В продолжение двух дней мои дела ужасно подвинулись. Княжна меня решительно
ненавидит; мне уже пересказали две-три эпиграммы на мой счет, довольно
колкие, но вместе очень лестные. Ей ужасно странно, что я, который привык к
хорошему обществу, который так короток с ее петербургскими кузинами и
тетушками, не стараюсь познакомиться с нею. Мы встречаемся каждый день у
колодца, на бульваре; я употребляю все свои силы на то, чтоб отвлекать ее
обожателей, блестящих адъютантов, бледных москвичей и других, - и мне почти
всегда удается. Я всегда ненавидел гостей у себя: теперь у меня каждый день
полон дом, обедают, ужинают, играют, - и, увы, мое шампанское торжествует
над силою магнетических ее глазок!
Вчера я ее встретил в магазине Челахова; она торговала чудесный персидский
ковер. Княжна упрашивала свою маменьку не скупиться: этот ковер так украсил
бы ее кабинет!.. Я дал сорок рублей лишних и перекупил его; за это я был
вознагражден взглядом, где блистало самое восхитительное бешенство. Около
обеда я велел нарочно провести мимо ее окон мою черкескую лошадь, покрытую
этим ковром. Вернер был у них в это время и говорил мне, что эффект этой
сцены был самый драматический. Княжна хочет проповедовать против меня
ополчение; я даже заметил, что уж два адъютанта при ней со мною очень сухо
кланяются, однако всякий день у меня обедают.
Грушницкий принял таинственный вид: ходит, закинув руки за спину, и никого
не узнает; нога его вдруг выздоровела: он едва хромает. Он нашел случай
вступить в разговор с княгиней и сказал какой-то комплимент княжне: она,
видно, не очень разборчива, ибо с тех пор отвечает на его поклон самой
милой улыбкою.
- Ты решительно не хочешь познакомиться с Лиговскими? - сказал он мне
вчера.
- Решительно.
- Помилуй! самый приятный дом на водах! Все здешнее лучшее общество...
- Мой друг, мне и нездешнее ужасно надоело. А ты у них бываешь?
- Нет еще; я говорил раза два с княжной, и более, но знаешь, как-то
напрашиваться в дом неловко, хотя здесь это и водится... Другое дело, если
б я носил эполеты...
- Помилуй! да эдак ты гораздо интереснее! Ты просто не умеешь пользоваться
своим выгодным положением... да солдатская шинель в глазах чувствительной
барышни тебя делает героем и страдальцем.
Грушницкий самодовольно улыбнулся.
- Какой вздор! - сказал он.
- Я уверен, - продолжал я, - что княжна в тебя уж влюблена!
Он покраснел до ушей и надулся.
О самолюбие! ты рычаг, которым Архимед хотел приподнять земной шар!..
- У тебя все шутки! - сказал он, показывая, будто сердится, - во-первых,
она меня еще так мало знает...
- Женщины любят только тех, которых не знают.
- Да я вовсе не имею претензии ей нравиться: я просто хочу познакомиться с
приятным домом, и было бы очень смешно, если б я имел какие-нибудь
надежды... Вот вы, например, другое дело! - вы победители петербургские:
только посмотрите, так женщины тают... А знаешь ли, Печорин, что княжна о
тебе говорила?
- Как? она тебе уж говорила обо мне?..
- Не радуйся, однако. Я как-то вступил с нею в разговор у колодца,
случайно; третье слово ее было: "Кто этот господин, у которого такой
неприятный тяжелый взгляд? он был с вами, тогда..." Она покраснела и не
хотела назвать дня, вспомнив свою милую выходку. "Вам не нужно сказывать
дня, - отвечал я ей, - он вечно будет мне памятен..." Мой друг, Печорин! я
тебе не поздравляю; ты у нее на дурном замечании... А, право, жаль! потому
что Мери очень мила!..
Надобно заметить, что Грушницкий из тех людей, которые, говоря о женщине, с
которой они едва знакомы, называют ее моя Мери, моя Sophie, если она имела
счастие им понравиться.
