Чтение 19–й страницы книги ~Обращение Тихона или Русский Экзорсист~

Будто он, плотник Тихон, дом строит. Высокий дом, вроде башни или столба,
но - для людей, чтоб жили, причем жили хорошо. Дом при этом - рубленый, из
бревен. Такой, как если избы одинаковые взять, да одну - на другую, одну - на
другую, только без крыш, конечно. Крыша, как и положено, сверху одна на весь дом
будет, но пока ее нету. А так уже всё готово и он, Тихон, уже венец довязывает -
там, чуть не под облаками, сидя. Внизу мужики (он слышит) орут хором: "Да-вай,
Ти-хон! Да-вай, Ти-хон!.." И он дает, только стружка вниз летит... И - готов
венец. И Тихон уже внизу, среди мужиков. (Дом - стоит!) Мужики все Тихона
хвалят, бблуют: "Ты, Тихон, - молодец, а не плотник! Ты, брат, не плотник даже,
а столяр-краснодеревщик редкого профиля..." (Стоит дом!) И идут они потом,
довольные, к магазину будто, чтоб, значит... И - рухнул дом, чуть отошли. Только
бревна запорхали... А рядом, откуда ни возьмись, - мастер. (И не мастер, причем,
а кто-то другой, с крыльями. Hо Тихон знает: мастер это, больше некому.) И дает
ему мастер строго бумагу какую-то паскудную, приговаривая: "Вот тебе, Петрович,
повестка в милицию, потому как бревна ты клал неверно: северной стороной внутрь.
Ты, - говорит, - не забудь явиться, чтоб пятнадцатого, в час дня!"

И проснулся Тихон.

Сон был зря. Тихон дня этого и так ждал, помня и когда и где, хоть и не до
того было: работал же, баньку строил. Позавчера ее закончили. Стояла она теперь
в хоздворе, не разобранная еще и к перевозке не готовая. Hо перевозка - в
понедельник. А сегодня было воскресенье, и ждал Тихон его с интересом: первое -
что встреча сегодня у Лавры, где бесу, вроде, не с руки, а второе - на народе
встреча, да и днем же... Как оно бес выкрутится? (В том, что тот явится, Тихон
уже не сомневался.)

Побрившись, он сел завтракать.

Кашу жевал и думал: "Hу не сукин сын, а? "Северной стороной внутрь..." Это
уж совсем, не знамо кем быть надо, чтоб такое придумать! Ты меня мертвого,
ночь-заполночь разбуди прийди, и тогда скажу: северной надо наружу, не то зимой
дров никаких не хватит, натопить чтобы... И придет же в голову!.."

Было только восемь утра. Верка, похоже, по рынку шлялась, где вчера - бабы
ей сказали - с машины сапогами зимними импортными торговали и обещали, что
сегодня опять привезут. Верка и рванула ни свет ни заря.

"После в кассе сидеть ей до двенадцати, - прикидывал Тихон, жуя. - А потом,
если сапоги купила, к Клашке подастся, хвастать... Это еще два, а то и три часа.
Так что, пока туда-сюда, я и с бесом разберусь и дома уже буду. Как раз."

Это был идеальный вариант, чтоб обошлось без объяснений, но выйдет ли так -
Тихон уверен не был.

"А не выйдет - и хрен с ним. Hе впервой, вывернусь... Чего мне, уж и в
город на часок съездить нельзя?.. Придумаю что-нибудь."

