без этого нет границ для времени, а без этого диалектически немыслимо само
время. Однако как бы мифология ни мыслила себе временную структуру космоса,
все-таки необходимо, чтобы время сгущалось в вечность именно на границе
мира. Только тогда силою самого времени, т.е. самого бытия, нельзя будет
выйти за пределы мира. Мы движемся, например, от Земли на Луну. Здесь, в
связи с лунным пространством и временем, мы получаем другой облик и начинаем
жить в другом времени. Потом движемся на другие планеты и переживаем все
новые и новые деформации. Наконец, мы приближаемся к пространственной
границе мира, где наше тело, по своему объему, превращается уже в нуль и мы
начинаем вращаться со всем небосводом, не выходя за пределы мира и,
следовательно, не выходя за пределы времени. Вернее, мы и тогда продолжаем
быть во времени, но это время есть протекание и жизнь уже внутри самой
вечности, внутри той или другой ее иерархийной сферы, так что никакое
становление и протекание не расслаивает бытия, а уже само по себе
ограничивает его вечным круговращением вокруг него же самого.
представлена и изображена бесконечно разнообразными формами, смотря по тому,
в каком плане пространственно-временного бытия мы ее мыслим. Сами же эти
планы ниоткуда не могут взяться сами по себе, так как они не больше как
становление вечности. Следовательно, если в становлении может стать только
то, что есть в том, что именно становится, то планы
пространственно-временного бытия суть не больше как алогически, т.е. более
или менее слепо, повторенные планы и различия самой вечности. В системе
наиболее диалектически разработанной космологии - античной, - как я показал
в "Античном космосе", - мыслится четыре или, подробнее, пять планов: Огонь
(перво-единое), Свет (ум, идея), Воздух (Душа, Дух), Земля (софийное тело),
Вода (окачественность четвертого начала через первые три). Существует,
следовательно, по крайней мере, пять типов пространства, пять типов времени
и пять типов телесности (не входя в дальнейшую детализацию), - огненное
тело, световое тело, воздушное тело, земляное тело и водяное тело, - и,
стало быть, пять типов оформления, пять типов образности, пять типов
символов.
бесконечного количества) пространств и времен. Каждая сфера мира обладает
специфически свойственным ей типом пространства и времени, где эти последние
пребывают в покое или в равномерном движении. Но, силою алогической стихии,
каждая сфера может содержать в себе и иноприродные пространства и времена,
которые могут быть в относительной дисгармонии с теми, которые для данной
сферы специфичны. Тогда мы наблюдаем, как в сфере, например, земного
пространства и времени земное тело превращается в воздушное, световое,
огненное и т.д. С другой стороны, зная точное взаимоотношение этих сфер,
можно их сознательно видоизменить. Я не буду приводить тут массы примеров,
которыми буквально заполнен сейчас мой мозг и которые просятся, чтобы их тут
записать, а приведу один, приводимый у В.Г.Богораза (Тана). "Мыши, например,
обитают на нашей земле. Но где-то существует особая мышиная область. Там эти
самые мыши живут в какой-то иной ипостаси бытия. Имеют жилища, запасы,
орудия, утварь, справляют обряды, приносят соответствующие жертвы. Земной
шаман попадает в эту область. Старуха больна горлом. На нашей земле это -
мышь, которая попала в соломенную пленку (силок), поставленную нашими
земными ребятишками. Можно лечить ее двояко. Или врачевать ее шаманством, в
той особенной области, пока не лопнет пленка здесь. Мышь убежит, и старуха
опять-таки исцелится там. Шаман врачует там, вылечивает старуху. Соломенная
пленка на земле лопается, и мышь убегает. Шаману дают в уплату стяг мяса,
свиток ремня, тюленьи шкуры. Но на нашей земле эти дары превращаются в сухие
ветки и вялые листья"14.
пространства и вместе с тем делается мыслимой мифическая и наглядная
чудесная сущность каждой вещи.
есть не что иное, как вывороченная наизнанку личность, колеблющаяся между
Перво-огнем и Перво-светом, с одной стороны, и Тьмой Кромешной, с другой.
Каждая вещь, оставаясь самой собою, может иметь бесконечные формы проявления
своей личностной природы. Богатейшие примеры такого двойного, тройного и
вообще многократного символизма содержатся в сказках и сновидениях. Я много
читал разных книг, научных и ненаучных, по теории сновидения, но один пример
раз навсегда заставил меня принять символическую природу сновидения и его
значение в смысле мифически-модифицированного оформления обычных явлений
жизни. Я встретил однажды народного странника и, по-видимому, подвижника, с
которым завел разговор на мистические темы. На мой вопрос: "Почему ты не
женился?" он ответил целым рассказом об одном своем сне. "Я, говорит, в
молодости имел влечение к одной девице и долго колебался, оставить ли мой
путь странничества и жениться на ней или продолжать свои странствия целую
жизнь. И вот, после долгих колебаний я, наконец, решил жениться... И что же?
После этого вижу сон. Приснилась мне моя мать, которую нежно любил и уважал
больше всех людей на свете. Давно она померла, еще в моих молодых годах.
