есть страны благословеннее.
сочинитель Пушкин благополучно бежал из Бессарабии в Грецию. Известно, что
молодой Федор Тютчев говорил об этом с Погодиным. Слухи эти приходили с юга.
Больше того, Пушкин сам дал им повод. Лишь спустя сто с лишним лет профессор
Одесского института народного просвещения В.И.Селинов, сопоставив все
известные ему материалы, скажет: "Как мы будем видеть, реальные (выделено
Селиновым.-- Ю.Д.) намерения к отъезду из России у Пушкина впервые
зародились в Кишиневе по связи с восстанием Ипсиланти...".
речь именно о кишиневской весне 1821 года, когда Пушкин, что явствует из
приведенного в эпиграфе письма Дельвигу, изложил свой план в простой и
доступной даже непосвященным форме: "скоро оставлю", ибо "есть страны
благословеннее". Больше того, он начал предпринимать (и в этом Селинов
точен) конкретные шаги по реализации этого плана.
лицейского товарища, который в это время был уже первым секретарем русского
посольства в Лондоне. Пушкин был влюблен в Елену как раз в то время, когда
греки, бежавшие из-под турецкого ига в Россию, готовились принять участие в
войне против турок. Борьбу эту организовывала этерия, греческая община или
партия, одним из вожаков которой был муж Елены Георгий Кантакузин. Среди
руководителей этерии был и брат Георгия Александр и четверо братьев
Ипсиланти.
оппозиции. Собирая в Кишиневе материалы, мы разыскали, в частности, могилу
Елены Кантакузиной. Она оказалась разрытой и разграбленной. Местный
журналист рассказал, что он выяснил, кто это сделал. Оказалось, подростки из
ближайшей школы. В этерии шла энергичная подготовка к освобождению Греции от
турок, и русское правительство, в предвидении войны с Турцией, благосклонно
смотрело на эти приготовления. Правительство держало их под контролем через
находящихся на русской службе офицеров братьев Ипсиланти и, конечно, через
статс-секретаря грека Каподистриа. Александр I даже обещал поддержку
Ипсиланти, а Инзов сочувствовал грекам.
Естественно, что тайные общества офицеров-заговорщиков, будущих декабристов,
связывали революционную ситуацию в Греции с возникновением аналогичной
ситуации в России. У Пушкина подобных мыслей не было, но, по мнению
Ю.Лотмана, он их мог слышать от своего приятеля полковника Михаила Орлова. В
конечном счете, Южное общество могло мечтать об освобождении и объединении
всех балканских народов -- разумеется, под опекой той же России.
истинных и верных сынов отечества" -- можно считать несовместимыми:
"истинные" и "верные". В российском политическом контексте можно было быть
либо истинным, либо верным. Пушкин отличался от офицеров, входивших в
общество, по меньшей мере тем, что считал себя истинным, но не верным. Позже
он не раз писал, что гордится предками, но презирает отечество. В литературе
можно прочитать, что в Кишиневе Пушкин стал даже более радикален, чем в
Петербурге, и произошло это под влиянием декабристов. На деле же развитие
поэта шло в другом направлении, и, хотя друзья всегда были лучшими
философами и политиками, чем он, и всегда влияли на Пушкина, между ними
оставалась дистанция непонимания.
ходом и уже вышли из-под контроля Петербурга. В Кишинев со всех сторон
съезжались греки. Братья Ипсиланти подняли на ноги этерию в Одессе. Оттуда
морем уплыли на Родину около четырех тысяч греков. Ипсиланти появились в
Кишиневе в конце февраля, и Александр с братом успешно переправились через
границу.
владычество. Георгий Кантакузин прибыл в турецкую часть Молдавии на помощь
Ипсиланти с отрядом из 800 человек. Шестой корпус русской армии получил
приказ начать передвижение к границе, и это было воспринято как обещанная
поддержка грекам в их "справедливой борьбе за независимость", говоря
казенным языком советской прессы.
практически это сделать и где? Он спешит в Одессу, но опаздывает:
добровольцы уже уплыли морем. "В Одессах,-- пишет Пушкин,-- я уже не застал
любопытного зрелища: в лавках, на улицах, в трактирах -- везде собирались
толпы греков, все продавали за ничто имущество, покупали сабли, ружья,
пистолеты... все шли в войско счастливца Ипсиланти".
