ему ответ. Если ты окажешь сопротивление - ты погибла. Если уступишь -
тем более. Что ты выберешь, когда наступит эта минута?
попросту сбегу.
залась к тебе, что, пожалуй, готова была бы еще раз послать за тобой
вербовщиков. Лучше поищем другой выход. Твое положение весьма серьезно,
и надо хорошенько поразмыслить. Расскажи мне все, что произошло после
смерти графа Альберта.
ной жизни. Я расскажу их вам, и, может быть, ваше высочество поможет мне
понять их.
вначале. Сейчас еще нет полуночи, и я не хочу превращаться в высочество
до завтрашнего утра.
своим посещением, что, уезжая из Чехии, я была внезапно разлучена с Пор-
порой на прусской границе. Я до сих пор не знаю, в чем причина, - в том
ли, что у моего учителя оказались не в порядке бумаги, или же в том, что
король опередил нас, послав приказ, долетевший с чудодейственной быстро-
той и запретивший Порпоре въезд в его владения. Эта мысль, быть может,
предосудительная, сразу пришла мне в голову, едва я вспомнила, как резко
и с какой вызывающей откровенностью маэстро защищал честь Тренка и осуж-
дал жестокость короля. - Это произошло во время ужина у графа Годица в
Моравии, после того, как король, выдававший себя за барона фон Крейца,
сообщил нам о мнимой измене Тренка и о его заточении в крепость Глац.
на себя королевскую немилость из-за Тренка?
ему, но ясно одно: несмотря на все мои просьбы и на обещания его вели-
чества, Порпора так и не был приглашен в Берлин.
никогда не прощает откровенности, если она уязвляет его самолюбие. Се-
верный Соломон ненавидит и преследует каждого, кто сомневается в непог-
решимости его решений, и особенно в тех случаях, когда его приговор яв-
ляется лишь явным притворством, лишь возмутительным предлогом, чтобы из-
бавиться от врага. Итак, похорони эту мечту, дитя мое, ты никогда не
увидишь Порпору в Берлине.
его здесь, принцесса. И я не буду больше добиваться для него прощения
короля. Сегодня утром я получила от моего учителя письмо, где он сообща-
ет, что его опера принята к постановке в венском императорском театре.
После тысячи злоключений он наконец добился своего, и его творение нако-
нец-то будет репетироваться. Теперь я предпочла бы сама переехать к нему
в Вену, но боюсь, что я так же не вольна уехать отсюда, как не вольна
была отказаться от приезда сюда.
ляску и повернуть обратно, я решила уехать с ним и порвать ангажемент с
Берлином. Меня до того возмутили грубость и явная недоброжелательность
подобного приема, что я готова была уплатить неустойку и работать в поте
лица, только бы не ехать в страну, где господствует такой деспотизм. Но
стоило мне заикнуться о своем намерении, как полицейский чиновник прика-
зал мне сесть в другую почтовую карету, заложенную и поданную в мгнове-
ние ока, меня окружили солдаты, которые не задумались бы усадить меня
силой, и я со слезами обняла своего учителя, решившись ехать в Берлин,
куда прибыла в полночь, разбитая усталостью и горем. Меня привезли в
принадлежащий королю хорошенький домик, который находился совсем близко
от дворца и неподалеку от оперного театра. Судя по его устройству, он
был предназначен для меня одной. Там я нашла слуг, готовых исполнять мои
распоряжения, и накрытый для ужина стол. Оказывается, господин фон
Пельниц заранее получил приказание приготовить все к моему приезду. Не
успела я немного прийти в себя, как явился человек и спросил, могу ли я
принять барона фон Крейца. Я поспешила ответить согласием, сгорая от не-
терпения пожаловаться на прием, оказанный Порпоре, и попросить загладить
это оскорбление. Я решила не узнавать в бароне фон Крейце Фридриха Вто-
рого. Ведь это могло быть мне неизвестно. Дезертир Карл, сообщив по сек-
рету о своем намерении убить его, как прусского обер-офицера, не сказал
мне, кто он, эту тайну я узнала от графа Годица лишь после того, как ко-
роль покинул Росвальд. Он вошел с таким приветливым и веселым видом, ка-
кого я ни разу не видела, когда он жил инкогнито. Нося чужое имя, в чу-
жой стране он чувствовал себя несколько стесненно, в Берлине он, по-ви-
димому, обрел все величие, подобающее его высокому положению, другими
словами - отеческую доброту и великодушную мягкость, какими он так хоро-
шо умеет при случае украсить свое всемогущество. Он подошел ко мне и,
протягивая руку, спросил, помню ли я, что мы уже встречались прежде.
прийти мне на помощь, если она мне понадобится в Берлине".
нице, и спросила, не может ли он передать королю просьбу о том, чтобы
оскорбление, нанесенное прославленному музыканту, и насилие над моей во-
лей были заглажены.
Уж не собирается ли господин Порпора вызвать прусского короля на поеди-
нок? А мадемуазель Порпорина потребует, пожалуй, чтобы король встал пе-
ред ней на колени?"
уже перестрадала, свою иронию, но я предпочла бы иметь возможность бла-
гословлять его, а не бояться".
испытующий взор. - Я считал вас прямодушной и бесхитростной, а вы, ока-
зывается, отлично знали в Росвальде, кто я".
да не знать вас!"
вы, я, может быть, остался бы лежать в каком-нибудь рве росвальдского
парка. Успех в сражениях отнюдь не защищает от пули убийцы, и я никогда
не забуду, что если судьба Пруссии еще находится в моих руках, то этим я
обязан одной доброй душе, которая не терпит подлых заговоров. Итак, ми-
лая Порпорина, ваше дурное настроение не сделает меня неблагодарным.
Прошу вас, успокойтесь и расскажите более вразумительно, что именно выз-
вало ваше недовольство, ибо пока что я не совсем понял, о чем идет
речь".
жет быть, его полицейские чиновники действительно обнаружили какую-ни-
будь неправильность в бумагах моего учителя, но он выслушал меня с
большим вниманием и затем сказал спокойным тоном судьи, не желающего
высказывать необдуманное решение:
придрались без достаточных оснований к путешественнику, у которого все в
порядке. Тут какое-то недоразумение. Не тревожьтесь, я выясню, в чем де-
ло, и, если кто-нибудь превысил свои полномочия, он будет наказан".
хмуриться и расскажите, каким образом вы открыли тайну моего инкогнито".
рым, таким приветливым, таким интересным собеседником, что все мои пре-
дубеждения рассеялись, и я лишь восхищалась его умом, здравым и вместе с
тем блестящим, мягкой благосклонностью его обращения, - я не обнаружила
этого качества у Марии-Терезии, - и, наконец, тонкостью чувств, которая
проявлялась во всех его суждениях, какой бы темы он ни коснулся.
один дружеский совет: никому не говорите ни об услуге, которую вы мне
оказали, ни о моем сегодняшнем визите. Хотя в моем нетерпении поблагода-
рить вас нет ничего предосудительного для нас обоих, даже напротив, это
могло бы вызвать совершенно ложное представление о наших отношениях -
отношениях возвышенной духовной близости, какие мне хотелось бы завязать
с вами. Люди вообразят, что вы стремитесь к "благосклонности властелина"
- так называют это придворные на своем языке. Вы станете предметом недо-
верия для одних и зависти - для других. Наименьшее из неудобств будет
то, что к вам потянется рой просителей, которые захотят передавать через
вас свои нелепые ходатайства. А так как вы, разумеется, слишком благора-
зумны, чтобы согласиться на роль посредницы, вам придется терпеть либо
их навязчивые требования, либо враждебность".
я.
рассчитываю на ваш здравый смысл и на ваше прямодушие. С первого взгляда
я разглядел в вас прекрасное сердце и справедливый ум. Мне захотелось
сделать вас жемчужиной моего департамента изящных искусств, - вот почему
я и послал из глубины Силезии приказ приготовить вам за мой счет карету,
которая должна была доставить вас сюда немедленно по вашем прибытии на
границу. Не моя вина, если эта карета превратилась для вас в подобие
тюрьмы на колесах и что вас разлучили с вашим покровителем. А пока его
нет, я хочу заменить вам его, если вы сочтете меня достойным такого же
доверия и такой же привязанности".