Родные и вечные черты ее страдающего лица часто вспоминаются мне во всю
жизнь... Мученица была и смиренная раба. И вот вижу, что я лежу на кровати,
а она подходит ко мне. Но что это? Мать ли моя? Вижу ее нетрезвою, какой она
не была ни разу в жизни. Она нагло и похотливо смеется и приближается ко мне
с низкими намерениями, предлагая разделить с нею ложе... Вижу также, что в
правой руке у нее острый, сверкающий нож, которым она хочет меня сейчас же
зарезать. А говорит слова, которые не то зовут к постыдному делу, не то
выговаривают матернюю брань. Да, да, именно матернюю брань. А лицо жирное,
красное, лоснится и ухмыляется. Я проснулся с холодным потом. И с тех пор
прожил вот целую жизнь странником, не помышляя не только о браке, но
стараясь всякую мысль о женщине выкинуть из головы..." Тут мы вспомнили с
ним слова Лествичника: "Странничество есть невозвратное оставление всего
того, что в отечестве противодействует нам к достижению цели благочестия.
Странничество есть недерзновенный нрав, неведомая мудрость, невыказывающее
себя благоразумие, сокровенная жизнь, незримая цель, неявный помысл, желание
унижения, вожделение стеснения, начало божественной любви, обилие любви,
отречение от тщеславия, глубина молчания"15. Можно сомневаться в том, как
надо было поступить этому страннику. Но нельзя сомневаться в том, что
отношения с женщиной мифически открылись ему в новом символическом плане,
которому присуще свое собственное пространство и время, - так как это было
обстоятельством, определившим ему именно его мифическое устроение и притом
на всю жизнь. Таких примеров, как это вполне понятно, я и читатель можем
привести без всякого труда несколько десятков и сотен, как из жизни, так и
из литературы.
воспринимаются, суть мифы.
этого сложного понятия. Скорее надо сказать, что здесь только первое
прикосновение к его существу. Личность есть самое существо мифа. Но тут как
раз только начинается это существо. Оно может и должно быть раскрыто
возможно детальнее. И по крайней мере три вопроса еще необходимо осветить,
чтобы эта характеристика не осталась слишком отвлеченной.
феноменолого-диалектическому составу, входит ли целиком в миф или нет? Миф
есть личностная форма, и личность есть миф. Но нельзя ли как-нибудь
детальнее охарактеризовать участие личностной стихии в мифе? Вся ли личность
целиком есть миф или, быть может, удобнее говорить о мифичности одного
какого-нибудь момента личности, пусть неотделимого от самой личности, но все
же как-то отличного от нее самой? Да и самое наше выражение "лик личности",
и "личностная форма" не указывает ли, что мифом удобнее назвать какой-то
один определенный момент в личности, который, конечно, определяется только
через нее, но который все же есть какой-то момент в ней, а не сама она как
субстанция?
только в смысле момента или стороны личности, становящейся мифом, но и в
смысле формы проявления личности, в смысле того, как эта сторона
функционирует в мифе. Личность проявляет себя многообразно. Так, живой
человек ходит, говорит, спит. Это все проявления его личности. Человек
совершает ценные, малоценные или совсем преступные акты. Это - тоже
проявление его личности. Что тут, собственно, нужно для мифа? Какая
категория проявлений личности существенно необходима для мифа?
выдвинутое нами раньше как существенное для мифа, оказалось в результате
всего предыдущего анализа вполне ясным. Сначала мы выдвинули отрешенность
как таковую. Потом мифическую отрешенность отличили от поэтической;
поэтическая есть отрешенность от факта, мифическая - отрешенность от смысла,
от идеи факта (ради нового смысла и идеи). Наконец, мы констатировали, что и
все вообще вещи, поскольку они берутся в живом опыте, даже самые
повседневные вещи, суть в этом смысле мифически-отрешенные, ибо никто
никогда не воспринимает голых и изолированных вещей вне их личностного и,
следовательно, социального контекста. Получается, что то или иное отрешение
от смысла вещей (разумеется, абстрактно изолированных вещей) всегда налично
в опыте и что весь опыт в таком случае оказывается мифическим. Невольно
возникает некоторая неуверенность. Очевидно, что живые вещи - мифичны, что
"отрешенность" тут есть только отрешенность от абстрактной изоляции, что на
самом деле это вовсе не "отрешенность", а - основание самой наиподлинной и
живой реальности. Но почему же в таком случае понадобился особый термин
"миф"? Пусть так бы и говорили: "вещи", "личности", "живой опыт" и пр. Все,
однако, говорят кроме того и даже в противоположность этому именно о мифе. В
чем тут дело? Не есть ли подлинно мифическая отрешенность не просто
отрешенность от абстрактно-изолированных вещей, но отрешенность еще от
чего-то? Нельзя ли миф понимать не просто в широком смысле, но, наоборот, в
узком, в максимально узком, так, как, по-видимому, и понимает его обычно
Русанов Владислав
Самойлова Елена
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Мурич Виктор
Орловский Гай Юлий