одним из нас, навеки заточенных в себя, и узнавал в своем отражении
единственного прекрасного товарища, единственную неразлучную любовь...
бедный Нарцисс, - может быть, единственный, кто был неизменно честен в этом.
отцу?
чувства превратилась у него почти в инстинкт; иногда благодаря этому чувство
даже не возникало. Но одного он не мог добиться, потому что не придумано
способа очистить сознание добела: все, что стирал он днем, выступало в
сновидениях и спало рядом, держа его в железных объятиях. Что же до чтения
отцу, он обнаружил такую странность: мистер Сансом никогда по-настоящему не
слушал; каталог посылочной фирмы "Сирз, Робак", как выяснилось, занимал его
ничуть не меньше любой повести о Диком Западе.
совсем другим... изрядный гуляка и, на не слишком придирчивый вкус, хорош
собой (ты сам это можешь видеть на фотографии), но, по правде сказать, я
никогда его особенно не любил - даже наоборот; прежде всего, наши отношения
осложнялись тем, что он был хозяином Пепе, иначе говоря, его менеджером.
Пепе Альварес - тот, что в соломенной шляпе, а девушка, стало быть, -
Долорес. Карточка, разумеется, не слишком верна, наивна: придет ли
кому-нибудь в голову, что всего через два дня после того, как ее сделали,
один из нас покатился по лестнице с пулей в спине? - Он замолчал, поправил
доску с бумагой и стал смотреть на Джоула одним глазом, как часовщик. -
Теперь - тихо, не разговаривай. Я занимаюсь твоими губами.
солнечные запахи воли; и Джоулу захотелось быть там, где, может быть, сейчас
бежит по луговой траве Айдабела и Генри по пятам за ней. Составленное из
окружностей лицо Рандольфа вытянулось от усердия; он долго работал молча и
наконец, словно все предшествующее подспудно подвело его к этому, сказал:
обыкновенное, но не столь обыкновенен факт, ибо не многим из нас дано
понять, что любовь - это нежность, а нежность, вопреки распространенному
мнению, - не жалость; и еще меньше людей знают, что счастье в любви - не
сосредоточенность всех чувств на предмете; любят множество вещей, и любимый
является с тем, чтобы стать всех их символом; для истинно любящего на нашей
земле любимый - это распускание сирени, огни кораблей, школьный колокольчик,
пейзаж, беседа незабытая, друзья, воскресенья в детстве, сгинувшие голоса,
любимый костюм, осень и все времена года, память... да, вода и твердь
существования, память. Ностальгический перечень - но, опять же, где найдешь
на свете что-либо более ностальгическое? В твоем возрасте тонкостей почти не
замечают; и тем не менее догадываюсь, что при виде меня сегодняшнего ты не в
силах поверить, что я когда-то обладал душевной чистотой, необходимой для
такой любви. Однако же когда мне было двадцать три года...
испанка, я думаю, - хотя так и не знаю в точности, откуда она...
по-английски она говорила безупречно. А я... к тому времени я пробыл в
Европе два года - прожил, если можно так сказать, по большей части в музеях:
не знаю, скопировал ли кто-нибудь когда-нибудь столько мастеров. Кажется, не
было на свете картины, которой я не мог бы воспроизвести самым обаятельным
образом... но стоило взяться за что-нибудь свое, и наступал паралич, словно
я лишен был собственного восприятия, всякой внутренней жизни, - я был как
анемон, чья пыльца никогда не найдет для себя пестика.
зарядиться энергией: при ней я остро ощущал себя живым и в конце концов
поверил, что к чему-то способен; впервые я видел вещи без искажений и
целиком. Той осенью мы переехали в Париж, потом на Кубу - и поселились
высоко над бухтой Матансас, в доме... как описать его?.. из дымчато-розового
камня, и комнаты золотыми и белыми цветами унизывали стебли высоких
коридоров и синих обветшалых лестниц; в широкие окна задувал ветер, и дом
казался мне островом, прохладным и вполне безмолвным. А она - точно ребенок,
сладкая, как бывает сладок апельсин, и ленивая, восхитительно ленивая; она
любила сидеть нагишом на солнце и рисовать крохотных животных - жаб, пчел,
бурундуков, читала астрологические журналы, чертила звездные карты и мыла
голову (по три раза в день, самое малое); была азартна, и после обеда мы
спускались в поселок и покупали лотерейный билет или новую гитару: у нее
было больше тридцати гитар, и она на всех играла - признаться, ужасно.
длительного разговора с ней; всегда было между нами что-то недосказанное,
приглушенное, но молчание это происходило не от скрытности - оно само по
себе говорило о том чудесном мире, какой устанавливается иногда между
людьми, хорошо понявшими друг друга... Хотя по-настоящему мы друг друга не
знали, ибо не знали еще как следует самих себя.
