Дядя его очень любил. Одного этого совершенно достаточно было, чтоб Фома
Фомич, переселясь в Степанчиково и покорив себе дядю, возненавидел лю-
бимца его, Фалалея. Но мальчик как-то особенно понравился генеральше и,
несмотря на гнев Фомы Фомича, остался вверху, при господах: настояла в
этом сама генеральша, и Фома уступил, сохраняя в сердце своем обиду - он
все считал за обиду - и отмщая за нее ни в чем не виноватому дяде при
каждом удобном случае. Фалалей был удивительно хорош собой. У него было
лицо девичье, лицо красавицы деревенской девушки. Генеральша холила и
нежила его, дорожила им, как хорошенькой, редкой игрушкой; и еще неиз-
вестно, кого она больше любила: свою ли маленькую, курчавенькую собачку
Ами или Фалалея? Мы уже говорили о его костюме, который был ее изобрете-
нием. Барышни выдавали ему помаду, а парикмахер Кузьма обязан был зави-
вать ему по праздникам волосы. Этот мальчик был какое-то странное созда-
ние. Нельзя было назвать его совершенным идиотом или юродивым, но он был
до того наивен, до того правдив и простодушен, что иногда действительно
его можно было счесть дурачком. Он вмешивается в разговор господ, не за-
ботясь о том, что их прерывает. Он рассказывает им такие вещи, которые
никак нельзя рассказывать господам. Он заливается самыми искренними сле-
зами, когда барыня падает в обморок или когда уж слишком забранят его
барина. Он сочувствует всякому несчастью. Иногда подходит к генеральше,
целует ее руки и просит, чтоб она не сердилась, - и генеральша велико-
душно прощает ему эти смелости. Он чувствителен до крайности, добр и
незлобив, как барашек, весел, как счастливый ребенок. Со стола ему пода-
ют подачку.
Когда ему дадут сахарцу, он тут же сгрызает его своими крепкими, белыми,
как молоко, зубами, и неописанное удовольствие сверкает в его веселых
голубых глазах и на всем его хорошеньком личике.
возьмешь, он вдруг решился быть благодетелем Фалалею. Разбранив сперва
дядю за то, что ему нет дела до образования дворовых людей, он решил не-
медленно обучать бедного мальчика нравственности, хорошим манерам и
французскому языку. "Как! - говорил он, защищая свою нелепую мысль
(мысль, приходившую в голову и не одному Фоме Фомичу, чему свидетелем
пишущий эти строки), - как! он всегда вверху при своей госпоже; вдруг
она, забыв, что он не понимает по-французски, скажет ему, например,
донн`е му`а мон мушуар - он должен и тут найтись и тут услужить!" Но
оказалось, что не только нельзя было Фалалея выучить по-французски, но
что повар Андрон, его дядя, бескорыстно старавшийся научить его русской
грамоте, давно уже махнул рукой и сложил азбуку на полку! Фалалей был до
того туп на книжное обучение, что не понимал решительно ничего. Мало то-
го: из этого даже вышла история. Дворовые стали дразнить Фалалея францу-
зом, а старик Гаврила, заслуженный камердинер дядюшки, открыто осмелился
отрицать пользу изучения французской грамоты. Дошло до Фомы Фомича, и,
разгневавшись, он, в наказание, заставил учиться по-французски самого
оппонента, Гаврилу. Вот с чего и взялась вся эта история о французском
языке, так рассердившая господина Бахчеева. Насчет манер было еще хуже:
Фома решительно не мог образовать по-своему Фалалея, который, несмотря
на запрещение, приходил по утрам рассказывать ему свои сны, что' Фома
Фомич, с своей стороны, находил в высшей степени неприличным и фамильяр-
ным. Но Фалалей упорно оставался Фалалеем. Разумеется, за все это прежде
всех доставалось дяде.
ма, для большего эффекта выбрав время, когда все в сборе. - Знаете ли,
полковник, до чего доходит ваше систематическое баловство? Сегодня он
сожрал кусок пирога, который вы ему дали за столом, и, знаете ли, что он
сказал после этого? Поди сюда, поди сюда, нелепая душа, поди сюда, иди-
от, румяная ты рожа!..
набитому и неприличному брюху: "Натрескался пирога, как Мартын мыла!"
