сильный укус и отталкиваю ее. Из моей нижней губы идет кровь. Изабелла
укусила... Я смотрю на девушку, пораженный. Она улыбается. И сейчас лицо у
Изабеллы совсем другое. Оно злое и хитрое.
тебя знаю! А теперь это тебе уже не удастся! Печать наложена. Уйти ты уже не
сможешь!
Только незачем было кидаться на меня, точно кошка. Фу, как сильно течет
кровь. Ну что я скажу старшей сестре, если она меня увидит?
же таким трусом!
должна сама подсохнуть. Передо мной стоит Женевьева. Она вдруг превратилась
в Женни. Рот у нее маленький и безобразный, и она усмехается хитро и злобно.
Начинают звонить колокола к майской всенощной. На дорожке появляется сестра.
В сумерках смутно белеет ее халат.
марок и сижу за ужином с викарием Бодендиком. Бодендик уже снял в ризнице
свое шелковое облачение. Еще четверть часа назад это была мифологическая
фигура - окруженный дымом ладана, стоял он перед молящимися в блеске парчи и
свечей, вознося дароносицу с телом Христовым над головами благочестивых
сестер и тех душевнобольных, которые получили разрешение присутствовать на
церковной службе; но сейчас, в черном поношенном сюртуке и слегка
пропотевшем белом воротничке, который застегивается сзади, а не спереди,
викарий просто агент Господа Бога - добродушный, полнокровный, с румяными
тугими щеками и красным носом в багровых жилках, свидетельствующих о том,
что он любитель вина. Хотя Бодендик этого и не помнит, но он долго был моим
духовником в предвоенные годы, когда мы по распоряжению школьного начальства
обязаны были каждый месяц исповедоваться и причащаться. Мальчики похитрее
шли к Бодендику. Он был туг на ухо, а так как мы исповедовались шепотом, то
не мог разобрать, в каких именно грехах ему каются. Поэтому он накладывал
самые легкие епитимьи. Прочтешь несколько раз "Отче наш" - и очистился от
любого греха, можешь играть в футбол или идти в городскую библиотеку, чтобы
попытаться раздобыть там запрещенные книги. Совсем другое дело - соборный
священник, к которому я однажды попал, так как очень спешил, а перед
исповедальней Бодендика выстроилась длинная очередь. Соборный поп наложил на
меня епитимью весьма коварного свойства: я должен был через неделю опять
явиться на исповедь, и тогда он спросил меня, почему я здесь. Так как на
исповеди лгать нельзя, я сказал почему, и он в виде епитимьи приказал мне
прочесть дома несколько десятков молитв по четкам, а через неделю
опять прийти. Так и пошло. Я был почти в отчаянии, и мне уже представлялось,
что я прикован цепью к соборному священнику и на всю жизнь обречен ходить к
нему каждую неделю на исповедь. К счастью, через месяц сей святой человек
заболел корью и ему пришлось лечь в постель. Когда пришло время идти на
очередную исповедь, я отправился к Бодендику и громким голосом объяснил ему,
какое создалось положение: соборный священник-де приказал мне сегодня опять
исповедаться, но он заболел. Что же мне делать? Идти к нему я не могу, так
как корь заразна, Бодендик решил, что я с таким же успехом могу
исповедоваться и у него; исповедь - всегда исповедь, и священник - всегда
священник. Я исповедался и получил свободу. Но от соборного духовника я
бегал как от чумы.
комнатка эта не настоящая столовая: здесь стоят полки с книгами, горшок с
белой геранью, несколько стульев и кресел и круглый стол. Старшая сестра
прислала нам бутылку вина, и мы ждем, когда нам подадут ужин. Десять лет
назад я бы никогда не поверил, что буду пить вино со своим духовником; но я
бы тогда тоже ни за что не поверил, что буду убивать людей и меня за это не
только не повесят, но наградят орденом, - и все-таки это случилось.
Прусского, - благоговейно констатирует он. - Старшая прислала нам очень
хорошее винцо. Вы в винах разбираетесь?
и знать в них толк.
сад. Поднялся ветер и клонит черные кроны, деревьев. - А разве смертью тоже
следует наслаждаться и знать в ней толк?
но понять, что это такое, ему легко. Смерть - это врата к вечной жизни. Тут
бояться нечего. А для многих она освобождение.
делает глоток вина, задерживает его во рту и с наслаждением смакует, двигая
румяными щеками.
Господь Бог ее создал?
юдоль его особенно тяготит. Он круглый, толстый, полы сюртука задраны на
спинку стула, чтобы они не смялись, придавленные его мощным задом. Таким
сидит он предо мною, этот знаток потусторонних миров и земных вин, и крепко
сжимает в руке стакан.
повторяю я. - Разве он не мог сразу же оставить нас в вечной жизни?
сотнях тысяч поколений. Бог Библии - самый мстительный из всех богов...
- Это. Бог любви и справедливости, он вновь и вновь готов прощать нам, он
пожертвовал собственным сыном, чтобы искупить наши грехи.
почему, собственно, Бог любви и справедливости создал людей такими
разными? Одного - больным и неудачником, а другого здоровым и негодяем?
справедливость.
десять лет болела раком, перенесла шесть сложнейших операций, непрерывно
страдала, и, когда к тому же у нее умерло двое детей, она изверилась в Боге.
Эта женщина перестала ходить в церковь, исповедоваться и причащаться и,
согласно догматам церкви, умерла в состоянии смертного греха. По тем же
догматам, она теперь вечно будет гореть в огне преисподней, которую создал
Бог любви. Справедливо, да?
бережно и проникновенно отвечает он затем. - Одного мгновения перед смертью.
Одной-единственной мысли. Эта мысль может быть даже не выражена словами.
отчаяние. Ну а если этой одной-единственной мысли все-таки не возникло?
их нет. Бог - это любовь. Кто из нас может знать, каков будет Приговор
Господень?
Любовь, которая терзает, обрушивает на человека всевозможные несчастья
и пытается исправить жесточайшие несправедливости жизни обещанием
химерического блаженства после смерти!
ставьте их со всей серьезностью. Ведь сомнение - оборотная сторона веры.
и ничто не может поколебать ее. А за его крупной головой притаилась ночь,
тревожная ночь Изабеллы, эта ночь взволнована и стучит ветром в окна, она
полна вопросов, которым нет ответа. Но у Бодендика на все есть. ответы.
поставленных друг на друга. Один пригнан к другому. Так обычно подают пищу в
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс
Громыко Ольга
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Прозоров Александр