медами, вареньем, каковые свои изделия намеревался поднести за счет го-
рода Кламси. Отмечу, что мой зять весьма это порицал, говоря, что так не
принято и что если бы всякий мастер, мясник, пекарь, сапожник, цирюльник
и так далее вздумал так поступать, то это было бы разорением для города
и для частных лиц. Он был совсем не так уж неправ; но тот был старшина,
как и он, Флоримон: ничего не скажешь. Маленькие люди подчинены законам;
а не маленькие их творят.
бятенки, четверо музыкантов и четверо старшин. Сам я пошел пешком. Пусть
себе расслабленных телега везет, как старух на рынок или на бойню скот!
Погода, признаться, стояла не из лучших. Небо было тяжелое, грозовое,
мучнистое. Феб устремлял на наши затылки свой круглый и жгучий глаз. На
дороге вились пыль и мухи. Но за исключением Флоримона, который дрожит
за свою белую кожу хуже всякой барышни, все мы были довольны: в компании
и скукаразвлечение.
хранили степенный. Но как только мы скрылись у города из глаз, все лица
прояснились и души, подобно мне, скинули кафтаны. Сперва отпустили
кое-какие сальности. (Это у нас лучший способ, чтобы расшевелиться.) По-
том кто-то запел, за ним другой; мне кажется, прости меня, господи, что
не кто иной, как городской голова первый затянул веселые слова. Я заиг-
рал на своей свирели. Остальные подхватили. И, пронзая гобои и голоса,
голосок моей Глоди взлетел под небеса и порхал и чирикал, как воробышек.
водили дух и салютовали задом. Прежде чем тронуться дальше, ждали, пока
не выдохнется их музыка. Возле Буашо наш нотариус, мэтр Пьер Делаво,
попросил нас сделать крюк (нельзя было ему отказать: это был единствен-
ный старшина, который ничего не потребовал), чтобы заехать, по дороге, к
клиенту, составить проект завещания. Все общество это одобряло; но вре-
мени это заняло немало; и наш Флоримон, сходясь в данном случае с апте-
карем, опять нашел повод придраться. "Лучше виноградина, пусть даже зе-
леная, для меня, чем две фиги для тебя". Тем не менее мэтр Пьер Делаво
закончил, не торопясь, свои дела; и аптекарь, рад - не рад, скушал эту
полуфигу, полувиноград.
вато. Наши птицы уже вставали из-за стола, когда мы явились со своим де-
сертом. Чтобы помочь горю, они начали сначала: птицы вечно едят. Наши
господа совет, подъезжая к замку, учинили еще одну, предпоследнюю, оста-
новку, дабы облечься в свои парадные одеяния, бережно сложенные подальше
от солнца, в свои красивые, яркие балахоны, согревающие глаз, веселящие
сердце, зеленый шелковый для городской головы и светло-желтые шерстяные
для четырех его собратьев: ни дать ни взять - огурец и четыре тыквы. Мы
вступили, играя на наших инструментах. На шум из окон повысовывались го-
ловы праздной челяди. Наши четверо шерстоносцев и облаченный в шелк взо-
шли на крыльцо, в дверях коего соблаговолила показаться (мне было до-
вольно плохо видно) на паре брыжей пара голов (у всякой скотинки свой
хомут), завитых, в лентах, ну прямо барашки. Мы, прочие, музыка и мужи-
ки, остались стоять посреди двора. Так что издали я и не расслышал кра-
сивой латинской речи, произнесенной нотариусом. Но я не огорчался: ибо,
по-моему, мэтр Пьер один ее и слушал. Зато я вполне насладился зрелищем,
когда моя крошка Глоди поднималась мелкими шажками по ступеням лестницы,
словно маленькая Мария, вводимая во храм, прижимая ручонками к животу
корзинку с возвышавшимися в ней сухарями, которые доходили ей до самого
подбородка. Она ни одного не обронила: она обнимала их глазами и руками,
лакомка, плутовка, душечка... Господи, я готов был ее съесть!
та, которую исполняли мы. Самые надменные люди смягчаются; становишься
ребенком сам, забываешь на миг свою гордость и сан. Мадемуазель де Терм
улыбнулась ласково моей Глоди, поцеловала ее, усадила к себе на колени,
взяла ее за подбородок и, переломив сухарь, сказала: "Дай сюда ротик,
поделимся... - и сунула тот кусок, что побольше, в круглую печурку. Тут
я от восторга закричал во все горло:
звонкоголосая ласточка.
по лестнице и кланяюсь...
дому и каждой. А тем временем скромным оком озираю барышню, подвешенную
в своих широких фижмах (точь-в-точь колокольный язык); и, раздевая ее
(мысленно, разумеется), смеюсь тому, какая она маленькая и голенькая,
под наверченными на нее фалборками, Она была высокая и стройная, кожей
слегка смугла, пудрой совсем бела, красивые карие глаза, блестящие, как
карбункулы, носик, как у свинки, которая всюду отроет лакомство, рот,
приятный для поцелуя, полный и румяный, а на щеках завитые кудряшки. При
виде меня она спросила снисходительно:
знать. Я за него не могу отвечать. Во всяком случае это наше добро. Ник-
то его у нас не требует. Это не то, что с деньжатами. "Бедные люди бога-
ты ребятами".
Флоримон засмеялся тоже; но с кислой рожей. Я хранил серьезную мину, я
разыгрывал дурачину. Тогда мужчина с брыжами и дама с колоколом соблаго-
волили меня спросить (они приняли меня за гудочника), много ли мне при-
носит мое ремесло. Я им ответил, как оно и есть:
Они меня об этом не спрашивали. Я ждал, мне хотелось посмотреть, я разв-
лекался. Я нахожу весьма забавным это развязное и церемонное высокоме-
рие, с которым все эти красавчики, все эти богачи считают нужным обра-
щаться к тем, у кого ничего нет и кто беден! Они всякий раз словно чита-
ют им поучение. Бедный человек - что ребенок, своего ума у него нет... И
потом (этого не говорят, но так думают) он сам виноват: господь его на-
казал, это хорошо; благословен господь!
бедным малым; с виду он простоват, ходит себе по дворам, играя на свире-
ли; он, должно быть, знает хорошо кабацкий люд. Разузнаем у него, что
думает здешняя область, если вообще...
посмеивался в широкую ладонь, предоставив мне действовать.
иронически Майбуа. - Я тебя спрашиваю, милейший, что у вас думают, как
на что смотрят. Добрые ли вы католики? Преданы ли королю?
тов. За кого же я тогда?.. Сударь мой, я вам это скажу после дождичка в
четверг. Я об этом поразмыслю. Только на это нужно время.
чи и короля от его врагов?
конечно, вижу, что сейчас день, я не слеп; но если выбирать между людьми
королевскими и людьми господ принцев, то, право же, я не сумел бы ска-
зать, кто из них лучше пьет и больше безобразит. Я ничего дурного про
них не говорю; у них хороший аппетит: значит, они здоровы. Доброго здо-
ровья я и вам желаю. Славных едоков я люблю; я и сам бы рад им подра-
жать. Но, сказать вам откровенно, я предпочитаю таких друзей, которые
едят не у меня. "КОЛА БРЮНЬОН".
знать, если бы у нас во Франции не было вот некоторых таких, которые лю-
бят свои виноградники и поля, каков был бы харч у короля? У всякого свое