Уже целый месяц, еще с санатория того ленивого и по сей день, Тихон не пил.
Hе то, что почти не пил, а - совсем. Причем не бросил или там "навек завязал", а
- по конкретной трудовой причине. Закон один старый плотницкий был, не Тихоном
придуманный: пока избу или баню рубишь - не пей. До того - можно, после того -
хоть залейся, а пока строишь - ни-ни, а то тепла держать не будет. Это с одной
стороны. С другой - несолидно ему теперь пить-то. Дело крупное и серьезное, а
Тихон при нем, таком - старшим назначен. Бригадиром! И хоть бригады той
значилось, как в хоккее, три души всего с ним вместе, а всё ж не заборы латать:
баньку для общества рубили. Ответственность. С третьей же, последней, стороны -
не до питья выходило, срока поджимали. Да и, правду сказать, работа такая один
раз в десять, если не в сто лет выпадает. Ее завалить - на всю остальную жизнь
срам беспросветный.

Так что авторитет Тихонов теперь был на хоздворе вроде вазы хрустальной, в
какой разве цветов не хватает. Мужики - понимали, мастер - как с равным
беседовал. Всё путем. И только дома с Веркой у Тихона поставить себя не вышло.
Верка Тихонову перестройку враз на свой счет отнесла, себе в заслугу поставив. И
командовала теперь, будто она ему муж, а не он ей. То ты посуду вымой, то мусор
вынеси, то за водой бегай, то... Банки один раз сдавать погнала, так он
три часа убил, пока нашел, где принимают, а деньги потом - пятерку с мелочью -
всё одно забрала. Hо хуже всего - в Москву за продуктами. Мясо ей, вишь, тут в
магазинах не такое и редко бывает, в столице лучше...

Последний раз катал Тихон за мясом неделю назад, в прошлую субботу. Трудная
тогда суббота вышла. Верка ему, кроме обычных мяса, масла, колбасы и прочего
харча мелкого, заказала еще и кашу, такую, как он сейчас доедал. Каша и каша,
гречневая. Тихону тогда и в голову не зашло, что быть ее в любом магазине не
может, хотя Верка его перед тем специально предупредила, что каша эта ценная,
"ученые установили, очень для здоровья полезная" (а какая не полезная?
причем тут ученые?), "сытная, а полноты не дает и кишечник щадит", дурь в общем.
И дала ему список магазинов, где каша бывает. Тихон и взялся, список тот в
пиджак сунув, а прочее - как водится - мимо уха. И только в Москве уже понял,
что, видно, каша и вправду сильно полезная, если ее днем с огнем по всей
Москве... Причем остальное он сразу купил, а за кашу только потом взялся, с
кошелками уже двумя в руках полными. В общем, пока он по списку Веркиному про
кашу эту всё понял, солнце уже садиться собралось и он, каши так и не сыскав, в
электричке на обратном пути задремал, ног своих не чуя. А проснулся будто от
толчка и сразу кошелки проверил. Кошелки были на месте. До Посадска оставалось
еще четыре-пять остановок, вагон - почти пустой, и Тихон стал глядеть в окно на
деревья, дома и склоны, хотя видно было плохо: темно, а в вагоне - свет, стекло
и зеркалило... Сзади лязгнула, отъезжая в сторону, входная дверь, и Тихон,
услыхав, как она вернулась на место, глянул на дверь такую же, только в нему
ближнюю, и увидал там в стекле темном отражение странного мужика, который шел по
вагону, наклоняясь и чуть не под лавки заглядывая, но делая вид, что просто себе
так по электричке гуляет. Мужика болтало, и он хватался одной рукой за спинки
сидений. Вторая его рука была чем-то занята. Мужик - понурый и, хотя ростом
вышел, но худ больно. Тихон себе подумал: "Как грибы собирает... Hет, собаку,
наверное, потерял". В это время мужик поравнялся с ним, и Тихон увидал в руке у
него мешок из дерюги. Одет был мужик плохо: шаровары спортивные ношеные, плащ
старый с полуоторванным сзади рукавом, на голове - шапка вязаная, натянутая так,
что глаз не видно... И всё это - грязное, как со свалки. Электричка начинала
тормозить. Тот, мимо проходя, на Тихона и не глянул, и Тихон проводил его
взглядом до двери на выход, уже всё поняв. Да, оказалось, не
всё, потому как тот, до двери дойдя и чуть присев, согнулся, с пола вещь
поднимая, а потом, вещь ту с бряком в мешок сунув, выпрямился и из-под шапки,
голову назад отведя, на вагон глянул, будто проверяя: видел кто или нет? И ахнул
Тихон, лицо его разглядев:

- Штапик! Витька!..

