молчали, опешив. Малыш тоже не двигался. Глаза его были закрыты. Это
длилось всего несколько секунд, затем он вдруг мягко повалился на спину,
сел и резким движением разбросал на полу перед собой смятые листья. По
лицу его снова пробежала ритмичная рябь. Быстрыми и какими-то очень
точными касаниями пальцев он принялся передвигать листики, время от
времени помогая себе ногой. Мы с Комовым, привстав с кресел и вытянув шеи,
следили за ним. Листья словно сами собой укладывались в странный узор,
несомненно правильный, но не вызывающий решительно никаких ассоциаций. На
мгновение Малыш застыл в неподвижности, и вдруг снова одним резким
движением сгреб листья в кучку. Лицо его замерло.
ее ко рту, откусил осторожно и принялся демонстративно жевать. По
мертвенному лицу Малыша пробежала судорога.
Будет плохо!
диагностера и осекся. - Ты прав. Не надо. Что будем делать?
нужно узнать все о тебе. Ты ведь еще ничего о себе не рассказывал. Когда
мы узнаем о тебе все, мы уйдем, если ты захочешь.
как я возник. Ты знаешь, как я сюда попал. Ты знаешь, зачем я к тебе
пришел. Ты знаешь обо мне
верно. Я ничего не знаю о том, как ты здесь жил до меня.
тоже хочу тебя спросить.
Только что там был нейтральный белый свет, а сейчас ярким рубиновым огнем
горел сигнал отрицательных эмоций. Я мельком заметил, что лицо у
Вандерхузе встревожено.
прятался?
Я давно знал, что люди придут снова. Я ждал, мне было плохо. Потом я
увидел: люди пришли. Я стал размышлять и понял - если людям сказать, они
уйдут, и тогда будет хорошо. Обязательно уйдут, но я не знал - когда.
Людей четыре. Очень много. Даже один очень много. Но лучше, чем четыре. Я
входил к одному и разговаривал ночью. Шарада. Тогда я подумал: один
человек говорить не может. Я пришел к четверым. Было очень весело, мы
играли с изображениями, мы бежали, как волна. Опять шарада. Вечером я
увидел: один сидит отдельно. Ты. Я подумал и понял: ты ждешь меня. Я
подошел. Чеширский кот! Вот как было.
слова он произносил этим сочным незнакомым баритоном. Руки, пальцы его ни
на секунду не оставались в покое, и сам он все время двигался, и движения
его были стремительны и неуловимо-плавны, он словно переливался из одной
позы в другую. Фантастическое это было зрелище: привычные стены
кают-компании, ванильный запах от пирожных, все такое домашнее, обычное -
только странный лиловатый свет и в этом свете на полу гибкое, плавное и
стремительное маленькое чудовище. И тревожный рубиновый огонек на пульте.
молчат. С ними можно только играть. Нет. Люди пришли и ушли. - Он быстрым
движением передвинул несколько листочков на полу. - Я подумал и понял: они
придут снова.
хорошо.
хорошо.
навсегда - это хорошо.
толкнул Комова ногой под столом.
Комов, не обратив на меня внимания.
удивился. Она почему-то умерла. Я стал размышлять и понял, что вы
обязательно уйдете, если вам сказать.
то увидел: на мокром песке возле меня - следы человеческих ног. Я
поразмыслил и понял: пока я спал, мимо меня прошел человек. Откуда я это
узнал? Ведь я не видел человека, я увидел только следы. Я размышлял:
раньше следов не было; теперь следы есть; значит, они появились, пока я
спал. Это человеческие следы - не следы волн, не следы камня, который
скатился с горы. Значит, мимо меня прошел человек. Пока я спал, мимо меня
прошел человек. Так размышляем мы. А как размышляешь ты? Вот прилетели
люди. Ты ничего о них не знаешь. Но ты поразмыслил и узнал, что они
обязательно улетят навсегда, если ты поговоришь с ними. Как ты размышлял?
танец мускулов. Проворные пальцы двигали и перемещали листья. Потом он
отпихнул листья ногой и сказал громко сочным баритоном:
поглядел на него.
хотел узнать: почему длинные волосы на щеках?
разгорелся изумрудный.
мальчик... - Он машинально взбил бакенбарды. - Это красиво, это мне
нравится... По-моему, это достаточное объяснение, как ты полагаешь?
вдруг нежно. - Нет, ты не объяснил. Но так бывает. Почему только на щеках?
Почему нет на носу?
попадают, когда ешь...
через кусты, то должен цепляться. Я всегда цепляюсь волосами, хотя они у
меня наверху.
печи!
доволен. На индикаторе горел изумрудный огонек, Малыш явно забыл о своих
заботах, и наш бравый капитан, очень любивший детей, несомненно испытывал
определенное умиление. К тому же ему, кажется, льстило, что его
бакенбарды, служившие до сих пор только объектом более или менее плоских
острот, сыграли такую заметную роль в ходе контакта. Но тут наступила моя
очередь. Малыш неожиданно глянул мне в глаза и выпалил:
Один раз чуть меня не погубил - зашипел, заревел, ударил меня воздухом. Я
бежал до самых сопок. То большое, теплое, с огоньками, делает ровную землю
- что это?
большие!
было очень трудно судить о душевных движениях Малыша. Если исходить из
предположения, что душевные движения его так или иначе выражались