Чтение 19–й страницы книги ~Свидание с Петербургом~

выписали из Цербста,-- не произвела на свет наследника-

Государыне уже казалось, что она совершила непоправимое -- ошиблась в
выборе. Ей мечталось, что Петр Федорович, при всех из-держках характера и
воспитания, приехав в Россию, вспомнив по-койную мать и великого деда,
вернется к изначальному, к истинным корням своим -- русским. Вместо этого
великий князь стал еще более голштинцем, чем был. Он собрал вокруг себя всех
подвизающихся в Петербурге немцев и вкупе с теми, кто приехал с ним из
Голштинии, образовал в центре России словно малое немецкое государство.

Екатерина тоже жила в этом, противном духу государыни, мирке, но жила
сама по себе. При этом она была почтительна, весела, доб-рожелательна,
упорно, хоть и коверкая слова, говорила по-русски, но какие мысли клубились
под этим высоким, чистым, упрямым лбом, Елизавета не могла понять, сколько
ни старалась.

В глухие ночные часы, когда Елизавета не могла уснуть и часа-ми глядела
в черные, казавшиеся враждебными окна, чесальщицы пяток -- а их был целый
штат, и дамы самые именитые -- нашепты-вали ей подробности семейной жизни
великих князя и княгини. О Петре Федоровиче не говорили дурных слов,
государыня сама их знала, но Екатерина... "Хитрая... ваше величество, улыбка
ее -- мас-ка, к Петру Федоровичу непочтительна, насмешлива, обидчива, чуть
что -- в слезы... Пылкой быть не хочет, матушка государыня... супру-жескими
обязанностями пренебрегает и страсти мужа разжечь не может!" Это ли не
противная государству политика?

Елизавета советовалась с Лестоком, но беспечный, а скорее хит-рый
лейб-медик, который благоволил к великой княгине, а перед Пет-ром заискивал,
не захотел говорить языком медицины.

-- Люди молодые, здоровые. Бог даст, матушка, и все будет хо-рошо! -- И
засмеялся белозубо. До пятидесяти лет сохранить такую улыбку! При этом
рассказал историйку или сказку про одну молодую пару: тоже думали --
бесплодие, а оказалось, что молодая просто лю-била поспать. И уж как
разбудили!..

Канцлер Бестужев понимал сущность дела лучше самой государы-ни, ему и
объяснять ничего не надо. Он давно считал, что молодой двор надо призвать к
порядку. Но не только отсутствие ребенка его волновало. Мало того, что
бражничают, бездельничают, флиртуют, давая повод иностранным послам для
зубоскальства, так еще плетут интриги! Маменька великой княгини -- герцогиня
Иоганна -- не дава-ла Бестужеву покоя. Выдворили ее из России, но она и
оттуда, со стороны, хочет навязать русскому двору прусскую политику. А
сущ-ность этой политики в том, чтобы свергнуть его, Бестужева.

Совет канцлера был таков: необходимо составить соответствую-щую бумагу,
в коей по пунктам указать молодому двору, как им жить надобно, а если пункты
соблюдаться не будут, принимать меры, то есть строго наказывать.

Такой совет не столько озадачил, сколько развеселил Елизавету. Ах,
Алексей Петрович, истинно бумажная душа! Да разве можно кого-либо заставить
жить по пунктам? Как бы ни были хороши эти пункты, если у человека совести
нет иль, скажем, он с этими пункта-ми не согласен, так неужели он не найдет
тысячи способов прене-бречь пронумерованной бумагой?

И напряги Елизавета свой тонкий ум, поразмысли об этом ве-черок, может
быть, и придумала бы что-нибудь дельное, но не могла эта подвижная, как
ртуть, женщина слишком долго думать о госу-дарственной пользе. Она велела
заколотить дверь, соединяющую ее покои с апартаментами молодого двора,
досками и, отгородясь таким способом от надоевшего Петра и его супруги,
занялась своими делами.

И летит по зимнему первопутку кибитка государыни с дымящейся трубой,
искры взвиваются в ночное небо. В кибитке установлена печка для обогрева,
лошадей меняют каждые десять верст. В Моск-ву! На тайное венчание с бывшим
певчим, красивейшим и нежней-шим Алексеем Григорьевичем Разумовским.
Историки спорят -- бы-ло, не было этого венчания в церкви подмосковного
сельца Перова, документы отсутствуют. А я точно знаю, и без всяких
документов:

было! Если могла Елизавета хоть тайно освятить свою любовь цер-ковным
браком, то не стала бы от него отказываться, как не отка-зывалась она
никогда от радостей жизни.

Сколько было в этой женщине жизненной силы! И не стоит гово-рить, что
она была направлена не туда, то есть не на государственные нужды. А может,
именно туда, куда надо. Елизавета была совестли-ва, религиозна, незлобива, в
ее сердце жила память о делах Петра Великого, она отменила смертную
казнь--более чем достаточно для женщины, и пусть государственными делами
занимаются министер-ские мужи, она отдает свое время охоте и маскарадам,
святочным играм на рождество, катаньям на масленицу, ночевкам в шатрах,
русским хороводам на лужайках и любви, ах, как слабо женское сердце!

_______________

* Весьма точно отозвался о нашей государыне французский посол д'Аллион
(не помню дословно, и потом--это только перевод): "У Елизаветы всего лишь
женский ум, но его у нее было много". Истинно так.