Помилуйте, полковник, разве говорят такими фразами в образованном об-
ществе, тем более в высшем? Сказал ты это иль нет? говори!
дел такого Мартына, который ест мыло? Говори же, дай мне понятие об этом
феноменальном Мартыне!
его видеть, хочу с ним познакомиться. Ну, кто же он? Регистратор, астро-
ном, пошехонец, поэт, каптенармус, дворовый человек - кто-нибудь должен
же быть. Отвечай!
кать.
что Фома в сердцах убегает из комнаты и кричит, что его обидели; с гене-
ральшей начинаются припадки, а дядя клянет час своего рождения, просит у
всех прощения и всю остальную часть дня ходит на цыпочках в своих
собственных комнатах.
тыновым мылом Фалалей, принеся утром чай Фоме Фомичу и совершенно успев
забыть и Мартына и все вчерашнее горе, сообщил ему, что видел сон про
белого быка. Этого еще не доставало! Фома Фомич пришел в неописанное не-
годование, немедленно призвал дядю и начал распекать его за неприличие
сна, виденного его Фалалеем. В этот раз были приняты строгие меры: Фала-
лей был наказан; он стоял в углу на коленях. Настрого запретили ему ви-
деть такие грубые, мужицкие сны. " Я за что сержусь, - говорил Фома, -
кроме того, что он по-настоящему не должен бы сметь и подумать лезть ко
мне со своими снами, тем более с белым быком; кроме этого - согласитесь
сами, полковник, - что такое белый бык, как не доказательство грубости,
невежества, мужичества вашего неотесанного Фалалея? Каковы мысли, таковы
и сны. Разве не говорил я заранее, что из него ничего не выйдет и что не
следовало оставлять его вверху, при господах? Никогда, никогда не ра-
зовьете вы эту бессмысленную, простонародную душу во что-нибудь возвы-
шенное, поэтическое. Разве ты не можешь, - продолжал он, обращаясь к Фа-
лалею, - разве ты не можешь видеть во сне что-нибудь изящное, нежное,
облагороженное, какую-нибудь сцену из хорошего общества, например, хоть
господ, играющих в карты, или дам, прогуливающихся в прекрасном саду?"
Фалалей обещал непременно увидать в следующую ночь господ или дам, гуля-
ющих в прекрасном саду.
как бы сделать так, чтоб не видеть проклятого белого быка. Но надежды
человеческие обманчивы. Проснувшись на другое утро, он с ужасом вспом-
нил, что опять всю ночь ему снилось про ненавистного белого быка и не
приснилось ни одной дамы, гуляющей в прекрасном саду. В этот раз пос-
ледствия были особенные. Фома Фомич объявил решительно, что не верит
возможности подобного случая, возможности подобного повторения сна, а
что Фалалей нарочно подучен кем-нибудь из домашних, а может быть, и са-
мим полковником, чтоб сделать в пику Фоме Фомичу. Много было крику, уп-
реков и слез. Генеральша к вечеру захворала; весь дом повесил нос. Оста-
валась еще слабая надежда, что Фалалей в следующую, то есть в третью
ночь, непременно увидит что-нибудь из высшего общества. Каково же было
всеобщее негодование, когда целую неделю сряду, каждую божию ночь, Фала-
лей постоянно видел белого быка, и одного только белого быка! О высшем
обществе нечего было и думать.
гать: просто - сказать, что видел не белого быка, а хоть, например, ка-
рету, наполненную дамами и Фомой Фомичом; тем более что солгать, в таком
крайнем случае, было даже не так и грешно. Но Фалалей был до того прав-
див, что решительно не умел солгать, если б даже и захотел. Об этом даже
и не намекали ему. Все знали, что он изменит себе в первое же мгновение
и что Фома Фомич тотчас же поймает его во лжи. Что было делать? Положе-
ние дяди становилось невыносимым. Фалалей был решительно неисправим.
Бедный мальчик даже стал худеть от тоски. Ключница Маланья утверждала,
что его испортили, и спрыснула его с уголька водою. В этой полезной опе-
рации участвовала и сердобольная Прасковья Ильинична. Но даже и это не
помогло. Ничто не помогало!
ночь снится! каждый раз с вечера молюсь: "Сон не снись про белого быка,
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Трубников Александр