Я принял серьезный вид и отвечал ему:
- Да, она недурна... только берегись, Грушницкий! Русские барышни большею
частью питаются только платонической любовью, не примешивая к ней мысли о
замужестве; а платоническая любовь самая беспокойная. Княжна, кажется, из
тех женщин, которые хотят, чтоб их забавляли; если две минуты сряду ей
будет возле тебя скучно, ты погиб невозвратно: твое молчание должно
возбуждать ее любопытство, твой разговор - никогда не удовлетворять его
вполне; ты должен ее тревожить ежеминутно; она десять раз публично для тебя
пренебрежет мнением и назовет это жертвой и, чтоб вознаградить себя за это,
станет тебя мучить - а потом просто скажет, что она тебя терпеть не может.
Если ты над нею не приобретешь власти, то даже ее первый поцелуй не даст
тебе права на второй; она с тобою накокетничается вдоволь, а года через два
выйдет замуж за урода, из покорности к маменьке, и станет себя уверять, что
она несчастна, что она одного только человека и любила, то есть тебя, но
что небо не хотело соединить ее с ним, потому что на нем была солдатская
шинель, хотя под этой толстой серой шинелью билось сердце страстное и
благородное...
Грушницкий ударил по столу кулаком и стал ходить взад и вперед по комнате.
Я внутренно хохотал и даже раза два улыбнулся, но он, к счастью, этого не
заметил. Явно, что он влюблен, потому что стал еще доверчивее прежнего; у
него даже появилось серебряное кольцо с чернью, здешней работы: оно мне
показалось подозрительным... Я стал его рассматривать, и что же?.. мелкими
буквами имя Мери было вырезано на внутренней стороне, и рядом - число того
дня, когда она подняла знаменитый стакан. Я утаил свое открытие; я не хочу
вынуждать у него признаний, я хочу, чтобы он сам выбрал меня в свои
поверенные, и тут-то я буду наслаждаться...
Сегодня я встал поздно; прихожу к колодцу - никого уже нет. Становилось
жарко; белые мохнатые тучки быстро бежали от снеговых гор, обещая грозу;
голова Машука дымилась, как загашенный факел; кругом него вились и ползали,
как змеи, серые клочки облаков, задержанные в своем стремлении и будто
зацепившиеся за колючий его кустарник. Воздух был напоен электричеством. Я
углубился в виноградную аллею, ведущую в грот; мне было грустно. Я думал о
той молодой женщине с родинкой на щеке, про которую говорил мне доктор...
Зачем она здесь? И она ли? И почему я думаю, что это она? и почему я даже
так в этом уверен? Мало ли женщин с родинками на щеках? Размышляя таким
образом, я подошел к самому гроту. Смотрю: в прохладной тени его свода, на
каменной скамье сидит женщина, в соломенной шляпке, окутанная черной шалью,
опустив голову на грудь; шляпка закрывала ее лицо. Я хотел уже вернуться,
чтоб не нарушить ее мечтаний, когда она на меня взглянула.
- Вера! - вскрикнул я невольно.
Она вздрогнула и побледнела.
- Я знала, что вы здесь, - сказала она. Я сел возле нее и взял ее за руку.
Давно забытый трепет пробежал по моим жилам при звуке этого милого голоса;
она посмотрела мне в глаза своими глубокими и спокойными глазами; в них
выражалась недоверчивость и что-то похожее на упрек.
- Мы давно не видались, - сказал я.
- Давно, и переменились оба во многом!
- Стало быть, уж ты меня не любишь?..
- Я замужем! - сказала она.
- Опять? Однако несколько лет тому назад эта причина также существовала, но
между тем... Она выдернула свою руку из моей, и щеки ее запылали.
- Может быть, ты любишь своего второго мужа?.. Она не отвечала и
отвернулась.
- Или он очень ревнив?
Аникина Наталья
Ильин Андрей
Конан-Дойль Артур
Зыков Виталий
Майер Стефани
Андреев Николай