в деревню, - сказала она. - Там он сможет хорошо поправиться. Он ведь не
болеп, просто у него не очень крепкое здоровье и в последнее время он
слишком утомлялся.
отвернулась и подняла руки, словно поправляя свой вдовий чепец,
свидетельствовали о том, что она тщетно пытается обмануть самое себя.
неотвратимо покидает юношу; дыхание его слабело, и с каждым вздохом все
тише, все медленней билось сердце.
себе и нежно поцеловал в щеку. Минуту мы все молчали. Юноша снова откинулся
на подушку и долгим, глубоким взглядом посмотрел на мать.
на меня так, скажи мне что-нибудь, мой мальчик!
торжественного и безучастного покоя.
тебя! О господи, что же мне делать! - в отчаянии воскликнула вдова. -
Мальчик мой! Он умирает!
в этом ужасном городе. Я хотел бы лежать там, где ты могла бы видеть мою
могилу, но только не здесь, не в этом тесном, душном городе. Эти многолюдные
улицы убили меня. Поцелуй меня еще раз, мама, обними меня...
была не боль, не душевная мука, ледяная неподвижность каждой черты, каждого
мускула.
собою картину, удивительную даже для тех немногих, кто, в злосчастной ли
погоне за удовольствиями, или в не менее злосчастной погоне за наживой,
достаточно к ней пригляделся. Холодом печали и запустения веет от безлюдных
улиц, которые мы привыкли в другое время видеть заполненными шумной,
бурливой толпой, от притихших, наглухо закрытых зданий, где день-деньской
кипит жизнь, - и уже это одно поражает воображение.
прошел мимо заплетающейся походкой, горланя припев вчерашней застольной
песни; последний бездомный бродяга, которого нищета выгнала на улицу, а
полиция не удосужилась оттуда убрать, забился, дрожа от холода, в
какой-нибудь угол между каменных стен, чтобы хоть во сне увидеть тепло и
пищу. Пьяные, распутные, отверженные скрылись от человеческих взоров; более
трезвые и добропорядочные жители столицы еще не восстали для дневных трудов,
и на улицах царит безмолвие смерти; она как будто сообщила им даже свою
окраску, до того холодными и безжизненными кажутся они в сером, мутном
предутреннем свете. Пусты стоянки карет на перекрестках; закрылись ночные
трактиры; и ни души на панелях, где выставляет себя напоказ жалкий разврат.
пустую даль проспекта; да какой-нибудь гуляка-кот, украдкой перебежав через
улицу, спускается в свой подвал - прыг на кадку с водой, оттуда на мусорное
ведерко и, наконец, на каменную плиту перед черным ходом - и все так
осторожно и хитро, точно его репутация навеки погибнет, если кто узнает о
ночных его похождениях. Там и сям приотворено окошко в спальне - погода
стоит жаркая и от духоты плохо спится; да изредка мигнет за шторой ночник в
комнате томимого бессонницей или больного. Если бы не эти скудные признаки
жизни, можно подумать, что улицы вымерли, а дома необитаемы.
свет восходящего солнца, и постепенно, почти нечувствительно, улицы начинают
оживать. Потянулись на рынок подводы с товаром: вон сонный возница сердито
понукает усталых лошадей или тщетно пытается разбудить мальчишку, который
сладко спит, растянувшись на корзинах с фруктами, и уже не помнит, как давно
и страстно мечтал поглядеть на Лондон со всеми его чудесами.
трактирщиком и кучером наемной кареты - начинают отворять ставни в питейных
заведениях, и на тротуаре в обычных местах появляются некрашеные столики с
принадлежностями для раннего завтрака. Мужчины и женщины (главным образом
женщины) с тяжелыми корзинами фруктов на голове шагают друг за дружкой по
южной стороне Пикадилли к Ковент-Гарденскому рынку, образуя длинную цепочку
от самого угла Найтсбридж.
обедом; а вот бежит стайка школьников, задумавших без спросу искупаться в
реке, и от шумного их смеха щемит сердце, когда смотришь на маленького
трубочиста, который до боли в руке стучал и звонил в дверь, а потом,
поскольку милосердный закон, щадя его легкие, запрещает ему заявлять о своем
присутствии криком, покорно уселся на пороге ждать, когда проснется
служанка.
всевозможных размеров и видов - от тяжелого, громоздкого фургона,
запряженного четверкой сытых битюгов, до дребезжащей тележки уличного
торговца, которую тащит чахоточный ослик. Мостовая уже усыпана гнилыми
капустными листьями, разорванными свяслами и прочим неописуемым мусором
овощного рынка; орут мужчины, пятятся повозки, ржут лошади, дерутся
мальчишки, чешут язык торговки, пирожники выхваляют свои изделия, и громко
кричат ослы. Эти звуки и сотни других сливаются в хор, достаточно нестройный
даже для привычного уха лондонцев и вовсе непереносимый для приезжих из
деревни, впервые остановившихся в гостинице "Хаммамс".
в течение получаса не отзывавшаяся на звонок хозяйки под тем предлогом, что
у нее, мол, сон страх какой крепкий, слышит из уст самого хозяина (которого
хозяйка послала для этого в халате на верхнюю площадку лестницы), что время
уже половина седьмого; тут она сразу просыпается и, хорошо разыграв
удивление, идет вниз, на кухню, где начинает высекать огонь, горько сетуя на
то, что принцип самопроизвольного возгорания не распространяется на уголь и
кухонную плиту. Но вот огонь разгорелся, служанка отворяет дверь на улицу,
чтобы забрать молоко, и обнаруживает, что по странному совпадению служанка
из соседнего дома тоже вышла забрать молоко, а молодой человек из давки
мистера Тодда, что напротив, по столь же странной случайности как раз
отпирает ставни. Вполне естественно, что она тут же решает дойти с
молочником в руках до соседней двери, чтобы поздороваться с Бетси Кларк, и
что молодой человек от мистера Тодда решает перейти улицу, чтобы
поздороваться с ними обеими; а поскольку вышеупомянутый молодой человек
почти такой же красивый и любезный, как сам булочник, беседа у них
завязывается очень увлекательная и могла бы стать еще увлекательнее, если бы
хозяйка Бетой Кларк, которая вечно ходит за ней по пятам, не вздумала гневно
постучать в окно спальни; услышав этот стук, молодой человек от мистера
Тодда пускается в обратный путь к своей лавке гораздо быстрее, чем шел
оттуда, хоть и пытается непринужденно что-то насвистывать, а девушки,
мотнувшись каждая к своей двери, прикрывают ее за собой с необычайными
предосторожностями, но через минуту уже высовываются из окна нижней
гостиной, как будто для того, чтобы посмотреть на почтовую карету, которая
как раз проезжает мимо, а на самом деле - чтобы еще хоть одним глазком
глянуть на молодого человека от мистера Тодда; он же, в свою очередь, питая
большое пристрастие к конной почте, но еще большее - к почте амура, бросает
на карету всего один короткий взгляд, а на девушек два, и притом долгих, к
полному удовольствию всех заинтересованных сторон.
двору, и первые пассажиры, отбывающие из города, удивленно взирают на первых
пассажиров, прибывших в город, а у тех вид унылый и помятый, и они явно в
том странном состоянии, порождаемом ездой, когда кажется, что со вчерашнего
утра прошло по меньшей мере полгода, и люди всерьез гадают, сильно ли
изменились в их отсутствие родные и друзья, с которыми они не виделись две
недели. На почтовом дворе необычайное оживление, вокруг отбывающих карет,
как всегда, толпятся евреи и еще какие-то загадочные личности, неведомо
почему воображающие, что каждый, кто собирается сесть в карету, непременно
должен запастись в дорогу апельсинами - не меньше, чем на шесть пенсов, -
перочинным ножом, бумажником, футляром для карандашей, губкой и небольшим
набором карикатур.
улицы; яркий свет его пробудил от сонной одури мальчика-подручного, и он
принимается подметать лавку и поливать тротуар перед нею, то и дело
отрываясь от работы, чтобы сообщить мальчику из соседней лавки, занятому тем
же, что день, видать, будет жаркий, или чтобы постоять, заслонившись правой
рукой от солнца, а левой опершись на метлу, и поглядеть вслед "Чуду", или
"Немвроду", или "Ату его!", или еще какой-нибудь почтовой карете, пока она
не скроется из глаз; а тогда он возвращается в лавку и завидует пассажирам
на империале и вспоминает красную кирпичную школу "у нас в деревне", куда он
ходил мальчуганом; и, оттесняя в небытие все лишения и невзгоды -
разбавленное молоко и грубый хлеб, чуть помазанный маслом, - встает в его
памяти зеленый луг, где так хорошо было играть с товарищами, и зеленый пруд,
в который он посмел свалиться, за что и был высечен, и прочие радости
школьных дней.
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия