для особо почетных и уважаемых гостей.
вас не найдется описания и чертежей на картофелеуборочный
комбайн?
Котельническую.
дверь открыла большеглазая и большеротая женщина, которая все
поняла без слов. Московский инженер Сургеев был вымыт,
накормлен и напоен отварами целебных трав. С немногими
перерывами, весьма краткими, он спал трое суток, и в те
мгновения, когда глаза его были раскрыты, видел он
исцелительницу свою и слышал смачные проклятия спасителя. Время
от времени появлялись желавшие видеть его люди в белых халатах,
которые наконец признали, что больной инженер -- выздоровел,
что его можно теперь выпускать в мир нормальных людей.
Желательно, однако, присовокуплялось при этом, чтоб
картофельная проблема не тревожила более инженерное воображение
пациента. Того, правда, занимали другие мысли. В частности,
откуда Кальцатый прознал о Пятницкой улице? Недоумение снято
было Васькяниным, который верно высчитал: видимо, ВОИР держит в
своей памяти адреса всех талантливых инженеров, но из-за обилия
талантов не успевает обновлять эти самые адреса.
человека, свихнувшегося на картофеле. Супруги Васькянины хотели
передать Андрея с рук на руки сожителям его -- под расписку или
устное поручительство. Вместе с ним вошли они в лифт и сами, в
два пальца, нажали на нужную кнопку.
Поднялась сидевшая на ступеньке лестницы фигурка и подалась к
Андрею, всхлипывая и подставляя себя под объятия. И тут же
открылась дверь, показались перекошенные физиономии блондинов,
братьев Мустыгиных, по рассказам Андрея. О девчонке в драном
пальто супругам Васькяниным ничего известно не было.
потребовал того сам Андрей, ушла из неродного дома, потому что
любит его, Андрея, исстрадалась по нем, но вот -- наконец-то!
-- дождалась.
что уже третьи сутки девица эта подкарауливает его; братья
пытались было запихнуть ее в мусоропровод и спустить вниз, но
та оказала бешеное сопротивление, к тому же представилась
невестой, что дало им повод заподозрить ее в симуляции
беременности; на контрольный вопрос о брюхатости самозванка
ответила отрицательно, добавив, правда, что в скором времени
надеется понести плод. Это чистосердечное признание лишило ее
крова, но спасло от голода, Мустыгины кормили приблудную тварь
как собаку, выставляя на лестничную площадку тарелки с мясным,
на питание ушло четыре банки болгарских голубцов, купленных --
с наценкой! -- в буфете, да литр молока, его они наливали в
блюдечко.
дрожащее от холода тельце Али. Редкие слезы ее были холодными и
нетекучими.
мгновенно прикинули все плюсы и минусы. Кормежка Алевтины не
покрывала и сотой доли нанесенного Андрею ущерба, который надо
было чем-то возмещать. И чем-то расплачиваться за блага от
бракосочетания друга. Добродетельная семейная пара под самым
боком их бизнеса -- да это же охранная грамота! Да и дорогого
стоит благосклонность члена коллегии Министерства внешней
торговли!
зажимая носы. Тимофей Гаврилович подергал запертую дверь
женатика, потребовал ключ, открыл, увидел то, чего ни в коем
случае нельзя было видеть супруге, и услал ее за покупками. Дал
команду -- и братья Мустыгины кликнули девиц из общежития, те
примчались по первому зову и запричитали по-деревенски:
"Ироды!.. Девку загубили!.." Алю отмыли в ванной, комнату, на
конюшню смахивавшую, отскребли. Жена Тимофея Гавриловича
вернулась вечером с ворохом белья и одежды, невесте решено было
устроить последний девичий уголок в ее жизни, загс планировался
в ближайшие дни, в нарушение всех сроков: девицы из снесенных
бараков уже пролезли во все поры местного управления и
обеспечили внеочередность. Свадьбу решено было отгрохать дома,
в кулинарии купили сто котлет и три ведра винегрета. Созвали
всех, кого можно пригласить, исключая родителей новобрачных.
