улеглась. Тогда Белов выстрелил в медведицу-чуть в сторону, конечно, чтобы
не поранить, а то обозленная зверюга разнесла бы легкую машину вдребезги.
Медведица смахнула ракету лапой, облизала ее и кивнула давай, мол, еще.
Снова пальнул -- медвежата с визгом побежали за ракетой, в жизни еще так
весело не играли. Голодный, вне себя от злости, Белов чуть не сутки
безвылазно проторчал в кабине: совестил медведей, обзывал их всякими
словами. Да разве они, мерзавцы, поймут?
пришел туда еле живой. Набросился на еду, отдохнул, посмеялся с друзьями над
своим приключением, и все стали думать, как выручить самолет. Проще всего
было бы дождаться осени, когда тундра подмерзает, но это еще два-три месяца,
и Семенов, который замещал начальника, вместе с Беловым придумал хитроумный
план. Несколько дней всем коллективом к самолету таскали доски и соорудили
этакий двухдорожечный тротуар длиной метров двадцать пять -- будущую
взлетную полосу. Потом разгрузили самолет -- сняли вспомогательный движок,
спальные мешки, слили почти весь бензин -- и вкатили У-2 на дорожку. Теперь
успех зависел от слаженности, синхронности общих действий. Человек десять
взялись за хвост и за крылья, Белов запустил мотор, а Семенов стоял впереди
с поднятой рукой и ждал сигнала. Предприятие было рискованное и требовало от
летчика поистине ювелирной работы: в случае неудачи самолет мог
скапотировать -- и тогда неизбежна тяжелая авария. Самолет трясся, люди с
трудом его удерживали, а Семенов неотрывно смотрел в лицо Белова, чтобы не
упустить кивка. Не забыть ему его лица, сколько эмоций было на нем написано!
Будто все существо свое Белов подключил к мотору, набиравшему максимальные
обороты, душу свою прибавляя к подъемной силе самолета! Кивок, Семенов резко
опустил руку, люди мгновенно упали на землю, а самолет бешено рванулся но
дорожке и взмыл в воздух! Дальше было просто. В полутора километрах на
склоне пологого холма заранее подыскали площадку из выветрившихся камней, и
Белов благополучно там приземлился. Подтащили туда движок, мешки и бензин,
привели самолет в порядок, и Белов улетел -- веселый, уверенный в себе и в
своей неизменной удаче.
не улетал из Мирного в сильную пургу. Он воссоздал в своей памяти план
аэропорта Мирный, его взлетно-посадочную полосу. С трех сторон зона
ледниковых трещин, с четвертой -- ледяной барьер высотой в несколько
десятков метров. И стоковый ветер с купола, двадцать пять метров в секунду.
Возможно, такой летчик божьей милостью, как Николай Белов, и здесь может
усмотреть свой шанс. Но очень возможно и то, что самолет, будто спичку,
подхватит воздушный вихрь, изломает и выбросит либо в зону трещин, либо с
барьера в море.
полета Колю нужно уберечь!
скорчившись калачиком, в этом тепле. Не возникни тревожная мысль о Белове,
провалялся бы, наверное, еще час или два, а теперь медлить преступно, гонит
она кнутом на работу, как старую, измочаленную жизнью лошадь, которой уже и
овса не надо, дали бы клок сена и оставили в покое.
мешка.
Запуск
бросал исподтишка взглядов на часы. По-настоящему заснуть ухитрился лишь
один Бармин, и теперь он выглядел свежее других. Пока товарищи натягивали
унты, Семенов поделился своими опасениями.
и сломает себе шею.
хрустом потягиваясь. А шейные позвонки наш док ремонтировать не умеет.
сединой у Гаранина, рыжеватой у доктора. Филатов бодрился, хотя горная
болезнь явно действовала на него сильнее, чем на других, а глаза сильно
покраснели и слезились: выходя на улицу, он забывал надевать темные очки.
Пошли, Женька, поищем лесу для треноги.
