Чтение 19–й страницы книги ~Бажов Павел. Сказки~

плюхнулась и уснула. Мамонька рассмеялась: "Ах ты, потаковщи-ца!" Ну, а я
вырвался да д¬ру. Под сараем Афимша мне и подала эту ломотину. Ишь,
оцарапнула - это так точно!.. Еще, может, покормят. Не спят у нас. Ну, не
покормят - мы этот, Таюткин-то, съедим, а большой тому оставим. Ладно?

Мне стало завидно. Ловко Петьке! У него четыре сестры. Таютка вовсе
маленькая, а тоже кусочек припасла. А меня и не покормит никто.

Но вот и у нас во дворе зашаркали по земле башмаками. Петька толкнул меня
в бок:

- Твоя бабушка вышла!

Смешной Петька! Будто я сам не знаю. Шарканье башмаков затихло у дверей в
погребицу. Скрипнула дверка. Минуты две было тихо, потом послышался голос:

- Егорушко! Беги-ко, дитенок! Да, бабушку тоже неплохо иметь! Петька
шепчет:

- Ты еще попроси! Не наелся, скажи. А сам не ешь! Почамкай только. Она не
увидит.

Быстро спускаюсь с сеновала и подбегаю к погребице. Бабушка нащупывает
одной рукой мою голову, а другой подает большой ломоть хлеба.

- Поешь-ко, дитятко! Проголодался, поди? Шуточно ли дело - с одним
кусочком целый день. Да не поворачивай кусок-то. Так ешь!

По совету Петьки я начинаю усиленно чавкать, будто ем, и в то же время
спрашиваю:

- Ты, бабушка, видела мою рыбу то?

- Видела, видела... Хорошая рыбка. Завтра ушку сварим.

- Окуня-то видела... большого? Еле его выволок. С фунт, поди, будет.
Будет, по-твоему?

- Кто знает... Хорошая рыбка... Как у доброго рыболова.

- Чебак там еще... Видела?

- Ну, как не видела... Все оглядела. Пособник ведь ты у меня! - И бабушка
поглаживает меня по голове. Я все время усердно чавкаю, потом говорю:

- Бабушка, я не наелся.

- Съел уж? Вот до чего проголодался! А мать-то и не подумает накормить!
Сейчас я, сейчас... сметанкой намажу... Ешь на здоровье.

В это время хлопнула дверь избы, и мама звонко крикнула:

- Ты, рыболовная хворь! Иди-ко! Сейчас чтоб у меня!

Голос был строгий. Надо идти, а куда кусок, который я держал за спиной!
Тут оставить - Лютра схамкает. В карман такой не влезет... Как быть? Сунул
за пазуху - сметана потекла! Тоже бабушка! Всегда она так!

На столе оказались горячая картошка с бараниной, творожный каравай и
крынка молока. Но приправа была горькая - мама плакала. Лучше бы она десять
раз меня голиком, чем так-то. И я тоже разревелся.

- Не будешь больше?

- Не буду, мамонька! Вот хоть что... не буду. Засветло домой... всегда...

- Ну ладно, ладно... Хватит! Поешь вот. Один ведь ты у меня.

После этого я уж мог есть без помехи. На душе светло и весело, как после
грозы. Но ведь надо еще тому запасти. Об этом я не забыл, да и забыть не
мог: струйки сметаны с бабушкина ломтя стекали на живот и холодили. Было
щекотно, но я все время поеживался и крепко сжимал ноги, чтобы не протекло.
Как тут забудешь!

Припрятать что-нибудь, однако, было трудно. Мама стоя-ла тут же, около
стола, и смотрела на мою быструю работу. Бабушка тоже пришла в избу и сидела
недалеко.

По счастью, в окно стукнули. Это Колюшкина мать зачем-то вызывала мою.

Тут уж надо было успеть.

Я ухватил два ломтя хлеба и сунул их за пазуху, а чтобы не отдувалась
рубашка, заправил их по бокам. Быстро вы-бросил из правого кармана все, что
там было, и набил его картошкой с бараниной. С левым карманом было легче.
Там лишь берестяная червянка. Вытащить ее, выгрести остатки червей,
наполнить карманы рыхловатым, тепловатым кара-ваем - дело одной минуты.
Когда мама вернулась, я был сыт и чувствовал бы себя победителем, если бы не
прокля-тая сметана. Она уже ползла по ногам, и я боялся, что закап-лет из
левой штанины.

- Зачем Яковлевна-то приходила?

- Молока крынку унесла, Колюшку покормить. Ушка говорит, оставлена была,
да кошка добылась. Ну, а больше и нет ничего. Картошка да хлеб, а накормить
тоже охота рыболова-то своего.

- Как ведь! Всякому охота своего дитенка в сыте да в тепле держать...
Трудное у Яковлевны дело. Пятеро, все мал мала меньше, а сам вовсе старик.
Того и гляди, рассчи-тают либо в караул переведут... На что только другой
раз женился!

- Подымет Яковлевна-то. Опоясками да вожжами все-таки зарабатывает.

- Работящая бабеночка... что говорить, работящая, а трудненько будет, как
мужниной копейки не станет. Ой трудненько! По себе знаю.

Мне давно пора было уходить. Под разговор мамы с ба-бушкой я думал
убраться незаметно, но мама остановила во-просом;

- Егоранько, вы хоть где были-то?

Вопрос мне вовсе не понравился. Неужели Колюшка про Вершинки выболтал?
Как отговориться?

- Рыбачили мы...

- В котором, спрашиваю, месте?

- На Песках сперва... Тут Петьша подъязка поймал.

- Ну?

- А я окуня... большого-то... Мама начала сердиться:

- Не про окуней тебя спрашиваю! Но тут вмешалась бабушка:

- Да будет тебе, Семеновна. Смотри-ко, парнишка весь ужался, ноги его не
держат... Выспится - тогда и расскажет. Ночь на дворе-то. Светать, гляди,
скоро будет... Иди ко, Егорушка, поспи.

Хорошая все-таки бабушка у меня! Когда подходил к порогу, она потрепала
по спине и ласково шепнула:

- В сенцах-то, над дверкой, кусок тебе положила. Ты его возьми с собой, а
утром съешь. Тихонько бери, не перевертывай.

- Со сметаной?

- Помазала, дитятко, помазала... Неуж одному-то внучонку пожалею... Что
ты это! Что ты!

Я и без того знал, что бабушка не жалела. Очутившись в темных сенцах,
первым делом полез рукой в левую штанину, чтобы остановить липкую сметанную
струйку. Сметана будто ждала этого и сейчас же поползла еще сильнее во все
стороны. Пришлось вытащить кусок и заняться настоящей чисткой - смазывать на
пальцы и облизывать.

Тихо сидя на приступке, я слышал, как мама говорила: