Внимательно ощупывая глазами слова и знаки препинания, Арсений
проходил гранку строчку за строчкою так же, должно быть, механически,
не вдаваясь в смысл, которого, кажется, и не существовало, как
механически набирала накануне текст наборщица, таинственная
Неунывалова, а до нее - печатала оригинал машинистка, как читали и
вычитывали черновик всевозможные литсотрудники, редакторы и
ответственные секретари, как, скорее всего, писал его и автор, фамилия
которого, набранная крупным шрифтом, дожидалась прочтения в какой-то
дальней гранке, куда сосланы по обыкновению все фамилии авторов, шапки
и названия очередного номера. Знакомые слова и их блоки автоматически
сличались в мозгу - не спинном ли? - с определенной матрицей, и, если
возникало расхождение, рука сама собою ставила в гранке птичку, а на
поле, рядом с ее увеличенным подобием, восстанавливала тождество. Не
только опечатки вроде лен вместо лет или вермыми вместо верными, но и
идеологически сомнительные сочетания слов и их кусков, как, например,
зад гений революции В. И. Ленин, вполне могущие быть прочитанными
досужими персональными пенсионерами со всею бдительностью, - в данном
вот случае: зад гения революции В. И. Ленина - и обжалованными в
сотню, как минимум, инстанций, пусть по нынешним либеральным временам
и без пенитенциарных последствий, но с вытекающими
разбирательствами, - исправлялись или подчеркивались автоматически, не
проникая в мозг глубже той самой матрицы.
текста посередине, постепенно перемещались по правую руку от Арсения,
и, когда там уже вырос внушительный сугробчик, вошел Аркадий. Видел?
спросил Арсений вместо приветствия и кивнул за окно, за которое и
вычитывая не переставал поглядывать. Видел, ответил Аркадий и,
покосившись на Люсю, добавил: потому и опоздал. Опоздал ты, положим,
не потому, улыбнулся Арсений, поймав Аркадиев на Люсю взгляд. Разве
что заранее знал. Они столкнулись уже в двадцать минут первого. Люся,
демонстрируя лояльность и даже доброжелательность, поддержала шутку:
начальству положено знать о событиях прежде, чем те происходят, и тут
же, пользуясь ситуацией, отпросилась на полчасика - улаживать
последствия афганской революции. Он там один был? снова кивнул за окно
Арсений. Говорят, с бабой, ответил Аркадий, уже усевшийся за стол и
пододвинувший для правки гору материалов. Да сам виноват: поперся,
дурак, на красный!
фотографировать место происшествия; обгорелые трупы давно увезла
Lскораяv; давно укатили и пожарные, залив останки Lжигуленкаv пеной, а
сейчас к нему прилаживался импортный автокран: еще десять - пятнадцать
минут, и о катастрофе напомнят разве что черное пятно на асфальте да
надлом железобетонного фонаря. Дня через два-три поменяют и фонарь.
Как думаешь, стоит брать подержанную? Зависит от вкуса, бросил Аркадий
на минутку рукопись. Если любишь ездить, бери новую, если
ремонтировать... Они и новые-то на ладан дышат. Советское - значит
шампанское.
внешне похожий на него, был начальником отдела. Однажды, на первых
порах работы в редакции, Арсений принес на службу недочитанный номер
LКонтинентаv, который вечером следовало вернуть. Аркадий взял журнал,
пролистал с живым любопытством, профессиональным редакторским глазом
выхватив на ходу несколько несообразностей в статье про эстонцев, и
отдал. Тогда и произошел большой разговор, к теме которого позже ни
Аркадий, ни Арсений уже не возвращались.
более - читать здесь книжицы, от которых за версту несет
антисоветчиной, не стоит: мало того что в любой момент в отдел может
заскочить Вика, и ей, он уверяет Арсения, не нужно будет брать журнал
в руки, чтобы понять, где он напечатан, - их Людмила, даром что своя в
доску, что вся в хозяйстве и прочих женских проблемах,-между прочим,
член парткома. Ну? удивился Арсений. Вот тебе и ну! И демонстрацией
подобных изданий, а особенно - разговорами, которые он себе позволяет,
Арсений может поставить ее в неудобное положение.
всегда Арсения умиляла: скрывать мысли, оказывается, следовало не из
страха перед известным Госкомитетом, а исключительно из чувства такта:
чтобы не поставить в неудобное положение доносчиков удивительно чутких
и тонко организованных людей, для которых доносительство хотя и не
находится под категорическим нравственным запретом, все же может
причинить некоторое неудобство. Даже собственная сестра - жена офицера
с атомной подлодки, накричала однажды на Арсения, что если он не
прекратит своих разговорчиков, у Никиты возникнут крупные
неприятности, что Арсений гад и эгоист и совсем не думает о родных. Он
тогда вспылил: раз, мол, сестра боится за карьеру мужа, пусть
заблаговременно сообщит куда следует, что брат у нее антисоветский
элемент, что с его мнениями ни она, ни муж Никита категорически не
согласны; тогда там, где следует, попытаются брата переубедить или
перевоспитать физическим трудом, а у мужа не то что не выйдет
неприятностей, а даже может получиться внеочередное повышение по
службе. Сестра в ответ разрыдалась, и Арсений опять вышел кругом
виноват.
проходить свидетелем на очередном закрытом процессе только потому, что
подсудимый печатался в их журнале или работал у него в отделе. Аркадий
вообще не понимает, почему Арсений с такими взглядами не... (на
ожиданное в подобной ситуации продолжение: уезжает - Арсений уже
заготовил стандартный ответ: я здесь родился. Почему Я должен уезжать?
Пусть Они едут! На Марс пусть летят! - но вместо уезжает прозвучало)
ё...увольняется с этой службы, не идет на улицу с машинописными
листовками или в знак протеста не самосжигается на Красной площади?
мол, от этого изменится? Арсению не подходил: он знал цену мужеству и
предполагал, что если что и способно изменить существующую ситуацию,
так только оно. Признаться же в собственной трусости, страхе смерти
или лагеря, а то и просто нищей некомфортной жизни - значило оставить
поле боя за Аркадием, раз навсегда заткнуться и больше не выступать.
Это не годилось, и Арсений провозгласил, что, во-первых, он надеется
собрать, скопить, воспитать мужество, что смелости у него не хватает
пока (смелость обычно с возрастом убывает, заметил Аркадий а propos);
во-вторых, неужто для того, чтобы видеть всеобщее подонство и говорить
о нем, должно непременно быть абсолютно чистым самому? (желательно,
ответил Аркадий) - да и существуют ли такие люди?; что, между прочим,
кроме верности общей подлости он, Арсений, ничем особенным до сих пор
не согрешил: ни предательством друзей, ни доносительством (он
намеренно подчеркивает это вот до сих пор, ибо не может знать заранее,
что сумеет вынести, если Они возьмутся за него всерьез); в-третьих,
надеется написать книгу, которая, возможно, прозвучит громче листовки,
крика на площади или даже самосожжения (что громче самосожжения - вряд
Ильин Андрей
Корнев Павел
Шилова Юлия
Березин Федор
Сапковский Анджей
Шилова Юлия