потому что как ни тянет, однако никто из нас еще ни разу в сад не проник,
властвует там один он, Роман-чародей, да изредка промелькнет с пучком
травы и она, его кареглазая дочка, которая для сельских баб - грешница, а
для нас - пречистая, кем-то обманутая Надька.
мы, сбившись, смотрим вглубь, на темно мерцающую на дне воду... И вот уже
бултыхнулось ведро, тянем его все, вода через край плещется прозрачно...
хозяин, пока мы пьем,- воду чем больше снимаешь, том она чище...
мастерит какой-нибудь пустячок, скажем, выстругивает деревянные зубья к
граблям или к саням колышки и, дружелюбно поглядывая на пас, расспрашивает
о терновщанских новостях. О саде у нас в такие моменты речи нет, стороны
ведут себя деликатно, хотя каждой из сторон ясно, что в первую очередь
притягивает нас сюда, разве главное утаишь? Пусть там кто-нибудь из
мальчишек и всю голову утопит в бадье, но глаза его все равно пасутся в
саду. Наполнены фляги и ропавки, можно бы и в обратный путь, а мы еще и
еще тянем сквозь зубы студеную Романову воду, всеми способами продлевая
этот водопои, лишь бы дольше побыть здесь да глазами погулять в глубинах
разомлевшего сада, где все наливается, спеет, что ни день дозревает...
Совсем рядом с колодцем вытянулась вверх груша-скороспелка, всю ее
облепили плоды, среди зеленых уже изрядно и желтых,- это те, что с южной
стороны, которым солнца больше достается... "Да они же спелые, дядя Роман!
Неужели вы не видите/"
подобно музыканту, выбирающему нужную ему струну, долго выискивает среди
ветвей одну, как раз ту, обращенную к солнцу, кладет на нее руку и так
осторожно, легонько встряхивает. Бухнуло на землю. Первое глухо бухнуло и
лежит, и невмочь глаза от него отвести.
так и брызнуло из нее, на это искрение тут же откуда и взялась пчела,
закружила, примериваясь...
взять. Лежат груши - здесь, там, ждут, а у каждого из нас сердце вот-вот
выпрыгнет. Хозяин, наклонившись, сам берет, дает тебе, дает ему, никого не
забудет, не обойдет.
сговариваясь, сразу пускаемся со всех ног, беззвучно хохоча на лету.
запасайтесь терпением. Потому что надо и совесть иметь. В следующий раз,
когда придете к колодцу, словно и не замечаете сада, нарочно отводите
глаза от этого запретного рая, где гущина укрывает в себе, в обильной
листве, разные Романовы тайны, которые так близко, а в то же время и так
далеко от вас. Даже если бы и одни были, не стали бы шкодить, и не потому
только, что там пчелы гудят, весь день не оставляют своей золотой
караульной службы... Просто сама совесть туда не пускает.
вечера по всем садам, только ветки трещат.
то, что ищешь; яблоки за пазуху, вишни в рот, а кто неопытен, тот вместе с
кислыми яблоками да абрикосами набросает за пазуху еще и перезрелых ягод
вишни-шпанки, а потом, удирая, подавит их, обольется соком, и домашние,
тормоша его утром, ужаснутся: весь в крови! Точно с кровавого побоища
вернулся этот их маленький разбойник, участник ночных походов... А вот
чтобы залезть в сад к Роману, такое и в голове у нас не укладывалось,- как
тогда приходить к его колодцу да в ласковые Надькины глаза смотреть? К
тому же Винников сад в нашем восприятии действительно особенный, окутанный
чарами, к нему нельзя относиться как к какому-то запущенному
терновщанскому вишняку. Есть сады вроде дозволенные, открытые для ваших
ночных набегов, а этот вот... он словно создан, чтобы будоражить
воображение и вырабатывать в тебе стойкость перед соблазнами. Скороспелок
дали вам попробовать, и хорошо, а что касается остального... Конечно,
знали мы, что придет долгожданное время, когда дядя Роман сам вознаградит
нашу компанию за терпение и выдержку.
