захочу! (Захочет ли он - Семен сам про себя, однако, еще не решил.)
их подходы и приступы он отмалчивался или переводил речь, соскальзывая на
пустяки. В последний день они сидели у Давыда втроем и пили, отослав слуг.
Жеребец, багровый от вина, раздраженный Семеновыми недомолвками, пошел
напрямую. Не слыша остерегающих покашливаний Давыда, он выложил разом все,
что надумали они вдвоем: и о владимирском столе, и о власти, и о том,
чтобы объединить страну отсюда, из Городца. Семен, поморщиваясь,
откидывался на скамье, тряс головой:
Городец с мерей с этою, с мордвой толстопятой... Ну и торговля ваша туды
ж, и Нижний! Одного татарского тумена хватит, чтобы здесь остались одни
головни от всей вашей торговли! Сколько ты, Олфер, заможешь выставить
ратных?! - Он насмешливо и высокомерно приподнял брови. - Ну, чего ж баять
попусту?! Сейчас, ежели собрать в один кулак Владимир, Суздаль, Ростов,
Переяславль, Тверь, Новгород да Смоленск с Рязанью... И то не хватит! А
кто соберет? Ярослав?! Ему одного Нова Города не собрать!
прозвали!
потупился.
кованый кувшин.
поглядел вверх.
города... Жара... Бирюзовое небо... Курганы... Ты думал, Олфер, что такое
Орда?! Та же мордва, черемисы, булгары, буртасы, татары, аланы, половцы,
кыргызы, ойраты - кого там только нет! Бесермен полным-полно. Но все - в
кулаке!
затеяли с новгородскими шильниками противустать хану? Почему выгнал
Андрея, отрекся от Даниила Галицкого, не принял папских послов? Он понял,
что такое Восток!
господа рыцари, господа купцы, господа суконщики... А там - море. Тьмы
тем. Тысячелетия. Без имен, без лиц.
пути, и вздымает народы, словно сухой песок, и уносит с собой...
прах, и иссохли арыки, и ворон каркает над черепами владык, и караваны
идут по иному пути...
век за веком, этот великий исход, - и не узришь ничего. Пустота. Редкая
трава. Юрта. Пасется конь. Над кизячным костром мунгалка варит хурут. И до
края неба - ни второй юрты, ни другого коня, ничего! И из пустоты, из
тишины степей исходят тьмы и тьмы и катятся по земле, неостановимые, как
само время...
степей.
горячечным зрачком в гладкое лицо Семена. Наконец, двинув желваками скул,
отмолвил хрипло:
руки за голову, глядя вдаль, сквозь стены, суженными, потемневшими
зрачками, тихо произнес:
холеного тела.
смерды, абы давали дань! Ну, переженимся на татарках! У меня у самого была
жена татарка, сын растет... А как назвать? Хоть Татария, хоть союз, что
ли, товарищество, империя, хоть Великая Скуфь! Владимир крестил Русь и
утвердил язык словенск пред всеми иными. Крести Орду - будет то же самое!
Нам нужна эта сила! Сила степей, одолившая мир! А князя вашего свозите в
Ростов, не то совсем задичает...
советовал поднять татар на совместный поход против Запада. Баял так: мол,
католики подымаются, на Святой земле ожглись, теперича на Русь, на
славянски земли полезли. Орденски немцы, свея, а там енти, латины, кои
Цареград-то было забрали... Их нонь, толковал, бить надо, докуль поздно не
станет! Нет, он тут не темнит!
поглядел на Жеребца: - Одно сказал все же! В Ростов Андрея свозить!
княжеских волостей и воротился из полюдья уже по весеннему, рыхло
проваливающемуся снегу.
медом. Гнали связанных полоняников, нахватанных в лесах за Волгой. Кони
вымотались, холопы и дружина тоже. Все не чаяли, как и добраться до бани,
до родимых хоромин, до постелей и женок, что заждались своих мужиков, до
жирных щей, пирогов и доброго городецкого пива.
подумала о сыне: Олфер возил десятилетнего Ивана с собой. Но тот был цел,
и сейчас, весь лучась обветренной докрасна веснушчатой рожицей, косолапо
слезал с коня. В пути, от усталости, вечерами глотал слезы - Жеребец сына
не баловал, - теперь же был горд до ушей: как же, дружинник, из похода
прибыл!
полон и спешатся ратники. Убедился, что людей накормят, что баня готова
для всех (бани здесь, в Городце, рубили на новгородский лад, в печах
мылись редко), выслушал, не слезая с седла, ключника и дворского, послал
холопов доправить до места княжой обоз и только тогда тяжело спешился и,
пошатываясь, полез на крыльцо. Жена, успевшая послать за
бабкой-костоправкой, семенила следом, хотела и не решалась поддержать мужа
под локоть: Жеребец слабости не любил ни в ком, в том числе и в себе.
Глуздырь, ринулся к отцу. Жеребец едва успел подхватить сорванца здоровой
рукой. Мать заругалась:
распоясывается, сдирает зипун и стягивает серую, в бурых разводьях,
волглую от пота, грязи и крови рубаху.
руку вокруг раны.
заскорузлую, коричневую от присохшей руды тряпицу. Гной и кровь ударили из
распухшей руки. Старуха, жуя морщинистым ртом, щупала и мяла предплечье,
наконец, поковыряв в ране костяной зазубренной иглой, вытащила кремневый
наконечник стрелы.
но Жеребец окликнул его:
глаза с лица господина на рану.
вытащенный кремень. - Добро, не железный еще!
камень твердый, камень мертвый, камень заклят, синь камень у края мира
лежит...
и мять руку, и Жеребец, изредка прерывая разговор с Еремеем, поскрипывал
зубами. Могучие плечевые мышцы боярина вздрагивали, непроизвольно
напрягаясь, черная курчавая шерсть на груди бисерилась потом. Наконец,
вдосталь побродив в ране своим крючком, костоправка вытянула отломок
стрелы и, отложив крючок, принялась густо мазать руку мазью, накладывать
травы и шептать заклинания.
Более не сунутся. Все мордва проклятая, язычники. Прав Семен, давно бы
надо окрестить в нашу веру!
Каменистый Артем
Андреев Николай
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Смит Кордвейнер