тебя. Но скажи теперь, что особенного случилось сегодня
вечером, почему ты метался сам не свой? Поссорился с
кем-нибудь? Проиграл деньги?
пустяка. Меня пригласили к одному профессору, сам я, кстати
сказать, не профессор, -- а мне, в сущности, не следовало туда
ходить, я отвык сидеть в гостях и болтать, я разучился это
делать. Да и в дом-то я уже вошел с чувством, что ничего
путного не получится. Только я повесил шляпу, как уже сразу
подумал, что, наверно, она мне скоро понадобится. Ну вот, а у
этого профессора, значит, стояла на столе такая картинка,
глупая картинка, и она меня разозлила...
меня.
Гете. Но на ней он был не такой, как на самом деле -- впрочем,
точно это вообще неизвестно, он умер сто лет назад. Просто
какой-то современный художник подогнал Гете к своему
представлению о нем, и эта картинка разозлила меня, показалась
мне мерзкой -- не знаю, понятно ли вам это?
почти все профессора, большой патриот и во время войны вовсю
помогал врать народу -- от чистого сердца, конечно. А я против
войны. Ну да ладно. Значит, дальше. Мне и глядеть-то на эту
картинку не надо было...
очень люблю, а кроме того, мне вдруг подумалось... ну, я
подумал или почувствовал что-то вроде того, что вот, мол, я
сижу у людей, которых считаю своими и о которых думал, что они
любят Гете, как я, и видят его примерно таким же, как вижу я, а
у них стоит эта пошлая, лживая, приторная картинка, и они
находят ее великолепной, не замечая даже, что ее дух -- прямая
противоположность духу Гете. Они находят ее чудесной, и по мне
-- пускай, это их дело, но у меня уже нет никакого доверия к
этим людям, никакой дружбы с ними, никакого чувства родства и
общности. Впрочем, дружба и так-то была не Бог весть какая. И
тут я разозлился, загрустил, увидел, что я совсем один и никто
меня не понимает. Вам это ясно?
картинкой по головам?
но...
глупого мальчишку. Ну, Гарри, мне тебя почти жаль, ты еще
совсем ребенок.
мне выпить стакан вина. Она и правда вела себя со мной как
мама. Но временами я видел, до чего она красива и молода.
назад, а наш Гарри очень его любит и чудесно представляет себе,
какой у него мог быть вид, и на это у Гарри есть право, не так
ли? А у художника, который тоже в восторге от Гете и имеет
какое-то свое представленье о нем, у него такого права нет, и у
профессора тоже, и вообще ни у кого, потому что Гарри это не по
душе, он этого не выносит, он может наговорить гадостей и
убежать. Был бы он поумней, он просто посмеялся бы над
художником и над профессором. Был бы он сумасшедшим, он швырнул
бы им в лицо ихнего Гете. А поскольку он всего-навсего
маленький мальчик, он убегает домой и хочет повеситься... Я
хорошо поняла твою историю, Гарри. Это смешная история. Она
смешит меня. Погоди, не пей так быстро! Бургундское пьют
медленно, а то от него бросает в жар. Но тебе нужно все
говорить, маленький мальчик.
какая-нибудь шестидесятилетняя гувернантка.
все.
что я говорю тебе "ты", а сам все еще говоришь мне "вы". Все
латынь да греческий, все бы только посложнее! Если девушка
говорит тебе "ты" и она тебе не противна, ты тоже должен
говорить ей "ты". Ну, вот, кое-что ты и узнал. И второе: уже
полчаса, как я знаю, что тебя зовут Гарри. Я это знаю, потому
что спросила тебя. А ты не хочешь знать, как меня зовут.
можешь снова спросить. Сегодня я уже тебе не скажу. Ну, вот, а
теперь я хочу танцевать.
настроение, я испугался, что она уйдет и оставит меня одного, и
тогда сразу все станет по-прежнему. Как возвращается вдруг,
обжигая огнем, утихшая было зубная боль, так мгновенно вернулся
ко мне мой ужас. Господи, неужели я забыл, что меня ждет? Разве
что-нибудь изменилось?
Конечно, ты можешь танцевать сколько хочешь, но не уходи
надолго, вернись, вернись!
она была стройна, но роста небольшого. Она снова напомнила мне
кого-то -- кого? Это оставалось загадкой.
или даже через час. Вот что я тебе скажу: закрой глаза и сосни;
тебе это нужно.
на ходу она взглянула в круглое, крошечное карманное зеркальце,
подняла брови, припудрила подбородок крошечной пуховкой и
исчезла в танцзале. Я огляделся: незнакомые лица, курящие
мужчины, пролитое пиво на мраморном столике, везде крик и визг,
рядом танцевальная музыка. Мне надо соснуть, сказала она. Ах,
детка, знала бы ты, что мой сон пугливее белки! Спать в этом
бедламе, сидя за столиком, среди стука пивных кружек. Я отпил
глоток вина, вынул из кармана сигару, поискал взглядом спичек,
но курить мне, собственно, не хотелось, я положил сигару перед
собой на столик. "Закрой глаза", -- сказала она мне. Одному
Богу известно, откуда у этой девушки такой голос, такой
низковатый, добрый голос, материнский голос. Хорошо было
слушаться ее голоса, я в этом убедился. Я послушно закрыл
глаза, приклонил голову к стене, услыхал, как окатывают меня
сотни громких звуков, усмехнулся по поводу мысли о том, чтобы
здесь уснуть, решил пройти к двери зала и заглянуть в него, --
ведь надо же мне было посмотреть, как танцует моя красивая
девушка, -- шевельнул под стулом ногами, почувствовал лишь
теперь, как бесконечно устал я, прослонявшись по улицам столько
часов, и остался на месте. И вот я уже спал, покорный
материнскому приказу, спал жадно и благодарно и видел сон,
такой ясный и такой красивый сон, каких давно не видел. Мне
снилось:
только, что обо мне доложено "его превосходительству", потом
меня осенило, что примет-то меня господин фон Гете. К
сожалению, я пришел сюда не совсем как частное лицо, а как
корреспондент некоего журнала, это очень мешало мне, и я не мог
понять, какого черта оказался в таком положении. Кроме того,
меня беспокоил скорпион45, который только что был виден и
пытался вскарабкаться по моей ноге. Я, правда, оказал
сопротивление этому черному паучку, стряхнув его, но не знал,
где он притаился сейчас, и не осмеливался ощупать себя.
доложили вместо Гете Маттиссону46, которому я, однако, спутав
его во сне с Бюргером, приписал стихи к Молли. Впрочем,
встретиться с Молли мне очень хотелось бы, я представлял ее
себе чудесной женщиной, мягкой, музыкальной, вечерней. Если бы
только я не сидел здесь по заданию этой проклятой редакции! Мое
недовольство все возрастало и постепенно перенеслось на Гете,
который вдруг вызвал у меня множество всяких упреков и
возражений. Прекрасная могла бы выйти аудиенция! А скорпион,
хоть он и опасен, хоть он, возможно, и спрятался поблизости от
меня, был, пожалуй, не так уж и плох; он мог, показалось мне,
означать и что-то приятное, вполне возможно, так мне
показалось, он имеет какое-то отношение к Молли, он как бы ее
гонец или ее геральдический зверь, дивный, опасный
геральдический зверь женственности и греха. Может быть, имя
этому зверю было Вульпиус47? Но тут слуга распахнул дверь, я
Белоусов Валерий
Дальский Алекс
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Громыко Ольга