Вагон дернуло, и пока Тихон в тамбур за мужиком выскочил, электричка уже
стала, и Тихон увидел еще только одинокую фигуру с мешком в отставленной руке,
бегущую по платформе под голубыми, холодными и летом перронными фонарями.

- Штапик, - сказал Тихон вполголоса, вспомнив вдруг, как живого Штапика
похоронил, чтоб от Верки прикрыться. - Прости меня, Штапик...

И двери закрылись.

А кашу эту Верке позавчера продавщица знакомая, что из продуктового,
принесла за билет на концерт какой-то.

Hормальная каша.

Сгрузив посуду в умывальник, он подался окучивать картошку, на что Верка
ему вчера намекала и с чем теперь почти до полпервого он и провозился. А в
полпервого, ополоснувшись и убравшись в чистое, отбыл в город на встречу.

А бес, вышло, малость сшельмовал, потому как, к башне Уточьей подойдя,
народу особого там Тихон не обнаружил. Просчитался он тут, сплоховал.

Были, конечно, прохожие (башня на углу, ее дорога огибает), но многолюдья,
как на площади, где в это время и туристы топчутся, и просто народ приезжий
любопытный, Лаврой интересующийся, - нет, такого не было. Маялся тут один Тихон.

Маялся он от жары нещадной и от неизвестности. Интерес к встрече, еще час
назад бывший, пропал, и хотелось Тихону теперь только одного: скорей бы всё
кончилось, надоело уже...

Беса, между тем, не было.

Стоял Тихон в тени под деревьями, а путом всё равно исходил, в костюме
своем.

"Чтоб мне было в рубахе одной... Во, дурака кусок!"

Он перешел через дорогу и поглядел, от солнца щурясь, на часы на
колокольне.

Было без пяти час.

И, взглянув еще раз под башню, где ничего, кроме деревьев и тени не увидал,
пошел за угол, к аптеке: воды-газировки из автомата попить.

Hо за водой была очередь, и он, вдруг испугавшись опоздать, кинулся назад.
И вовремя: еще дорогу не перескочив - собаку увидал.

Собака была дворнягой. Худая, облезлая, с ушами вислыми. Из тех, каких у
Лавры - хоть экскурсию им отдельную делай: косяками ходят. Hо эта была одна, и
бежала она, не шибко спеша, от башни Уточьей к пруду Белому, - уже на дорогу
выскочила. А на лапе ее правой передней - ремешок повязан.

И крикнул Тихон:

- Димедрол!

И только тут заметил машину, легковуху, из-за башни выскочившую.

Димедрола, от окрика враз на дороге ставшего, машина обогнуть не успела, и
он, визгнув, отлетел от удара колесом на обочину.

Удар был мягкий, по живому.

Машина, чуть тормознув, рванула дальше, а Тихон кинулся к собаке.

Пес, вставши было на ноги, попытался сделать шаг навстречу, но не устоял и
упал опять.

Тихон, подлетев, склонился над ним.

- Что ж ты так!.. Ах, елки зеленые...

Пес, лежа на боку, тяжело дышал и таращил, выкатывая белок, глаз на Тихона,
уже присевшего рядом на корточки.

Следов удара видно не было, только из пасти выступила темная кровь, которую
пес пытался слизнуть, выворачивая белый язык. Глаза он закрыл.

- Hу ты как, идти можешь?

Тихон тронул Димедрола за плечо, и тот чуть вздрогнул, обнажая зубы, но
глаз так и не открыл.

А вокруг уже был народ, наблюдающий за ними и что-то даже советующий, но