происходила в тот день, когда Глебушка Луканов заявился на квартиру
умирающего Максима и устроил там скандал. А ночью, когда Кате снилась
последняя великая книга человечества, написанная перед самым концом мира, -
Олег еще допивал остатки вина на квартире у Лариона.
москвичей.
начальству и свободным людям, и предназначенным для карьеры, и самым
отчаянным неконформистам, встречающим зарю в канаве.
рано проснулся - и подумал о том, что не стоило бы и просыпаться. Обида от
дикой сцены с Глебом - которая помогла ему пережить вечер и ночь - не только
ушла, она испарилась и исчезла навсегда. В сознании возник, и вытеснил все
остальное - один крик, одно помышление: он умирает и жить ему осталось
недолго. Он опять внутренне завыл от этой мысли и разрыдался.
овладели им...
долго заспанная бродила по квартире, стараясь припомнить название книги,
которая приснилась ей. Оно было очень простое, но его внутренний смысл
совершенно провалился в подвалы ее души, и от этого исчезло из памяти и само
название.
"Паук". Да, да, думала она, кажется это был "Паук", но за этим "Пауком"
хоронился особый смысл, как будто к тому времени, ко времени конца мира,
слова уже как бы сдвинулись, приобрели другие оттенки.
ассоциация:
его, и тем самым сделала неизбежным конец мира, вернее, трансформацию его,
т.е. прямое вторжение Бога в дела людей. Причем эта смерть, разъедающая
людей изнутри, виделась ей светлой, как светел бывает паук, ткущий свою
белую сеть; то была смерть, белая, цвета надежды, и значит, ложной надежды,
и была она потому ужасней любой черной гибели, ибо... но вот в чем было это
"ибо", она не могла ни припомнить, ни понять до конца, потому что за этим
"ибо" стояло то, что было скрыто как за непроницаемым занавесом.
пронизывающая уверенность, исходящая сверху, что эта книга, приснившаяся
мне, книга, созданная перед концом мира, - подумала она. - Такое несомненное
ощущение: тьма была, значит, глубокий сон, и в ней сияла эта последняя
книга...
книги, тени, по-моему, еле видимые двигались..." И тут она вспомнила о
Максиме. "Ну и хороша же я, - удивилась она, - за концом света живого
человека не вижу..." Почему-то возникло отвращение к еде, и она стала тут же
звонить, согласно плану, который продумала еще вечером.
Светочки Волгиной.
Светлану.
надо спасти его сознание. Он в тупике. Он умер прежде, чем умер. Ничего
подобного я не знала!" И она объяснила все.
уже грустный голосок. - Надо найти человека из церковных кругов. Человека с
особой психологией и интуицией... Другой подход... Пожалуй, ты права, у меня
есть на примере такие люди... Давай договоримся...
Она в свою очередь связалась с Максимом. Подошла мать, и сказала, что
Максиму как будто лучше, он спит, его не стоит беспокоить (это было как раз
то время, когда Максим впал в отупляющее забвение). И у Кати полегчало на
душе.
двинемся к ним...
одним из самых тяжелых в жизни. Начать с того, что после того, как он
проснулся, он не мог с четверть часа понять, где он находится. Сначала,
естественно, он подумал, что в вытрезвителе. Но в каком? Этот почему-то
показался ему пригородным. Над ним застыли корявые доски, комки грязи
свисали сверху, и он решил, что его выбросили в сарай, далеко от Москвы, и
теперь все кончено. Между тем он лежал в самом центре города, хотя и в
подвальной мастерской. Придя к безнадежности, Глеб опять заснул, но вскоре
тут же проснулся от жути, что именно всему конец. От этой мысли он даже
привстал, хотя внутри все вертелось от боли.
что в голову лезло нежелание жить в то же время протест.
раздвинулась, и просунулась голова Лехи Закаулова.
голова, а туловища не было.
доказательство и чтоб ободрить его, показалось туловище.
под березками с синеглазой Волгиной, он впал в светоносное забытье, по его
собственному выражению. В этом состоянии озарений и любви он даже не ночевал
дома несколько дней. (И потом пропустил все вечера и испытания с Сашей).
окраинной компании, в которую он иногда любил уходить (для иного воздуха).
христианских кругов, просто верующие, и два-три сомневающихся, но со стыдом.
комнате, окна которой выходили на зеленый двор, с неизменным котом на
подоконнике, и даже самоваром. Говорили на различные высокие темы, смотрели
старинные книги, и на душе было чуть-чуть больно, но до невозможности
хорошо.
его еще светились на дне, когда он стоял с пивной кружкой у ларька в
окружении трех подвыпивших рабочих и о чем-то рассуждал.
Леха ответил, что правда в Боге. Но ему возразили: пускай он тогда скажет,
что такое Бог и в чем его правда. Леха начал отвечать, и сначала ничего, но
потом слегка сбился, и один рабочий недоуменно развел руками. Закаулов
поправился и начал о том, что Бог внутри нас, и чему это соответствует, и
рабочий, к его удивлению, сразу понял, хотя и поморщился. Но другой
собеседник уверял, что всего этого не может быть, если на земле так плохо...
Леха опять объяснял, кто-то целовался, кто-то пил... и через часок-другой
Закаулов очутился на другом конце Москвы, на бревне, опять с кружкой, рядом
с пожилым сторожем, который охранял склад детских кроватей.
есть...
Тебе и во сне не снилось.
покачиваясь. - Такая огромная, что звезды в ней, как капли. И ты, старик,
себя не разуверяй.
не пьянствуй больно, а то проспиртуешься так, что и во гробе от тебя будет
разить... Ишь, небожитель...
чистенький. А пью я, чтоб душа не темнела.
разит.
ночью он и появился в мастерской Толика Демина.
- Ты испугал меня своей головой. Где я?
знакомой мастерской. Закаулов посадил его на скамью за деревянный стол, Глеб
оброс, и в разорванной белой ночной рубашке, но в брюках, босиком, предстал
перед своим учеником Толей Деминым. Толя тут же настоял, что водки больше не
будет, на что Глеб дал согласие слабым движением мизинца. Закаулов тоже
отказался пить:
своего божества и учителя. Делал он это умело, одному ему, наверное,
известными травами, способами и кореньями. И через чашки три-четыре Глебушка
уже был относительно в себе и даже внимательно и наставительно поглядывал на
мольберт Толика, что-то бормоча про себя.
их отношения, и что он натворил у Максима Радина. От последней мысли