праздник, в этот день все небо у нас играет звона"и, с раннего утра весело
зинькают, бамкают большие и меньшие колокола слободские, а мы, рассыпанные
по стерням в степи со скотом, можем только издали им откликаться, переводя
на человеческий язык, на шуточную песенку то, что они серебром своим
выговаривают:
нараспев:
чудаковатой, ко всем доверчивой
неустанные наши терновщанские колокола и колокольчики, словно приветствуют
весь мир, славят погожий этот день и наше степное приволье, где уже не
осталось ни одного снопа, ни одной копенки, все убрано человеческими
руками, свезено в село и обмолочено, долго там бухали цепы на токах в
каждом дворе... Зато оголенное жнивье теперь открылось аж на край света, и
уже никто из нас не пасет поодиночке, сбиваемся гурьбой, табунками, имеем
наконец возможность соединиться и с нашими слободскими мальчишками, с
весны отданными батрачить на хутора, с теми верными друзьями, которые хоть
и отбывают у богачей свой тяжкий срок до покрова, согласно договоренности,
однако рода своего терновщанского не чураются,- в наших пастушьих войнах с
хуторскими, когда мы дразнимся через балку да бросаемся сухими комьями
земли, все старшие Кириковы братья, сильные, веселые, несмотря на
батрацкую долю, каждый раз оказываются по эту сторону балки, занимают
позицию рядом с нами:
степь, мы уже знаем, куда нам смотреть, кого выслеживать... Роман Винник в
это утро, отправляясь в соло, выходит со двора с большим тугим узлом: из
чистого белого платка так и выпирает боками что-то круглое. Что бы это?
Нечто неведомое, туго в узле заузлованное, оно до предела разжигает наше
воображение.
колотятся, в каждом кипит взбудораженная волнением кровь. Полевая дорожка
с межевыми столбиками сереет посреди пожни. Роман чинно идет по ней,
накануне праздника он и усы подстриг и поэтому кажется нам помолодевшим;
ступая по обочине, где меньше пыли, он делает вид, что вовсе не замечает
мальчишеских голов, схоронившихся то под кураиной, то за полынью или за
клубком заячьей спаржи, все мы для Романа сейчас не существуем, проходит
наш степной чародей как будто вовсе один под этим расоиявшимся небом, в
сопровождении весело, без устали звонящих колоколов. Но вот Роман на
мгновение останавливается около межевого столбика. По наименьшему движению
усов, по таинственно замкнутому, но вмиг лукаво просветлевшему лицу мы уже
понимаем: сейчас что-то будет! Радостная дрожь пробегает по телу, дух у
тебя перехватывает... Так и есть: даже не взглянув в нашу сторону, только
усом усмехаясь, он погружает руку в загадочный свой узел. Бесконечно
длится мгновение, и наконец появляется из узла... яблоко, да какое! Лежит
на ладони, краснощекое, огромное, прямо как солнце утреннее! Творец его,
точно и сам любуясь, осветит им степь и затем бережно кладет свой
садовнический дар на межевой столбик, на один из тех, что разбрелись, как
пастушата, по степи и застыли вдоль шляха. Увенчав яблоком ближайший к нам
столбик, Роман дальше пошел, не оглядываясь.
столбика, и мы тоже все тихо, как от щекотки, смеемся. И хоть какой
разбирает нас зуд, однако никто не срывается с места, никто не бежит
хватать, яблоко так и будет краснеть, никем не тронутое до времени.
перекати-полем, и в радостном напряжении следим дальше за Романом
Винником. Вот он, поравнявшись со следующим столбиком, который стоит
низенький, серый на обочине, снова останавливается, и опять от невидимого
нами прикосновения его руки на столбике вмиг вспыхивает жарким румянцем
то, что выросло в его саду, набралось там солнца и красоты! И хоть как нам
тяжело дается эта выдержка, но ни один из нас и на этот раз не сорвется,
не побежит, мы, точно завороженные, провожаем взглядами этого высокого
сухощавого человека, который пошел и пошел по дороге в село, у каждого
межевого столбика останавливаясь, и там, где он прошел, все столбики
придорожные словно оживают, выпускают цветочный бутон, озаряются красотою
Романового чародейского сада!
в это утро, все равно, думается, Романовы яблоки непременно заалели бы па
столбиках: для когоиибудь положил бы... Для нас ля, для первого ли
встречного, кто окажется здесь в этот светлый храмовыи день.
прикидывался, что никого средь полыни или за кураем не заметил, на самом
же деле не сомневается, что мы поблизости, что, схоронившись, как зайчата,
Березин Федор
Марко Джон
Орлов Алекс
Акунин Борис
Суворов Виктор
Смит Кордвейнер