всем своим видом показывая, как мне стыдно. Порой, когда я встречался
взглядом с чьими-нибудь умными глазами или вдруг натыкался на особо соч-
ный образчик миллеровского остроумия, я запинался и некоторое время
что-то бормотал еле слышным голосом. Слушатели зевали, ерзали, шепта-
лись, ворчали и наконец принялись выкрикивать: "Громче! Ничего не слыш-
но!" Я начал пропускать страницы и, плохо зная материал, почти каждый
раз оказывался в середине фразы, не имевшей ничего общего с предыдущей.
Но эти неувязки ни у кого не вызывали смеха, что показалось мне весьма
зловещим знаком. По правде сказать, я начинал бояться худшего и почти не
сомневался, что мне вскоре будет нанесено оскорбление действием, когда
вдруг ощутил, насколько все это смешно. Я чуть было не расхохотался, и,
когда мне опять крикнули, чтобы я читал громче, я в первый раз улыбнулся
своим слушателям.
никому не хочется меня слушать, что, впрочем, и неудивительно.
слез. Моя импровизированная острота была вознаграждена громовыми и про-
должительными аплодисментами. Затем, пропустив три страницы, я весело
заметил:
наконец сошел с эстрады, мне вслед смеялись, стучали ногами, кричали и
махали шляпами.
блокнот. Едва увидев меня, он вскочил на ноги, и я с удивлением заметил,
что по его щекам текут слезы.
меня не простишь! Ну, да ладно. Я же хотел, как лучше. А с каким мужест-
вом и благородством ты довел ее до конца! Я ведь боялся, что нам придет-
ся вернуть деньги.
изумления обнаружил, что, в общем, все они люди очень приятные, и даже
Гарри Миллер как будто человек вполне порядочный. Я потребовал устриц и
шампанского (лекция принесла нам солидную сумму) и, поскольку мое нерв-
ное напряжение требовало разрядки, принялся шутить, да так, что все они
непрерывно хохотали. С необычайным подъемом я описывал свое бдение над
литературными трудами Гарри Миллера и гамму чувств, которые я испытал на
эстраде. Мои сотрапезники наперебой клялись, что я душа общества и царь
всех лекторов, и - столь удивительна сила печати - если бы вы прочли от-
четы о моей лекции, появившиеся на следующий день в газетах, то вообра-
зили бы, что она прошла удивительно удачно.
нывший Пинкертон огорчался за двоих.
зив, что мысль об этой лекции тебе неприятна, я должен был бы прочесть
ее сам.
- одни и те же химические элементы, лишь облеченные в различную форму,
поддерживают жизнь всех обитателей земли. Немного понаблюдав Пинкертона
в его новой обстановке, я убедился, что это правило применимо и к тем
мыслительным процессам, с помощью которых мы извлекаем из жизни радость.
Начитавшийся Майн Рида мальчуган, сжимая в руках игрушечное ружье, кра-
дется по воображаемым лесам - и точно так же Пинкертон, шествуя по Кир-
ни-стрит в свою контору, чувствовал, что жизнь его полна жгучего интере-
са, а случайная встреча с миллионером преисполняла его счастьем на дол-
гие часы. Его романтикой была реальность, он гордился своим занятием, он
наслаждался деловой жизнью. Представьте себе, что кто-нибудь наткнулся у
Коромандельского берега на затонувший галион и, пока его шхуна лежит в
дрейфе, отмеряет под грохот прибоя золотые слитки ведрами при свете го-
рящих обломков; но, хотя этот человек, несомненно, окажется владельцем
неизмеримо большего богатства, ему не испытать и половины того романти-
ческого волнения, с которым Пинкертон подводил в пустой конторе свой
еженедельный баланс. Каждый нажитый доллар был словно сокровище, извле-
ченное из таинственной морской пучины, каждая сделка - словно прыжок ис-
кателя жемчуга в волны, а когда Пинкертон предпринимал биржевые опера-
ции, он с восторгом чувствовал, что сотрясает самые столпы современной
жизни, что в самых дальних странах люди, словно по боевому кличу, прини-
маются за дело, а золото в сейфах миллионеров содрогается.