за границей. О сборах Пушкина в Кишиневе, последовавших за сообщением о
скором отъезде, мы знаем немного. Прежде всего Пушкин озаботился судьбой
своего младшего брата Льва, опасаясь, что после бегства старшего брата у
того будут неприятности. "Боюсь за его молодость; боюсь воспитания, которое
дано будет ему обстоятельствами его жизни и им самим,-- пишет он другу
юности Дельвигу 23 марта.-- Люби его; я знаю, что будут стараться изгладить
меня из его сердца,-- в этом найдут выгоду". Это единственное из восьми
сотен известных нам писем Пушкина оканчивается по-русски, коротко и
недвусмысленно: "Прощай".
здешние обстоятельства пахнут долгой, долгою разлукой!".Вчерашнее письмо
Пушкин вкладывает в только что написанное, и оба письма вместе отправляются
в Петербург, но не по почте, конечно, а с верной оказией.
оттуда третий брат Александра Ипсиланти, Дмитрий, у которого, как и у
Пушкина, не было заграничного паспорта. К Инзову пришел кишиневский купец
П.Анавностопулос с ходатайством выехать в Италию "по торговой надобности".
Без лишних вопросов Инзов распорядился такой паспорт выдать ему, как "жителю
города Кишинева и греческому купцу Бессарабии". В паспорт, по просьбе
Анавностопулоса, чиновник канцелярии вписал его приказчика. Под видом
приказчика в Грецию выехал Дмитрий Ипсиланти. Писатель и пушкинист Иван
Новиков описал эту ситуацию так: "Вельтман (знакомый Пушкину чиновник.--
Ю.Д.) трунил, что это "только алчущие хлеба, но не жаждущие славы". Пушкин
тогда сердился в ответ и жалел, что его не было в Кишиневе, когда Ипсиланти
и два его брата покидали Россию. Он непременно уехал бы с ними".
ходом событий, собирал сведения и аккуратно записывал в заведенный им
"Журнал греческого восстания". То и дело Пушкин наведывается к оставшемуся
пока в Кишиневе другому деятелю этерии Михаилу Суццо. Поэт чувствует себя
греком, он одержим греческой национальной идеей, как ему кажется, больше,
чем те, кто остался в Кишиневе. 2 апреля он записывает в дневник: "Говорили
об А. Ипсиланти; между пятью греками я один говорил как грек... Я твердо
уверен, что Греция восторжествует...".
освобождения другого народа, угнетаемого не своими, но чужими оккупантами,
вдохнула в него новые жизненные силы.
говорит с ним. Чаадаев всегда пытался доказать ему, что общие проблемы выше
частных, что жизнь коротка, и высокие цели делают ее полной. Месяц назад
Чаадаев подал в отставку и собирается покинуть Россию. Пушкин вторит
Чаадаеву в стихах 6 апреля 1821 года:
одного тебя может любить холодная душа моя". В мыслях его, как мы после
узнаем от него самого, был их совместный вояж за границу.
Петербург на несколько дней. Судя по стихам, в мечтах он уже за границей, и
не только с греками, но и с карбонариями в Неаполе. Но пока он еще здесь,
нужно упасть как снег на голову друзьям (его выражение), договориться с
Чаадаевым, добиться у отца денег. В письме Александру Тургеневу читаем:
"...сперва дайте знать минутным друзьям моей минутной младости, чтоб они
прислали мне денег, чем они чрезвычайно обяжут искателя новых приключений".
Последние слова он жирно подчеркивает. В этом же письме сообщает, что ему
надо в пакостный Петербург (опять его собственные слова) проститься с
Карамзиными, с Тургеневым, ибо "без вас двух, да еще без некоторых
избранных, соскучишься и не в Кишиневе, а вдали камина княгини Голицыной
замерзнешь и под небом Италии". В том же письме он прощается с друзьями:
"Верьте, что где б я ни был, душа моя, какова ни есть, принадлежит вам и
тем, которых я умел любить".
посредство каменных жителей Каменного острова, то есть через царскую семью.
И поэтому Пушкин просит своего приятеля, офицера Генерального штаба Ивана
Липранди, отправляющегося в Петербург, поговорить с отцом и растолковать ему
в чем дело -- не писать же по почте. Пушкин и не подозревает, что Липранди
для такого рода тайных откровений -- самая неподходящая фигура.
Маккарти Кормак
Шекли Роберт
Роллинс Джеймс
Орловский Гай Юлий
Корнев Павел
Русанов Владислав