Аванесян отправился на разведку, прихватив с собой давно опубликованный и,
как он сам считал, неотразимо смешной фельетон. В рукописи, конечно.
Дальнейшее мне известно только со слов нашего фельетониста. Я ему, конечно,
верю, но за абсолютную правду не ручаюсь.
предварительное знакомство,-- Аванесян разглядывал ее самым бесцеремонным
образом.-- Вы как? В таком же разрезе или, может, с вами заранее не надо?
Может, сразу, а?
женским инстинктом улавливая двусмысленность.
сидела, не мешал ее осматривать. Время от времени она поправляла юбку, а он
время от времени поглядывал во двор, где работяги разгружали грузовик с
бумагой.
строчки.-- Нравится?
что сейчас фельетон очень актуальный жанр, но проходят они со скрипом. Это
правда?
лицея торжествовать придется одному? Ответ ясен: вам, Людмила Павловна,
потому что вы молоды и прекрасно выглядите.
происходит употребление алкогольных напитков в рабочее время? В
вычислительном центре... Каком? Академии наук? А среди пьющих есть члены
партии?
члены партии на работе пьют? Сейчас я позвоню Варваре Николавне насчет
вашего фельетона.
Представляете, как будет неудобно, если наша советская цензура негативно
отнесется к праправнуку Пушкина?
факт.
спросила, о чем фельетон, помолчала немного и сказала:
проверяют вашу бдительность!
голыми руками ее не сломать.
вкладывали определенные надежды -- не на крупное, упаси Бог, а хотя бы на
мелкие поблажки, на отсутствие придирок. Аванесяну давали советы, подарили
новый импортный галстук, предлагали ключи от пустой тетиной квартиры.
наличии моего опыта без особых предварительных трудов. Как женщина, должен
признать, она весьма мягкая и понятливая. Можете мне поверить, хотя,
конечно, каждый может убедиться сам. Но как цензор она -- бронепоезд.
Никаких уступок даже мне, несмотря на большое и чистое чувство. И родство с
Пушкиным не помогает! Гвозди бы делать из этих блядей!
Людмилу Павловну перебросили в другой печатный орган, и она исчезла, не
оставив Аванесяну номера телефона.
работали только телетайпы ТАССа и корректорская. Сотрудники от безделья
слонялись по коридорам, скидывались на троих. Я столкнулся с Цукерманом
возле буфета. В руках у него был черный хлеб.
Настоящим индийским, из заказа. Не то что в этом паршивом общепите.
табличкой "Уполномоченный Главлита. Вход воспрещен". Бывал я здесь не раз. У
окна стоял стол -- пустой, но при этом грязный. Все пространство четырех
стен от пола до потолка закрывали полки, занятые толстыми папками, которые,
по-моему, никто никогда не открывал.
выставить в коридор ждать. Да ладно!
соседней комнате. Дверь ее была вся в пятнах от мастики, которой ее
опечатывали перед уходом. Ягодками Цезарь Матвеич называл секретные
циркуляры, приказы, инструкции, списки, которые там хранились. Появился он,
торжественно внося пачку чаю. При этом не забыл ногой проверить, заперлась
ли дверь.
у них, конечно, отсталая, а чай -- как у людей. Сейчас заварим по-божески.
он и взял со стула оттиск со свежей речью и пока еще неотчетливым портретом
генерального секретаря.-- О чем этот болтун думает, а? О чем они все думают?
В стране нищета, люди живут хуже скотов, все идет в тартарары, а он о
торжестве передовой идеологии...
покосился на телефоны. Цезарь Матвеевич с ненавистью швырнул на стул
газетную полосу.
Ведь это... не так!
мыслительной энергии. На всякий случай, я не поддержал разговора. Цукерман,
разрядившись, раздумал углубляться. Молча насыпал в кипяток заварки. Мы
попили чаю, болтая о незначительных вещах. Недопитый чай он слил в термос. Я
тихо отчалил.
заведующий международным отделом Спицын, которого все не без оснований
держали за стукача неопределенного ранга, дохнул на меня запахом виски.
Виски это регулярно перепадало ему на пресс-конференциях в иностранных
посольствах.
интересовались. Смешно, да? Запомни: я тебе ничего не говорил. Но за то, что
я тебе ничего не говорил, с тебя бутылка.
писать прозу. С тех пор мы с Цезарем Матвеичем не пересекались. Прозу мою
кромсали и запрещали в других редакциях и издательствах иные уполномоченные
того же Главлита.
дождичку от метро до дому, я переоделся в сухое и, пока грелся чайник,
развернул сверток.
вымазанная типографской краской, в пятнах от чая и масла, свидетельствовала:
тетрадь служила долго. Была она в линейку. По линейкам струился крупный,
почти без помарок, почерк. Название сочинения гласило: "Дневник бывалого
цензора".
(Цезарь Цукерман).
сахару и, отогреваясь от весенней московской промозглости, стал, попивая
чаек, осваивать доставшийся мне "Дневник".
нем лежит большая ответственность перед всем прогрессивным человечеством,
писал в предисловии Цезарь Матвеич. К сожалению, отсутствие в университетах
факультетов, готовящих цензоров, а также цензуроведения как самостоятельной
науки приводит к тому, что разумно обоснованные ограничения заменяются
произволом и вкусовщиной. В результате наша отрасль отстает от требований
времени, и в ней работает немало дилетантов.
попытку дать начинающим цензорам возможность познакомиться с ошибками,
допущенными их старшими товарищами. И сделать это не по слухам и сплетням, а
путем прямой передачи опыта от их более опытных, уже набивших шишки коллег.
за которые я пострадал, а также ошибки моих коллег, уполномоченных Главлита
в различных органах советской печати, радио и телевидения.
потомков также промахи цензоров прошлых лет. Молодые цензоры смогут учиться