же!.. "), когда Аннета которой хотелось разделить с ней удовольствие,
читала вслух прескучные вещи.
жизни, о смерти, об общественном строе...
друг другом. Но только немного стесняло, когда они разговаривали.
опушке леса, когда перед ними обнаженные поля, а над ними низкое осеннее
небо, сливающееся в тумане с голой равниной? Напрасно Сильвия говорила и
сама верила, будто обожает деревню, - сельские развлечения ей быстро
прискучили; здесь у нее не было дела, не было цели, она слонялась как
тень. Природа, природа!.. Скажем откровенно: природа наводила на нее
скуку. Нет! Препротивные тут края... Просто невыносимы все эти напасти:
ветер, дождь, грязь (грязь на парижских улицах, напротив, ей нравилась);
за ветхими перегородками шмыгали мыши, пауки забирались в комнаты, на
зимние квартиры, а это ужасное зверье - комары - по ночам трубили и пи-
ровали на ее руках и ногах. Много слез она пролила из-за них, от досады
и раздражения. Аннету же радовали вольные просторы и уединенная жизнь с
любимой сестрой; она не скучала, смеялась над комариными укусами и, поз-
вав Сильвию с собой на прогулку, шагала по грязи, не примечая, что сест-
ра недовольна, насупилась. Порыв ветра с дождем пьянил ее; она забывала
о Сильвии. Шла большими шагами по вспаханной земле или по лесной тропин-
ке, встряхивая мокрые ветви; не скоро вспоминала она о покинутой сестре.
А Сильвия, надувшись, с сокрушением рассматривала в зеркале свое припух-
шее лицо, умирала от скуки и думала:
доброе, стойкое намерение, и ничто не могло его изменить, а деревенский
воздух лишь придал ему новизну. Она любила свое ремесло. Любила по-нас-
тоящему. Она принадлежала к крепкой семье парижских рабочих; труд, игол-
ка и наперсток были ее потребностью, ей хотелось занять свои пальцы и
мысли. У нее был врожденный вкус к шитью: она испытывала физическое нас-
лаждение, часами ощупывая материю, легкую ткань, шелковый муслин, делая
складки, сборки, щелкая пальцем по банту из лент. Да и умишко ее, кото-
рый, слава богу, и не пытался понимать идеи, загромождавшие умную голову
Аннеты, знал, что тут, в своей области, в царстве тряпок, и у него есть
идеи, которыми можно заинтересовать кого угодно. Так что ж, прикажете
отказаться от этих идей? Говорят, что самое большое удовольствие для
женщины - носить красивые платья! Для женщины, по-настоящему даровитой,
еще большее удовольствие их творить. И, раз вкусив это удовольствие, уже
нельзя от него отрешиться. В изнеженной праздности держала Сильвию сест-
ра, и когда прекрасные пальцы Аннеты скользили по клавиатуре, Сильвия с
тоской вспоминала лязг больших ножниц и стук швейной машины. Если бы
кто-нибудь преподнес ей все произведения искусства на свете, они не за-
менили бы ей милого безголового манекена, который драпируешь, как взду-
мается, вертишь и перевертываешь, перед которым приседаешь, которого ис-
подтишка теребишь или, подхватив, кружишься с ним в танце, когда закрой-
щица выйдет. Только несколько слов роняла Сильвия, но по ним нетрудно
было угадать ход ее мыслей, и Аннета сердилась, когда видела, как заго-
раются глаза сестры, понимала, что мысленно Сильвия уже за работой.
к себе домой и возьмется за постоянную работу, Аннета вздохнула, но не
удивилась. Сильвия ждала, что ее решение примут в штыки, поэтому вздох и
молчание сестры растрогали ее сильнее, чем любые слова. Она подбежала к
Аннете, сидевшей в кресле, опустилась перед нею на колени, обняла, поце-
ловала.
знаешь.
нях, ладонями сжала ее лицо, приникла к нему:
Ведь я не живодерка.
упрекаю тебя. Просто тяжело расставаться.
видеться. Ты придешь. Я приду. Комнату мою ты сохранишь. Уж не надумала
ли ты отнять ее у меня? Нет, нет, она моя, не отдам. Только устану-прие-
ду понаслаждаться. Или так: вечер, ты меня не ждешь, я прихожу в неуроч-
ный час, у меня ключ, вбегаю и застаю тебя врасплох... Смотри не вздумай
проказничать! Вот увидишь, сама увидишь, мы еще больше подружимся, и все
у нас пойдет еще лучше. Расстаться! Да разве я брошу тебя, разве я могу
обойтись без моей расчудесной Аннеты?
Ловко заговариваешь зубы! Врунишка ты, мошенник!
ру помочь ей открыть свою собственную мастерскую. Двадцатилетней "дев-
чушке" хотелось стать хозяйкой, выйти из подчинения и получить в подчи-
нение не только свой манекен. Аннета пришла в восторг, что можно дать ей
денег. Вместе составили смету; обсуждали без конца, как все устроить в
новом жилье, бегали несколько дней в поисках квартиры, потом выбирали
мебель и материю для обивки, потом все перевозили, потом получили согла-
сие городских властей, вечерами составляли список заказчиц, строили план
за планом, обдумывали шаг за шагом; захлопотались так, что Аннета в кон-
це концов вообразила, будто обзаводится хозяйством вместе с Сильвией. И
ей не приходило в голову, что жизнь их отныне пойдет разными путями.
гости, надевала самые красивые платья, сшитые милой ее портнихой, и
расхваливала сестру. Ей удалось направить к ней несколько молодых женщин
своего круга. Кроме того, Сильвия без зазрения совести воспользовалась
адресами заказчиц своих старых хозяек. Впрочем, она была разумна и не
торопилась расширять сферу своей деятельности. Спешить нечего. Жизнь
длинна. Времени много. Она любила работу, но не до мании, как иные чело-
векомуравьи, - особенно женского пола, - которые на ее глазах изнуряли
себя трудом. Ей хотелось уделить место и удовольствию. Работа тоже удо-
вольствие. Но не единой работой существуешь. "Всего понемножку" - таков
был девиз Сильвии, не любившей излишеств, но лакомки и выдумщицы.
не слишком много времени. Все же часть его, что бы ни случилось, Сильвия
посвящала сестре: обет свой она выполняла. Но для сердца Аннеты части
было мало. Она не умела отдавать себя наполовину, на треть, на четверть.
Ей суждено было узнать, что мир в чувствах своих подобен мелкому торгов-
цу, - он ими торгует в розницу. Долго не понимаешь этого, а еще дольше с
этим примиряешься. Пока она брала первые уроки.
Сильвии. Сильвия никогда больше не бывала одна ни дома, ни в мастерской.
А скоро она уже не бывала одна и когда не работала. Снова обзавелась
другом. Аннета отступила. Любовь к сестре теперь оберегала ее и от вспы-
шек ревности, и от строгого осуждения, как бывало прежде. Но не оберега-
ла от тоски. Сильвия все же так любила сестру, что, несмотря на свое
легкомыслие, сознавала, как огорчает ее; и время от времени она вырыва-
лась из хоровода своих дел и делишек и внезапно, в час работы или свида-
ния, бросала все, даже самые неотложные дела, и мчалась к Аннете. Вихрем
налетала нежность. И вихрь нежности налетал на Сильвию с неменьшей си-
лой, чем на Аннету. Но вихрь улетал; и когда он перебрасывал Сильвию от
Аннеты к делам или, скорее, к удовольствиям, Аннета, благодарная урагану
ласковой болтовни, сумасшедших признаний, смеха и объятий, врывавшемуся
к ней, вздыхала, еще больше томясь от одиночества и от душевного смяте-
ния.
заполнены не меньше, чем у Сильвии.
смертью отца, - снова вошла в свою колею. Умственные запросы, вытеснен-
ные за последний год велениями сердца, пробудились с новой силой. И от-
части оттого, что ей хотелось заполнить пустоту, образовавшуюся после
ухода Сильвии, отчасти оттого, что интеллект богато одаренного человека
созревает в испытаниях жизни, полной страстей, ее потянуло к научным за-
нятиям, и она сама удивилась тому, что разбирается в научных вопросах
лучше, чем прежде. Она увлекалась биологией и вынашивала план диссерта-
ции о происхождении эстетического чувства и его проявлениях в природе.
прежде посещала с отцом. Теперь это доставляло ей особое удовольствие.
Ее пытливому уму, ставшему более зрелым, было приятно, когда у тех, кого
она, казалось бы, превосходно знает, неожиданно обнаруживались такие
черты, о которых она и не подозревала. Немало удовольствий доставляла ей
и совсем иная область - в одних она признавалась себе, другие же от себя
утаивала: она получала удовольствие от того, что нравилась, и от темных
сил вожделения (и отвращения), которые возникают в нас, и от взаимного
влечения умов и тел, скрывающегося под обманчивой шелухой слов, и от