
деревни очутились на дне первых треугольных озер, и возникли первые отряды
подруг. А традиция осталась, такая же бессмысленная, как весь этот лес,
как все эти искусственные чудовища и Города, откуда идет разрушение и где
никто не знает, что оно такое, но согласны, что оно необходимо и полезно;
бессмысленная, как бессмысленна всякая закономерность, наблюдаемая извне
спокойными глазами естествоиспытателя... Атос обрадовался: ему показалось,
что он, наконец, сумел связно сформулировать все это... и кажется, не
просто сформулировать, но и определить свое место.... Я не во вне, я
здесь, я не естествоиспытатель, я сам частица, которой играет эта
закономерность.
в траве и вертел головой, вспоминая, где он и что он. Наверное, уж много
веков тысячи Слухачей в тысячах деревень, затерянных в лесах огромного
континента, выходят по утрам на пустые теперь площади и бормочут
непонятные, давным-давно утратившие всякий смысл фразы о подругах, об
Одержании, слиянии и покое; фразы, которые передаются тысячами каких-то
людей из тысяч Городов, где тоже забыли, зачем это надо и кому.
Дальский Алекс
Маккарти Кормак
Верещагин Олег
Грабб Джеф
Майер Стефани
Шилова Юлия