Директор школы и завуч приехать не могли: первая четверть
нового учебного года! Аля же и видеть не хотела своих
домочадцев. "Я тебя прошу: без них!.." -- вцепилась она в
Андрея и не разжала пальцы, пока Андрей не поклялся, что ни
дядя, ни тетка в новую жизнь Али не войдут ни под каким
предлогом. Он понимал ее: в том доме -- извращение, там в быт
внесены элементы неземной логики. Он отослал деньги, почтой
пришедшие с Кутузовского. О "линкольне" пришлось забыть. Влез в
долги. Самыми страшными из них были сами братья Мустыгины,
помогавшие бескорыстно и щедро.
плечи согбенные, походка задумчивая, ореол мученицы,
пострадавшей за веру в святость семейной жизни. Муж,
оказывается, изменил ей чуть ли не в день свадьбы. "К тебе.
Раздавлена. Крах", -- такой телеграфный стиль вошел в ее
загадочную речь. Андрей насторожился: уж очень подозрительными
были эти рубленые фразы. Дохнуло опасностью, вспомнился
умильный голосочек школьницы, худой и жадной. Заорать "Пшла
вон!"? Все решила Аля, полюбившая с одного взгляда Галину
Леонидовну.
одолженные "Волги". Погода выдалась превосходной, сухой морозец
бодрил и веселил, безоблачное небо казалось не утренним, а
вечерним, того и гляди вспыхнут звезды. Колыхалась толпа у
подъезда, ожидая выхода брачующихся. В деляческом азарте братья
Мустыгины вооружили транспарантами и портретами из красного
уголка всех приглашенных и незваных, что у подъезда.
Распахнулась дверь, вышла Аля, из глаз ее, видимо, брызгало
счастье, потому что все мужчины сняли шляпы и кепки. Андрей
замешкался, что-то случилось со шнурками, пока
перевязывал-завязывал -- минута прошла, выскочил, увидел Алю со
спины, всю белую, и подумал: голубое сияние исходило от невесты
его. Их обоих повели к самой разукрашенной машине, до нее --
секунд десять хода, до загса -- пять минут езды, и вот тут-то
истерически, в удушье будто, закричала Галина Леонидовна:
же нельзя простужаться!..
она высмотреть смертоносные легочные бациллы -- уму
непостижимо. Но высмотрела, вычернила, в толще белейшего снега
нашла одну-единственную сажинку, пальцем ткнула в змею, еще не
поднявшую голову с жалом, спавшую посреди цветов голубой
клумбы. И года не прошло, как стала чахнуть Аля, не помогали ни
высокоэффективные антибиотики, ни Теберда. Или -- бациллу эту
подбросила сама Галина Леонидовна криком истошным, от которого
заплакал ребенок чей-то, на самокате приткнувшийся к увитой
лентами "Волге"? Или... Андрей тогда много размышлял над
каверзнейшим обстоятельством этим, родственным факту
непорочного зачатия. Догадываясь, к каким выводам пришел он,
Галина Леонидовна спряталась в очередное замужество, на глаза
ему не показывалась, но Алю навещала, не без подсказок той
угадывала время, проскальзывала в квартиру, когда в ней
мучилась (или наслаждалась) одиночеством тающая Аля, и всякий
раз Андрей Николаевич догадывался о визите подколодной землячки
-- не по сохранившемуся запаху, а по каким-то пространственным
изменениям в квартире, координатные оси так сдвигались, что
первой мыслью было: что-то стронуто гибким, скользким и
осторожным телом. Последние месяцы от Али он не отходил,
приезжавшая со шприцами медсестра задерживалась на полчасика
или больше, давая возможность съездить за продуктами. Девочкой
вступила Аля во взрослую жизнь -- и мудрой старухою покидала
ее. Андрей подумал как-то, что ему было бы легче от капризов
умирающей, от приступов гнева ее; мужественное терпение
страдающей Али вызывало в нем такую боль, что благим матом
орать хотелось. За неделю до смерти она простилась с людьми и
совершенно убежденно сказала Андрею, что и там, в могиле, будет
помнить только его, потому что нет для нее иных людей, все иные
-- это он сам, в нем -- все. И просьбу изложила дикую для уха:
похоронить ее так, чтоб никто, кроме него, на погребении не
присутствовал. Никто! Он обещал: "Да, да, непременно..." -- так
Быков Василий
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Плотников Александр