записывала сны в большой альбом и прятала его под матрас; записывала иногда
по-французски, чаще по-немецки и по-английски, но, независимо от языка,
содержание снов было поразительно злобным, и я не мог понять их - не
вязались с Долорес эти жестокие сны. В них неизменно присутствовал я,
неизменно бежал от нее или прятался в темном месте, и каждый день, пока она
лежала нагишом на солнце, я открывал свежую страницу и узнавал, насколько
приблизилась ко мне погоня: в прежних снах она убила в Мадриде любовника,
значившегося как Л., и было ясно... что когда она разыщет Р., ему тоже
несдобровать.
сочился лунный свет, и я лежал в темноте, смотрел на спящую и боялся
завязнуть в снах, клубившихся в этой голове; поутру она смеялась, дразнила
меня, дергала за волосы, а когда я уходил, писала... скажем, вот что я
запомнил: "Р. прячется за гигантскими часами. Их стук оглушителен, как гром,
как сердцебиение Бога, и стрелки в форме пальцев показывают семнадцать минут
четвертого; в шесть я найду его, потому что он не знает, что прячется от
меня, думает - от себя самого. Я не желаю ему зла и убежала бы, если бы
могла, но часы требуют жертвы - иначе они никогда не остановятся и жизнь
прекратится где-то: кто из нас способен вытерпеть их гром?"
такое смерть, как не приношение на алтарь времени и вечности?
бросить ее и никогда больше не видеть; но сбежать значило отречься от любви,
а если я Долорес не люблю, тогда и все остальные мои чувства - не более чем
подделка. Теперь я думаю, что она была не вполне человеком (дитя в трансе
или сама - сон) да и я тоже просто по молодости лет... ведь молодость не
слишком человечна, куда ей: молодые не верят, что умрут... тем более не
могут поверить, что смерть приходит, и нередко - отнюдь не естественным
путем.
съездили в Нью-Йорк, ей не понравившийся, и в Филадельфию, которую она нашла
столь же утомительной. Наконец в Нью-Орлеане мы сняли очаровательную
квартирку над внутренним двориком, и там ей стало хорошо - ну, и мне тоже.
Во время наших странствий сонная тетрадь исчезла: куда она ее прятала, ума
не приложу - я перерыл весь дом; и в некотором смысле эта пропажа принесла
мне облегчение. В один прекрасный день, возвращаясь домой и неся с базара,
что бы ты думал? - отличную живую курицу, -я увидел ее с мужчиной; они
разговаривали в тени собора, как близкие знакомые, и внутри у меня что-то
оборвалось: видно было, что это отнюдь не турист, который спросил у нее
дорогу, и потом, когда я рассказал ей о том, что видел, она ответила: а-а,
да, - словно речь шла о пустяке, - это знакомый, они повстречались в кафе,
профессиональный боксер, не хочу ли я с ним познакомиться?
хочется верить, что если бы ты послушался предчувствия (а в таких случаях
почти всегда воображаешь, что предчувствие было), то ничего бы не случилось;
и тем не менее, если бы даже я предвидел дальнейшее совершенно точно, это не
остановило бы меня ни на секунду: в жизни каждого случаются положения, когда
человек - всего лишь ниточка в вышивке, своевольно сочиняемой... кем, мне
сказать? Богом?
День, помню, был невыносимо жаркий, и мы сидели во внутреннем дворике с
веерами и холодным питьем: трудно вообразить общество людей более несходных,
чем мы четверо; спасибо еще, Сансом, в некотором роде шут, разряжал
атмосферу, а то бы мы чувствовали себя совсем стесненно: флюидами Долорес и
молодой мексиканец обменивались почти открыто - они были любовниками, и это
могла бы заметить даже несообразительная Эйми; я же не удивился - Пепе
поразил меня: лицо у него было оживленное и вместе с тем мечтательное;
жестокое и одновременно мальчишеское; чужеземное, но знакомое (как знакомо
что-то виденное в детстве); застенчивое и агрессивное; непроснувшееся и
чуткое. Но, называя его и Долорес любовниками, я, возможно, преувеличиваю:
"любовники" подразумевает до некоторой степени взаимность, а Долорес, как
выяснилось, никого не могла любить, настолько глубок был ее транс. Мужчины
выполняют приятную функцию - и только; помимо этого, у нее не было ни
личного чувства к ним, ни уважения к мужскому в человеке... к тому, что,
вопреки мифу, тоньше всего способен оценить другой мужчина. Во дворе
темнело, а я глядел на Пепе: его индейская кожа как будто удерживала весь
уходящий свет; глаза, лишенные глубины и по-звериному хитрые, влажные,
словно от слез, созерцали одну лишь Долорес - и вдруг я с легким содроганием
понял, что ревную не ее, а его.
поняла, что происходит: "Удивительно поздно мы открываем самих себя; я это
поняла про тебя с первого взгляда, - сказала она и добавила: - Только не
Семенова Мария
Лукин Евгений
Андреев Николай
Куликов Роман
Зыков Виталий
Андреев Николай