заранее договорился, что приведет на радения, поручившись за него, своего
старого друга, которого Михей представил как "духовного скопца", то есть
фактически члена секты, но другого "корабля" и другого направления.
"белого голубя", но Михей любовно причесал Федора, стараясь придать его
мрако-изуверскому лицу благостный вид. Потом сказал, что сойдет.
невероятно высокого, словно вечность, забора, во двор одного дома, хозяин
которого был "главный" скопец. Узкая, временами теряющаяся тропинка вела
вглубь сада, в скрытую, черную баньку. Здесь в спертом помещении с маленьким
одиноким окном происходили радения.
представил Федора, который, осклабившись, прошипел несколько терминов,
сообщенных ему Михеем.
полном разгаре и на вошедших не очень обратили внимание. В углу виднелись
православные иконы; а между ними, в центре, портрет самого "родимого
батюшки", "вторично пришедшего Христа" Кондратия Селиванова.
Кондратий - с того света - любуется своими "детушками" и, глядя на них
потусторонними очами, радует свое сердце.
месте; извивались лишенными детородных частей телами; белые их рубахи
развевались, как саваны; желтые, высохшие лица, освещенные мертвенными,
восковыми свечами, ползли вверх, к Господу; пот заливал дрожащую, точно
сползающую кожу; глаза вылезали из орбит, пытаясь поймать загробный взгляд
Кондратия Селиванова. Кто-то визжал:
выражением лица; к его тихой роли видимо привыкли. Соннов сидел рядом мертво
поворачивая голову по сторонам. Около его ног прополз взмокший,
судорожно-сморщенный старик со строгими глазами.
почти голая; груди у нее были отрезаны, зато виделись засохшие черно-красные
раны-рубцы.
показалось, что его существование заполнило собой всю эту баньку и даже
вывалилось во вне, на пространство; больше никому не осталось места.
покрыл его белой скатертью; тут же появились и принадлежности чаепития:
самоварчик, чашечки.
Один Федор молчал, чем навел на всех мысль о своей недоступности.
суровую песню. Это был показатель хорошего настроения.
общее, объединяющее людей казалось ему глупым и детским.
подворачивающийся мусор.
таким необъятным и громадным, что ему было трудно его с чем-либо
сравнивать...
прошамкав, проговорил Михей.
всуе он подошел к покосившемуся домику старушки Ипатьевны в окне виднелась
человеческая фигура. То был Анатолий Падов.
Лебединое, то, чтобы подкрепить свои силы пред ужасом жизни, он бросился на
кладбище, около В.
мертвоутробными криками. Несколько дней он провел у них, пьянствуя, помогая
рыть могилы, ночуя где-то по закуткам, чуть ли не в самой церкви. Могильщики
- простые, скудоумные, но уже тронутые углом тления ребята - считали его
"беженцем". Им очень нравилось, что он рыл могилы хохоча.
с покойницей, молодой, блаженной девушкой лет семнадцати. От радости Падов
так напился, что эта ночь прошла не совсем на уровне.
щекотал ей пятки; с лупой всматривался в глаза.
был внутренний хохот; к тому же ему теперь истерично казалось, что именно
эта девушка уведет его в "Елисейские поля". Девушка и правда даже в гробу
выглядела сексуально, конечно с мистическим оттенком. Под конец он чуть не
подрался с одним неказистым, исключительным могильщиком, почему-то
принимавшим всех покойников за себя. За свою трехлетнюю службу этот
могильщик совсем ошалел, полагая, что все время хоронит самого себя. Он даже
не понимал где и в каком состоянии сейчас находится, так как считал, что с
каждой новой смертью уходит в следующий загробный мир и таким образом
оказывается на том свете в степени, примерно равной числу себя-покойников,
которых он хоронил.
принял на свой счет. (Могильщик решил, что в лице покойницы Падов хочет
переспать с ним самим.) Из-за этого и произошел инцидент. Крикливая история,
впрочем, еле замялась; но Падову она принесла большую радость и успокоение.
здесь, подружившись с резунами, он подставлял свой рот под теплую, живую
кровь тела, выпивая в день по две-три кружки крови.
же мира терзало Падова. Он боялся, что сойдет с ума.
Клавы какую-то записку и адрес "малого гнезда".
дружелюбно и обласканно, словно свою кошку. А когда пришел Федор, Падов,
внимательно всмотревшись в него, ужаснулся.
в портках, завалился в постель.
Тело его в это время лежало неподвижно, а голова ворочалась, как живая...
пить чай.
прикрывало как-то широко и глубоко, со всех краев. Одинокая досчатая уборная
стояла, словно вышка, в конце двора. Травушка была пыльная, жиденькая, точно
земля облысела; вычищенный, серый скелет подохшей кошки, как ненужная палка,
валялся посередине; недалеко притулился покореженный на бок стол.
кошачьей крови и теперь довольствовалась черным хлебушком. Соннов ел
самодовлеюще-утробно, не обращая ни на кого внимания; Толя курил, скаля зубы
и радуясь солнышку.
промолвил он.
озарении.
проурчал, любуясь словом "одиночество". Ипатьевна смотрела на обоих востро,
сумашедше-сморщенно и как бы через платок. Забыв обо всем, она совсем
распустилась, обнажив старческие телеса.
Федор, вспомнив Падова, Анну, залитую солнцем поляну и пролитие крови на
ней.
судьба. Пырь совсем отошел: стал главарем обыкновенной шайки... детишек лет
шестнадцати, остервеневших от пустоты... Они теперь по подворотням людей
режут. Просто так...
крыс. На этом и отключился. Грехи замаливает... и по ночам, в темноте
молится, но не Богу, а крысам своим убиенным... Один Игорек остался... Ну
этот ловкий, ангелочек... Скоро появится в Лебедином... Его кой-чему
научили, он теперь не совсем шутливый...