нако было пять совершенно не связанных между собой предприятий, о кото-
рых он постоянно говорил и которыми страшно гордился. "Коньяк Золотого
Штата, тринадцать звездочек, лицензированный" (весьма ядовитый напиток)
занимал в его мыслях весьма большое место и расхваливался в весьма крас-
норечивой, хотя и не слишком правдивой брошюре "Зачем пить французский
коньяк? Обращение к умным людям". Он держал рекламную контору - давал
советы, составлял проспекты и служил посредником между владельцами ти-
пографий и людьми неопытными или малоизобретательными. Тупой галантерей-
щик приходил к нему набраться идей, разбитной театральный агент являлся
за сведениями о местных условиях, и все до одного его клиенты уходили,
унося с собой экземпляр его брошюры "Как, когда и где, или руководство
по рекламе". Каждую субботу он зафрахтовывал буксирный пароходик и выво-
зил желающих на взморье, снабжая их удочками и приманкой для шестичасо-
вого ужения за пять долларов с головы. Мне рассказывали, что кое-кто из
его пассажиров (без сомнения, умелые рыболовы) еще наживались на этой
сделке. Иногда он покупал потерпевшие крушение или назначенные на слом
суда, которые затем (уж не знаю как) вновь оказывались на плаву, сменяя
только названия, и продолжали бороздить океан под флагами Боливии или
Никарагуа. И, наконец, имелась некая сельскохозяйственная машина, блис-
тавшая малиновой и синей краской и, как считалось, "восполнявшая давно
ощущавшийся пробел", - Пинкертону принадлежала десятая часть патента.
(его собственное выражение), он занимался самой разнообразной и весьма
таинственной деятельностью. Ни один доллар, находившийся в его владении,
не лежал спокойно - он жонглировал ими, словно клоун апельсинами. Мои
собственные заработки, когда я начал получать свою долю прибылей, он
только показывал мне, а затем они исчезали, как те деньги, которые дарят
ребенку только для того, чтобы он опустил их в церковную кружку. После
подведения еженедельного баланса Пинкертон являлся сияя, хлопал меня по
плечу и заявлял, что чистая прибыль достигла гигантской цифры, после че-
го выяснялось, что у него нет четверти доллара на стакан виски.
емым восторгом.
как он выражался.
предприятия.
намека на некоторые капиталовложения Пинкертона, В качестве примера при-
веду одно из них, которое мне удалось проследить от начала и до конца:
он купил седьмую часть фрахта некой злополучной шхуны, направлявшейся в
Мексику с контрабандной партией оружия. Затем шхуна должна была вер-
нуться в Сан-Франциско со столь же контрабандными сигарами. О печальном
исходе этого предприятия - кораблекрушении, конфискации шхуны и судебном
процессе со страховой компанией - я распространяться не стану, слишком
уж это грустная тема. "Идея оказалась малоудачной", - больше Пинкертон
ничего не сказал, но я видел, что его финансы потерпели серьезный ущерб.
Надо добавить, что об этой сделке я узнал совершенно случайно, так как
Пинкертон довольно скоро перестал посвящать меня в свои тайны. О причине
такой перемены я расскажу ниже.
доллары, находилась в самом центре города и представляла собой обширное
помещение с высокими потолками и множеством зеркальных окон. Стеклянная
горка полированного красного дерева являла взгляду батарею примерно в
двести бутылок с яркими этикетками. Они содержали "Пинкертоновские три-
надцать звездочек", хотя, глядя на них издали, только эксперт отличил бы
их от бутылок с соответствующим французским напитком. Я часто поддразни-
вал моего приятеля этим сходством и советовал ему выпустить второе изда-
ние его брошюры, с исправленным заглавием: "Зачем пить французский
коньяк, если мы предлагаем вам те же самые этикетки?" Дверцы горки то и
дело открывались, и если в конторе появлялся человек, незнакомый с дос-
тоинствами пинкертоновского коньяка, ему перед уходом непременно препод-
носилась бутылка. Когда я пробовал протестовать против такой расточи-
тельности, Пинкертон восклицал:
бестоимость напитка практически равна нулю. Как бы я ни старался, дешев-
ле рекламы мне не найти.
в том, что, когда Пинкертон собирался пустить "Тринадцать звездочек" в
продажу, наступил дождливый сезон. Он ждал, не имея за душой почти ни
гроша, первого ливня: едва пошел дождь, все улицы, как по сигналу, на-
полнились агентами, продававшими пннкертоновские рекламные зонтики, и
все обитатели Сан-Франциско, от торопящегося к парому биржевого маклера
и до старушки, ожидающей на углу конки, стали прятаться от дождя под
Роллинс Джеймс
Ильин Андрей
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Орловский Гай Юлий