встал из-за стола, заваленного папками.
стеклами производили странное впечатление: они казались огромными и слегка
деформированными. Когда я подошел поближе и он смог убедиться в том, что
меня не знает, священник сел. Я протянул ему письмо.
задело его.
монсиньору Риго. - Потом он спросил:-Вам угодно в связи с письмом выразить
еще какие-либо пожелания?
Опершись на балюстраду, я поглядел на широко раскинувшийся монументальный
внутренний двор. Сегодня ничто мне не мешало им восхищаться-ни страх,
угнетавший меня вчера, когда я шел к монсиньору Риго, ни радость,
заполнившая меня, когда я от него возвращался. Мощь и гармония двора,
этого шедевра эпохи Возрождения, теперь целиком захватили меня. Я нагнулся
еще ниже. Двор был заставлен автомашинами. Те, что поменьше, - светлые,
серые, а побольше-черные. Первыми пользовались лица светского звания,
вторыми-духовенство, вернее, различные сановники курии и важные прелаты.
Как раз из такой большой длинной черной машины вышел монсиньор Риго. Я
сразу его узнал и оторвался от балюстрады, чтобы не стоять спиной к
лестнице, которая вела в канцелярии Роты. Но монсиньор направился в угол
двора к небольшой двери и отворил своим ключом. Там находился очень
маленький лифт; вероятно, лифт большего размера нельзя было вмонтировать в
стену ввиду технических трудностей или архитектурной ценности здания.
впечатление человека, способного растеряться от обилия бумаг, особенно
если вспомнить, как был завален папками и документами стол, куда он бросил
мое письмо. Теперь я был уверен, что он не успеет забыть о нем и передаст
монсиньору.
Горничная сказала мне, что синьора Рогульская два раза в неделю ездит за
город в амбулаторию, которую содержат
сегодня ее нет. Синьор Шумовский обедал вместе с экскурсантами и должен
вернуться только после пяти. Хочешь не хочешь, а пришлось пройти на кухню
к пани Козицкой-сказать ей, что я отказываюсь от комнаты. Она внимательно
выслушала меня, глядя мне прямо в лицо своими холодными голубыми глазами.
мне очень далеко.
внезапно переезжаю. Мне хотелось бы заплатить за несколько дней вперед,
чтобы возместить расходы...
с сожалением покидаю "Ванду", где мне жилось очень хорошо, и
приветствовать их от моего имени?
через плечо:
Она, кажется, не сообщила ему о нашем разговоре. Она сидела насупившись,
сердито морща лоб. Я односложно отвечал на пустые вопросы Малинского: "Как
дела?", "Ну и как вы переносите жару?". Наконец:
слегка презрительный и иронический взгляд. Желая оправдаться, я сказал,
что провел утро в ватиканских музеях. После обеда я сложил вещи и
постучался к Малинскому. Нужно было с ним проститься. Он всегда был со
мной так любезен. Малинский отворил дверь-и не сразу:
внезапное решение! Убегаете?" Ну и прежде всего: "Куда?" И разумеется:
"Адрес?"
переезжаю в маленькую гостиницу близ Ватикана, где мне обещали подыскать
дешевый пансионат. И следовательно, нет смысла оставлять адрес-ведь это
всего на несколько дней.
далее. Но на этом не кончилось. Он пожелал меня подвезти.
закончить, и я схватил руку Малинского.
и тоже, хотя и по другим причинам, не предвещающая ничего хорошего. На
кухне мне сказали, что я найду Козицкую в комнате тетки. Дверь в эту
комнату была приоткрыта, и я заглянул туда. Козицкая сидела на узкой
тахте, пододвинутой к окну. Вероятно, она спала на ней, с тех пор как я
занял ее комнату. К тахте был придвинут столик. На столике лежали тетрадь
и книжка, из которой Козицкая делала какие-то выписки.
потом встала и подошла к двери.
к ладони, Козицкая несколько раз тряхнула ею.
труда, который действовал на нее успокоительно, в отличие от занятий по
хозяйству, выводивших ее из равновесия. Я грубо ошибся. Вот что я услышал:
обидели мои вчерашние замечания за ужином.
достоинства. В вашем положении это самым лучшим образом свидетельствует в
вашу пользу.
вернулся в комнату за чемоданом и без дальнейших промедлений выбежал на
улицу. Мне не хотелось, чтобы Малинский вдобавок ко всему еще и убедился в
том, что за мной никто не приехал. Стараясь, чтобы меня не увидели из окон
пансионата.
рядом с тем рестораном, где я обедал на второй день моего пребывания в
Риме, после того как передал письмо синьору Кампилли.
чемодан. Я позвонил и, услышав скрип механизма, открывающего калитку,
толкнул ее. В дверях появился лакей, который поспешил взять мой чемодан.
Кампилли пришел за мной в холл.
нашей крышей.
комнату-огромную, высокую, со старомодной большой кроватью. Стены увешаны
гравюрами с изображением римских руин и главнейших церквей города. Вид из
окон замечательный. Я в восхищении переходил от окна к окну. Из одного я
увидел вырисовывающийся в отдалении на фоне неба последний ярус купола
собора святого Петра. Из двух окон в другом конце комнаты-целые километры
разметавшегося пространства, заполненного холмами, парками и островками
домов, стоявших почти вплотную.
езжу ночевать в Остию. Что ты будешь делать по вечерам?
комнатой находится отведенная для меня ванная. Он показал мне ее. Меня
удивило, что она такая большая. Кампилли объяснил, что раньше здесь была
жилая комната, которую он велел перестроить. Мы спустились вниз, прошли
через холл, а затем через гостиную, обитую золотисто-голубой материей, где
несколько дней назад синьора Кампилли угощала меня чаем. За этой гостиной
была библиотека. В ней царил полумрак. Кампилли поднял жалюзи над одним из
окон, и стало немножко светлее. Но еще до этого я успел разглядеть, что
библиотека превосходит по размерам гостиную. Она была заставлена высокими
палисандровыми застекленными шкафами. Все в них блестело и сверкало: