Чтение 19–й страницы книги ~Чемодан~

-- Почему вы не едите кильки? Шпроты пред-
почитает Боря!

Если я наливал себе водку, Рита проявляла бес-
покойство:

-- Пейте "Московскую". Боря говорит, что "Сто-
личная" лучше!

Даже сдержанная Галина Павловна вмешалась:

-- Курите "Аврору". Боре нравятся импортные
сигареты.

-- Мне тоже, -- говорю, -- нравятся импорт-
ные сигареты.

-- Типичный снобизм, -- возмутилась Галина
Павловна.

Стоило моему брату произнести любую глупость,
как женщины начинали визгливо хохотать. Например,
он сказал, закусывая кабачковой икрой:

-- По-моему, эта икра уже была съедена.

И все захохотали.

А когда я стал рассказывать, что отравилась наша
машинистка, все закричали:

-- Перестаньте!..

Так прошло часа два. Я все думал, что женщины
наконец поссорятся из-за моего брата. Этого не слу-
чилось. Наоборот, они становились все более друж-
ными, как жены престарелого мусульманина.

Боря рассказывал сплетни про киноактеров. На. певал блатные песенки.
Опьянев, расстегнул Галине
Павловне кофту. Я же опустился настолько, что рас-
крыл вчерашнюю газету.

Потом Рита сказала:

-- Я еду в аэропорт. Мне нужно встретить директора картины. Сергей,
проводите меня.

Ничего себе, думаю. Боря ест шпроты. Боря курит "Джебел". Боря пьет
"Столичную". А провожать эту старую галошу должен я?!

Брат сказал:

-- Поезжай. Все равно ты читаешь газету.

-- Ладно, -- говорю, -- поехали. Унижаться, так до конца.

Я натянул свою лыжную шапочку. Рита облачилась в дубленку. Мы спустились
в лифте и подошли к остановке такси.

Начинало темнеть. Снег казался голубоватым. В сумерках растворялись
неоновые огни.

Мы были на стоянке первыми. Рита всю дорогу молчала. Произнесла
одну-единственную фразу:

-- Вы одеваетесь, как босяк!

Я ответил:

-- Ничего страшного. Представьте себе, что я монтер или водопроводчик.
Аристократка торопится домой в сопровождении электромонтера. Все нормально.

Подошла машина. Я взялся за ручку. Откуда-то выскочили двое рослых
парней. Один говорит:

-- Мы спешим, борода!

И пытается отодвинуть меня в сторону. Второй протискивается на заднее
сиденье.

Это было уже слишком. Весь день я испытывал сплошные негативные эмоции. А
тут еще -- прямое уличное хамство. Вся моя сдерживаемая ярость устремилась
наружу. Я мстил этим парням за все свои обиды. Тут все соединилось -- Рая,
газетная поденщина, нелепая лыжная шапочка, и даже любовные успехи моего
брата.

Я размахнулся, вспомнив уроки тяжеловеса Шарафутдинова. Размахнулся и --
опрокинулся на спину.

Я не понимаю, что тогда случилось. То ли было скользко. Или центр тяжести
у меня слишком высоко... Короче, я упал. Увидел небо, такое огромное,
бледное, загадочное. Такое далекое от всех моих невзгод и разочарований.
Такое чистое.

Я любовался им, пока меня не ударили ботинком в глаз. И все померкло...

Очнулся я под звуки милицейских свистков. Я сидел, опершись на мусорный
бак. Справа от меня толпились люди. Левая сторона действительности была
покрыта мраком.

Рита что-то объясняла старшине милиции. Ее
можно было принять за жену ответственного работ-
ника. А меня -- за его личного шофера. Поэтому
милиционер так внимательно слушал.

Я уперся кулаками в снег. Буксуя, попытался вы-
прямиться. Меня качнуло. К счастью, подбежала Рита.

Мы снова ехали в лифте. Одежда моя была в
грязи. Лыжная шапка отсутствовала. Ссадина на щеке
кровоточила.

Рита обнимала меня за талию. Я попытался ото-
двинуться. Ведь теперь я ее компрометировал по-
настоящему. Но Рита прижалась ко мне и шепотом
выговорила:

-- До чего ты красив, злодей!

Лифт, тихо звякнув, остановился на последнем
этаже. Мы оказались в том же гостиничном номере.
Брат целовался с Галиной Павловной. Софа тянула
его за рубашку, повторяя:

-- Дурачок, она тебе в матери годится...

Увидев меня, брат поднял страшный крик. Даже
хотел бежать куда-то, но передумал и остался. Меня
окружили женщины.

Происходило что-то странное. Когда я был нор-
мальным человеком, мной пренебрегали. Теперь, ког-
да я стал почти инвалидом, женщины окружили
меня вниманием. Они буквально сражались за право
лечить мой глаз.

Рита обтирала влажной тряпочкой мое лицо. Га-
лина Павловна развязывала шнурки на ботинках. Софа
зашла дальше всех -- она расстегивала мне брюки.

Брат пытался что-то говорить, давать советы, но
его одергивали. Если он вносил какое-то предложе-
ние, женщины реагировали бурно:

-- Замолчи! Пей свою дурацкую водку! Ешь свои
паршивые консервы! Обойдемся без тебя!

Дождавшись паузы, я все-таки рассказал о са-
моубийстве нашей машинистки. На этот раз меня
выслушали с огромным интересом. А Галина Пав-
ловна чуть не расплакалась:

-- Обратите внимание! У Сережи -- единствен-
ный глаз! Но этим единственным глазом он видит
значительно больше, чем иные люди -- двумя...

После этого Рита сказала:

-- Я не поеду в аэропорт. Мы едем в травматологический пункт. А
директора картины встретит Боря.

-- Я его не знаю, -- сказал мой брат.

-- Ничего. Дашь объявление по радио.

-- Но я же пьяный.

-- А он, думаешь, приедет трезвый?..

Мы с Ритой отправились в травматологический пункт на улицу Гоголя,
девять. В приемной ожидали люди с разбитыми физиономиями. Некоторые стонали.

Рита, не дожидаясь очереди, прошла к врачу. Ее роскошная дубленка и
здесь произвела необходимое впечатление. Я слышал, как она громко
поинтересовалась:

-- Если моему хахалю рожу набили, куда обратиться?

И тотчас же помахала мне рукой:

-- Заходи!

Я просидел у врача минут двадцать. Врач сказал, что я легко отделался.
Сотрясения мозга не было, зрачок остался цел. А синяк через неделю пройдет.

Затем врач спросил:

-- Чем это вас саданули -- кирпичиной?

-- Ботинком, -- говорю.

Врач уточнил:

-- Наверное, скороходовским ботинком?

И добавил:

-- Когда же мы научимся выпускать изящную советскую обувь?!..

Короче, все было не так уж страшно. Единственной потерей, таким образом,
можно было считать лыжную шапочку.

Домой я приехал около часа ночи. Лена сухо выговорила:

-- Поздравляю.

Я рассказал ей, что произошло. В ответ прозвучало:

-- Вечно с тобой происходят фантастические истории...

Рано утром позвонил мой брат. Настроение у меня было гнусное. В редакцию
ехать не хотелось. Денег не было. Будущее тонуло во мраке.

К тому же в моем лице появилось нечто геральдическое. Левая его сторона
потемнела. Синяк переливался всеми цветами радуги. О том, чтобы выйти на
улицу, страшно было подумать.

Но брат сказал;

-- У меня к тебе важное дело. Надо провернуть одну финансовую махинацию.
Я покупаю в кредит цветной телевизор. Продаю его за наличные деньги одному
типу. Теряю на этом рублей пятьдесят. А получаю более трехсот с рассрочкой
на год. Уяснил?

-- Не совсем.