це дрогнуло. Приехали мы с ней на кладбище, помянуть надо было тещу, а
тут сорок дней. Могилку поправили, я оградку покрасил, как полагается,
потом присели, я ее спросил: может, вернешься? Она заревела: нет, гово-
рит. Сказала бы да, жили бы и сейчас вместе. А так - отрубило. Но пере-
живал я, да и с пьянкой этой допрыгался. Температурка и температурка, а
я, дурень, сразу в баню, париться. Вот и напарил себе чахотку.
же? - вознегодовал Леха.
прельщения человекам. Светла лицом, и высокими очами мигающа, ногами иг-
рающа, много тем уязвляюща, и огонь лютый в членах возгорающа... Что
есть жена? Покоище змеиное, болезнь, бесовская сковорода, бесцельная
злоба, соблазн адский, увет дьявола...
Семеныч, - ходил. навещал ее могилку, да там и познакомился с вдовой од-
ной. Теперь вместе живем.
и не в той силе, что раньше, но свой супружеский долг справляю исправно.
Глава девятнадцатая
Глава девятнадцатая
Следующее утро стояло рождественское - иней опушил деревья снежными муфтами,
Егор резвился, как ребенок, сбивая с деревьев иней маленьким резиновым
мячиком. Он кидал его высоко вверх и немного в сторону - мячик прыгал по
веткам, лавинки инея сливались в медленно оседающее снежное облако в блестках,
и гуляющие по кругу оказывались в тумане солнечной, но быстро редеющей
карнавальной метели. Мы с Надей сидели на скамейке, смотрели на Егора, Надя
звонко хохотала, держась за меня обеими руками.
воротам. По солнечному снегу, запахнувшись в красную нейлоновую шубку,
шагала Тамара. Черные волосы уложены в высокую прическу "бабета", туфли
на шпильках, сумочка на длинном ремне через плечо. Улыбается, но в по-
ходке - ничего хорошего не предвещающая решительность.
вините, у вас тут времени и потом на все хватит, а мне с мужем погово-
рить надо. Надя встала и молча пошла прочь.
живой жене-то! Да еще такой красивой! И не стыдно? Чего ты только угля-
дел в этом колобке? Или она тоже творческая тонкая натура с толстыми но-
гами, только она может понять тебя, не то, что я? Нет, все-таки дура я,
верно мама мне говорила, выходи замуж за Замойского - сын академика, ма-
шина, дача и сам уже аспирант, без пяти минут кандидат, а уж папочка вы-
тянет в доктора, это уж точно. Кстати, это он дал мне "Новый мир", где
Солженицынский "Один день Ивана Денисовича", когда вернешь? Надеюсь, ни-
кому из чахоточных журнал не давал? Даже зазнобе своей?
кроме марок, - съязвил я.
это и хорошо. Представляешь, если бы я вышла замуж за него, а не за те-
бя, то сидел бы он сейчас со своими марками, а я бы к тебе или еще к ко-
му на свидание пошла бы. Правильно Женька говорила - если любишь мужика,
будь его любовницей, но не женой. Рабой станешь. Я тебе все, до капельки
отдала, а ты тут амуры разводишь...
она не захотела вместе встречать Новый Год, это же мне было плохо и
больно, и причем тут Надя...
равлял с Новым Годом, хотел встретиться. Я вцепился руками в скамейку:
замуж за Замойского, а встречаться буду с тобой? Чем не вариант?
ца. И нет у тебя больше Тома, и нет у тебя больше дома...
ла? Так вот, она, как всегда, права. Дура ты и есть! Кукла бесчувствен-
ная, глаза мои на тебя не смотрели бы...
хоть в палате было пусто. Титов ушел на процедуры.
будет в декабре? И откуда иллюзия такая неистребимая у людей - обяза-
тельно верить, что все беды останутся в старом году? Да ничего подобно-
го! Новый год - новые беды. Не сотвори себе кумира, сказано в Писании.
Древняя, как человечество, мудрость и предупреждение от ошибки, которую
вновь и вновь повторяет каждое новое поколение. Я люблю и полностью без-
защитен, обнажен для любого удара с ее стороны. Холод равнодушия обжига-
ет намертво удивительные оттенки чувства, которые живы только под солн-
цем любви и которые даже не подозревают, что есть на свете холод... В
такие минуты я бросаюсь к бумаге, как молния к громоотводу, к авторучке,
как к шприцу с обезболивающим уколом. С Новым Годом, с новым счастьем...
сованы стекла - будьте прокляты! И шампанское-гази-ровка - будь прокля-
та! Ми-шу-ра отношений, мат, а как больно... Я не пьян, как блюющий сол-
дат, я трезвее полюса. Раз никто не свят - пусть. Расстегните нейлон,
вскройте бумажники, рассыпьте письма, фотографические карточки, мы живем
в Системе Карточек. Старый год был урод. Оттолкнуть ластами рук - про-
щайте! Ошибаетесь, ушибаясь - не мешайте! Я хочу последнюю почесть от-
дать - и прощайте! Но только часть, как участие, понимаете? Ты - не та,
я - другой, я иду стороной иной. В новый путь я хочу без пут. А начав
подозревать, мы не можем удержаться: доказательств. До-ка-зательств! Мы
влезаем в обязательства, не желая обязательств. Я кричу! Барабанами ти-
шины по мембранам расставленным - бей! Кислоту по ранам растравленным -
лей!..
Глава двадцатая
Глава двадцатая
Есть такие промежутки времени, когда и ни туда и ни сюда - времени слишком
много, чтобы бездельничать в ожидании, и слишком мало, чтобы заняться чем-то
путным. В больнице такое время - после дневного сна, перед ужином, где-то с
пяти до семи вечера. Можно погулять, да суетно одеваться, обуваться, на улице
холодно, темно, неуютно, можно сыграть в шахматы или домино, убить, растратить
время, но ничего мне не желалось в тот вечер. Я сидел на диване в холле и, о
чем бы ни подумал, незаметно для себя возвращался с утренней ссоре с женой. Ну
и иди ты замуж за своего Замойского...
котором я сидел, и чехол серого полотна и его недомашний запах. Надо
сбить настроение, надо, я встал и пошел в палату, взять ли книгу или
коснуться пером бумаги - все равно. В палате были только двое. Титов,
что попал к нам из психушки и навестившая его жена. Посетители в больни-
це всегда выглядят инородно, как экскурсанты в белых халатах в каком-ни-
будь цехе. Жена Титова сидела на стуле между кроватями, у ног ее стояла
сумка. На кровати, по-турецки сложив ноги и свесив голову, сидел Титов.
Слезы текли по его небритым желтым щекам, он их размазывал пальцами, но
они опять наполняли влагой свои русла.