______________

Итак, великий князь был предоставлен самому себе и жил весело,
развлекаясь с Катенькой Карр, напиваясь с егерями, занимаясь экзерцициями с
лакеями и обижая жену, а Екатерина учила русский язык, читала Плутарха,
письма мадам де Севинье и, оберегая свою независимость, аккуратно
переписывалась с маменькой, что моталась по Европе, ища для себя выгод.
Бестужев негодовал, понимая, что не может найти управу на молодой двор,
однако жизнь скоро предоста-вила ему эту возможность.

В комнате с забитой досками дверью Петр Федорович разместил полки своих
марионеток. В двадцать два года уже не играют в куклы и оловянных
солдатиков, но великий князь, обвини его кто-нибудь в этом, сказал бы, что
он разыгрывает баталии, и хоть макетно, на сто-ле, но все равно тренирует ум
полководца, и никому не сознался бы, что эти игрушки напоминают ему
оставленный в Голштинии дом. Германия -- страна игрушек, рождественских
прекрасных кукол, за-водных экипажей, танцующих кавалеров и прочая...
Словом, он играл в солдатики, когда услыхал за забитой досками дверью
отчетливый смех и звон бокалов. Государыня веселилась. Вначале он просто
вслушивался в голоса за дверью. Наверное, им руководили не толь-ко
любопытство, но и досада: кому понравится, если от тебя отгора-живаются
досками. Потом он приник к замочной скважине.

Происходящее на половине государыни показалось ему столь ин-тересным,
что он придумал просверлить несколько дырочек в двери, чтобы устроить
подобие спектакля. В зрители он позвал великую княгиню и двух фрейлин.
Екатерина отказалась. Во-первых, потому что подглядывать нехорошо, а
во-вторых,--просто опасно. Вместо Екатерины подвернулся капрал кадетского
корпуса, который зачем-то болтался в покоях великого князя. Фрейлины встали
на стулья и, радостно хихикая, приблизили глаза к дырочкам, капрал
примостил-ся у замочной скважины.

За забитой дверью шел веселый ужин государыни с нежным дру-гом ее
Алексеем Разумовским, и все атрибуты этого ужина указыва-ли на домашний,
семейный его характер. Разумовский сидел против государыни в халате, они
смеялись, потом государыня села к нему на колени-Фрейлины не решились
досмотреть спектакль до конца, и у них, конечно же, хватило ума держать язык
за зубами, если бы не вели-кий князь... Тот, напротив, всем и каждому
сообщил, что делает ве-черами его тетушка. По дворцу поползли самые
пикантные сплетни. Здесь интересен был и сам факт семейного ужина, и его
пикантные подробности. Скоро сплетни и их источник стали известны
госуда-рыне.

Давно во дворце не видели ее в таком гневе. Дело расследовала Тайная
канцелярия. Любопытного капрала высекли розгами, а Петра Елизавета вызвала к
себе для ответственного разговора.

Петр Федорович только играл раскаяние, в глубине души его те-шила
мысль, что позлил он тетушку, и Елизавета это почувствовала.

-- Ты, Петруша, вспомни, как на Руси наказывают неблагодар-ных сыновей.
Да, да,-- покивала она головой, видя, что Петр испугался.-- Я о дяде твоем
говорю, Алексее Петровиче. Помнишь, как дедушка с ним поступил?

Петр вспомнил, и воспоминания заставили его посерьезнеть, од-нако
ненадолго,

После истории с дверью Елизавета и сказала канцлеру:

-- Ну, Алексей Петрович, сочиняй свои пункты.

И Бестужев сочинил. Документов было два: один для великого князя Петра,
другой для супруги его Екатерины Алексеевны. Главная мысль обоих документов:
достойных особ необходимо перевоспиты-вать, для чего императорским
высочествам назначались гофмейстер и гофмейстерина. Достойным особам
надлежало ознакомиться с до-кументом и поставить свою подпись.

Пунктов в инструкции Петру Федоровичу было много, и они были самые
разнообразные, например, забыть непристойные привычки, как-то : опорожнять
стакан на голову лакея, забыть употреблять не-приличные шутки и брань,
особливо с особами иностранными, забыть искажать себя гримасами и
кривляньями всех частей тела... Всего не перечислишь.

Пунктов, предъявленных Екатерине, было всего три, но по зна-чимости они
перевешивали воспитательную инструкцию, врученную великому князю. Екатерине
надлежало: во-первых, быть более усерд-ной в делах православия, во-вторых,
не вмешиваться в дела русской империи и голштинские, в-третьих, прекратить
фамильярничать с "особами мужеска пола" -- вельможами, камер-юнкерами и
пажами. Тон документа был оскорбительный.

Даже время не рассудило, кто прав в этих пунктах, пятидесяти-летний
канцлер или семнадцатилетняя девочка, которая и в те годы, как цветок в
бутоне, несла в себе все задатки будущей Екатерины Великой. Да, наверное,
она не прониклась до конца духовной красо-той православия, но зато
добровольно забыла старую, лютеранскую веру. Она не собиралась вмешиваться в
дела русской империи, но мать в письмах задавала ей вопросы, и она, зачастую
бездумно, от-вечала на них. Последний пункт наиболее деликатен. Окидывая
взглядом жизнь императрицы Екатерины, мы видим, что она умела поддерживать с
"особами мужеска пола" дружественные отношения, но посмертное горе
Екатерины, и не без основания, в том, что имя ее связывалось с откровенно