склад, разыскали несколько рудстоек и сколотили из них треногу, установили
над дизелем, оснастили ее блоком с капроновым шнуром и с превеликой
осторожностью подвесили крышку цилиндров -- два пуда чугуна. Теперь ее
следовало опустить на шпильки блок-картера -- предельно точно, чтобы не
сбить резьбу. Эту ответственную операцию механики никому не доверили,
опускали крышку вдвоем. Под ее тяжестью шнур натянулся струной, и Семенов с
беспокойством подумал, что ни только треногу, но и капрон нужно было
испытать на прочность. Тот самый штормтрап, который когда-то оборвался в
шурфе, тоже был из капрона, и Семенов тогда пришел к выводу, что при сильных
морозах много надежнее обыкновенная пеньковая веревка, не говоря уже о
манильском тросе. А синтетика есть синтетика, искуственные волокна холода не
любят, становятся хрупкими и ломкими.
вцепился в шнур и напрягся, чтобы чуть-чуть ее приподнять. Дугин кивнул --
опускай, мол, все в порядке. Удовлетворенно вздохнул, выпрямился.
что вручную, стали наживлять гайки на торчащие сквозь отверстия крышки
шпильки.
отбивные бифштексы. Способ старинный, в Арктике и по сей день любители так
готовят оленину. Может, гурману такая пища и не пришлась бы по вкусу, зато
для ее приготовления ни печки, ни сковороды с жиром не надо, мясо испекается
в одну минуту.
Знаешь, Женька, чем трудовой день красен?
башковитый мужик придумал, по имени Сократ. Верно, док?
присаживаясь -- Кстати, он жил и мыслил в Древней Греции.
Филатов.-- Знал, что ты неуч, но не думал, что такой глухой. Отецкомандир,
предлагаю организовать на Востоке курсы по ликвидации безграмотности, для
Дугина и Волосана.
-- Ты, а не Сократ.
аппетита поели (какой там аппетит, когда чувствуешь себя, будто после
тяжелого похмелья!), с наслаждением опустошили двухлитровый термос крепкого
чая и принялись за второй.
кают-компании на тумбочку бак с компотом, подходи и пей, сколько влезет. Или
ваш любимый клюквенный морс, Андрей Иванович, которым Михеич баловал.
репутацией, бочонок клюквы раздобыл, чтобы ваши хилые организмы
витаминизировать?
зимовку искали в Мирном?
немножко..
купнешься в баньке -- эх, без парной наша банька! -- разденешься до трусов и
в постельку, на полных восемь часов, да еще после обеда два часа для
здоровья. Житуха!
Нужно же такое придумать -- банька, постелька... Ты что, отмываться и спать
без задних ног сюда приехал?
торопиться некуда, молодой я очень, среднего комсомольского возраста. Я,
может, еще "Москвича" купить желаю и махнуть на юг с одной забавной крошкой.
Есть одна на примете, художественная гимнасточка.
придется заканчивать этот пустой, но очень полезный для ребят разговор. В
одной книге -- какой, Семенов припомнить не мог -- он вычитал такую сцену.
Хирург произвел сложнейшую операцию, спас придворного, и тот, открыв глаза,
первым делом спросил: "Как здоровье императора?" И тогда хирург обронил:
"Царедворец ожиложивет и человек". Этот афоризм очень понравился Семенову,
который вообще ценил мысли, навевающие ассоциации. Юмор для него всегда был
вернейшим барометром настроения. По своему опыту Семенов знал, что люди,
перестающие шутить, погружаются в депрессию, последствия которой трудно
предугадать. Так бывает с теми, кто впадает в полярную тоску, кем овладевают
уныние и безнадежность. Тогда в коллективе, особенно в небольшом, могут
появиться трещины, он перестанет быть монолитом и оказывается под угрозой
распада. Семенов отдавал себе отчет в том, что такая опасность совсем
Шилова Юлия
Курылев Олег
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Лондон Джек
Суворов Виктор